Аркадий Аверченко. 1914 год . . . Недавно я встретил на улице того самого одес

[Миссис уксус]

3

Аркадий Аверченко. 1914 год
. . .

Недавно я встретил на улице того самого одессита, который ехал со мной на пароходе. Он не узнал меня. А я подошел, приподнял шляпу и сказал:
 
— Здравствуйте. Не узнаете?
 
— А! — радостно вскричал он… — Сколько лет, сколько зим!.. Порывисто обнял меня, крепко поцеловал и потом с любопытством стал всматриваться.
 
— Простите, что-то не могу вспомнить…
 
— Как же! На пароходе вместе…
 
— А! Вот счастливая встреча!
 
Мимо проходил еще какой-то господин. Мой одессит раскланялся с ним, схватил меня за руку и представил этому человеку.
 
— Позвольте вас представить…
 
Мимо проходил еще какой-то господин.
 
— А! — крикнул ему одессит, — Здравствуйте. Позвольте вас познакомить.
 
Мы познакомились. Еще проходили какие-то люди, и я познакомился и с ними. Потом решили идти в кафе. В кафе одессит потащил меня к хозяину и познакомил с ним. Какая-то девица сидела за кассой. Он поздоровался с ней, осведомился о здоровье ее тетки и потом сказал, похлопывая меня по плечу:
 
— Позвольте вас познакомить с моим приятелем.
 
Нет более общительного, разбитного человека, чем одессит. Когда люди незнакомы между собой-это ему действует на нервы. Климат здесь жаркий, и поэтому все созревает с головокружительной быстротой. Для того, чтобы подружиться с петербуржцем, нужно от двух до трех лет. В Одессе мне это удавалось проделывать в такое же количество часов. И при этом сохранялись все самые мельчайшие стадии дружбы; только развитие их шло другим темпом. Вкусы и привычки изучались в течение первых двадцати минут, десять минут шло на оказывание друг другу взаимных услуг, так скрепляющих дружбу (на севере для этого нужно спасти другу жизнь, выручить его из беды, а одесский темп требует меньшего: достаточно предложить папиросу, или поднять упавшую шляпу, или придвинуть пепельницу), а в начале второго часа отношения уже были таковы, что ощущалась настоятельная необходимость заменить холодное, накрахмаленное «вы» теплым дружеским «ты». Случалось, что к концу второго часа дружба уже отцветала, благодаря внезапно вспыхнувшей ссоре, и таким образом, полный круг замыкался в течение двух часов.
 
Многие думают, что нет ничего ужаснее ссор на юге, где солнце кипятит кровь и зной туманит голову. Я видел, как ссорились одесситы, и не нахожу в этом особенной опасности. Их было двое и сидели они в ресторане, дружелюбно разговаривая. Один, между прочим, сказал:
 
— Да, вспомнил: вчера видел твою симпатию… Она ехала с каким-то офицером, который обнимал ее за талию.
 
Второй одессит побагровел и резко схватил первого за руку.
 
— Ты врешь! Этого не могло быть!
 
— Во-первых, я не вру, а во-вторых, прошу за руки меня не хватать!
 
— Что-о? Замечания?! Во-первых, если ты это говоришь, ты негодяй, а, во-вторых, я сейчас хвачу тебя этой бутылкой по твоей глупой башке.
 
И он действительно схватил бутылку за горлышко и поднял ее.
 
— О-о! — бледнея от ярости и вскакивая, просвистел другой.
 
— За такие слова ты мне дашь тот ответ, который должен дать всякий порядочный человек.
 
— Сделай одолжение — какое угодно оружие!
 
— Прекрасно! Завтра мои свидетели будут у тебя. Петя Березовский и Гриша Попандопуло!
 
— Гриша! А разве он уже приехал?
 
— Конечно. Еще вчера.
 
— Ну, как же его поездка в Симферополь? Не знаешь?
 
— Он говорит — неудачно. Только деньги даром потратил.
 
— Вот дурак! Говорил же я ему — пропащее дело… А скажи, видел он там Финкельштейна?
 
Противники сели и завели оживленный разговор о Финкельштейне. Так как один продолжал машинально держать бутылку в воздухе, то другой заметил:
 
— Что ж ты так держишь бутылку? Наливай.
 
Оскорбленный вылил пиво в стаканы, чокнулся и, как ни в чем не бывало, стал расспрашивать о делах Финкельштейна.
 
Тем и кончилась эта страшная ссора, сулившая тяжелые кровавые последствия.


/ Я из Одессы! Здрасьте! /