4 августа 1987 года Анатолий Папанов не приехал на гастрольный спектакль в Риге. Спектакль пришлось отменить. Вскоре узнали, что квартира Анатолия Дмитриевича в Москве была снята с сигнализации, ночью в ней горел свет. На звонки и стук в дверь никто не отвечал. Через соседний балкон проникли в квартиру, Папанова нашли сидевшим в углу ванны, ледяная вода заливала коридор. Врачи констатировали остановку сердца...
Эта смерть, как и гибель Андрея Миронова неделей спустя, подвела черту под историей театра Плучека. Есть что-то по-настоящему мистическое в том, что два великих актера, постоянные партнеры, ушли из жизни почти одновременно. И никто не ожидал их ухода. Миронову было сорок шесть. Анатолию Дмитриевичу Папанову – шестьдесят четыре...
...Он появился в театральном институте с палочкой, в линялой гимнастерке и тремя нашивками на рукаве: желтая означала легкое ранение, две красные – тяжелые. Производил жуткое впечатление неустроенностью, худобой и полным отсутствием внешней склонности к актерской профессии. Не то блатная, не то просто невнятная дикция усугубляла ощущение метафизической ошибки.
Странным образом все это становилось заразительным и любопытным, когда паренек начинал читать. Читал он знаменитому Тарханову, которого отловил в коридорах ГИТИСа.
– А как же вы будете с палочкой? – спросил Михаил Михайлович, выслушав странного абитуриента.
– Палочку я уберу, – пообещал тот.
Через несколько недель он действительно стал появляться на занятиях без нее. Чего это стоило, не знал в ту пору никто. Раздробленная ступня без двух пальцев болела – то по ночам, то, как у многих фронтовиков, к перемене погоды. Осколки кости то и дело выходили наружу прямо через кожу.
...Ребят 1922 года рождения брали на фронт в июне 41-го в первую очередь. Больше ранений и гибели боялись попасть в окружение. Папанова «накрыло» возле городка Ямы. Прямое попадание снаряда в окоп уничтожило остатки его роты.
После госпиталя Папанова комиссовали. К тому времени, когда он вернулся домой, мать давно бедствовала, ей пришлось даже продать единственный костюм сына: есть было нечего, а работы не предвиделось. Мать собрала иголки, нитки, еще что-то по мелочам, и Папанов отправился в деревню – менять на продукты. Занимался таким «ремеслом» с полгода, пока его не выловил военный патруль. Срок, который ломился Анатолию Дмитриевичу, мог оказаться и годом, и червонцем – как повезет. Ему повезло.
– Вот что, солдатик, – сказал начальник патруля, – заканчивай ты с этим делом. Устраивайся на нормальную работу.
И отпустил.
К слову: о тюрьме Папанов знал не понаслышке. Еще до войны, работая на заводе, угодил в Бутырку. Кто-то из его бригады спер не то кусок кабеля, не то еще что-то, и всех в полном составе загребли. Папанову тогда тоже повезло. Пожилой следователь, вопреки веяниям времени, сумел понять, что этот нелепый малый скорее отдаст последнюю рубашку, чем сообразит что-то украсть. Выпустили его через две недели. Отец (по рассказам) не стал ни в чем разбираться и в назидание так ахнул сына кулаком по скуле, что тот пришел в себя через несколько дней. Мрачноватый человек, отец так поставил себя в семье, что не только дети – Анатолий и сестра Нина, – но даже мать называли его исключительно на «вы».
Еще до войны Анатолий на пару с приятелем поступал в театр-студию «Каучук» – полупрофессиональный народный театр, которым руководил Василий Куза, один из ведущих артистов Вахтанговского театра. Как это часто бывает, приятеля не приняли, а Папанова, пришедшего за компанию и совершенно не рассчитывавшего на успех, взяли.
– Скажите, что кудрявенького мы все же возьмем, – крикнул Куза своему помощнику, когда удрученные приятели уже покидали студию.
Вот в этот «Каучук» Папанов и пришел в 41-м – устраиваться на нормальную работу. За тарелку похлебки и каши студийцы в госпиталях читали стихи и показывали отрывки из спектаклей. В самой студии успел сыграть несколько ролей, прежде чем появился в ГИТИСе. Там взяли сразу на второй курс – катастрофически не хватало мужчин. Всерьез к нему поначалу никто не относился. Кроме, пожалуй, одного человека, приходившего на занятия – как и он – в солдатской гимнастерке и сапогах - Надежда Каратаева вернулась в ГИТИС после фронта, где была медсестрой в санитарном поезде.
Надежда Юрьевна Каратаева:
"В 41-м году я после школы сразу поступила в ГИТИС. Началась война, и институт эвакуировали в Саратов вместе с МХАТом. А я не поехала, осталась с мамой... Вообще-то я такой человек: как это – все воюют, а я нет! Закончила курсы Красного Креста, работала в госпитале. Потом с подружками попросились на фронт. Маме ничего не сказала. Однажды нас вдруг вызывают в военкомат и говорят: вот, есть санитарный поезд, им как раз нужны три дружинницы. Только тогда сказала маме, что уезжаю под Москву. Ездила я в том санпоезде полтора года. Кроме своих прямых обязанностей, читала бойцам стихи. А когда немцев от Москвы погнали, нас поставили на запасной путь. Я упросила комиссара поезда дать мне увольнительную. Он дал, хотя не без трудностей. Приехала в Москву. Зашла в ГИТИС, прямо в форме, в пилотке. И надо же такому случиться – встретила Иосифа Моисеевича Раевского, своего педагога. Он был директором института и приехал в Москву из Саратова посмотреть, как в ГИТИСе с отоплением и прочим. И вот Раевский меня пригласил на курс.
Курс у нас был замечательный – Коля Озеров, Александр Левинский (потом он стал директором Театра Сатиры). Очень способные ребята. Но скоро выяснилось, что Толя Папанов талантливее и интереснее всех нас. К тому же сказывались и два года, что он занимался в «Каучуке». Я даже не знаю, как это определить... У него ко всему был очень самостоятельный подход. Любой этюд или отрывок он делал невероятно смешно и превращал его в законченное произведение. С других курсов приходили, зная, что сегодня показывает Папанов.
Мы жили в одном районе Москвы – на Малых Кочках (теперь улица Доватора). По вечерам возвращались вместе. Вот и сдружились, двое демобилизованных.
А в 44-м году он стал приходить к нам домой.
Когда я представила Толю своей маме и сказала, что выхожу за него замуж – он такой талантливый, интересный, – она сказала: «Ну, дочка, не знаю. Смотри, наверное, хороший парень... Но хотелось бы покрасивее».
9 мая – был День Победы, а 20 мая мы с ним расписались. Потом свадьба. К тому времени его сестра приехала из эвакуации с мужем и двумя детьми. У них одна комната. Мы тоже в общей квартире на 13 комнат с огромным, длинным коридором метров на 15. Помню, в конце этого коридора стояло роскошное треснутое зеркало, которое все почему-то трепетно охраняли. Однажды пришел домоуправ и заявил, что он это зеркало забирает. Что тут началось! Все встали на его защиту. Хотя зачем?! И еще у нас была одна общая собака, которую все обожали. Вот в эту квартиру мы с Толей и въехали. Мама позвала плотника, и он нам сделал перегородку – но не до потолка, как в деревнях. Там и начали жить. Буквально с нуля".
О Папанове заговорили уже в те, студенческие времена. Выражение «широко известен в узких кругах» было к нему вполне применимо. После окончания ГИТИСа сразу два театра – МХАТ и Малый – приглашали его в свои труппы. А он поехал с женой в Клайпеду, куда создавать русский театр отправился весь курс. Это было в 1946-м.
Клайпеда – бывший немецкий портовый городок Мемель, заселявшийся русскими и литовцами, – встретила прибывших неестественной тишиной. Добротные, уютные дома были совершенно пусты – выбирай любую квартиру. Ремонтировать и обставлять, естественно, за свой счет. На балкончике прелестного небольшого театра с красными бархатными креслами красовалась надпись: «Здесь выступал Адольф Гитлер». Актеры возмутились.
– Выступал Гитлер, а теперь будем мы, – спокойно отреагировал Папанов.
И выступали: день русская труппа, день литовская. Тут Папанов сыграл свои первые роли – Сергея Тюленина в «Молодой гвардии», Тристана в «Собаке на сене», Леонида Борисовича в «Машеньке».
Летом 1948 года он с Надеждой Юрьевной отправился в свой первый отпуск в Москву…
Н. Ю. Каратаева:
"Однажды на Тверском бульваре мы встретили Андрея Гончарова, который преподавал у нас на курсе и очень ценил Толю как актера. На тот момент Андрей Александрович работал в «Сатире» очередным режиссером. И вот он пригласил Толю в театр, сказав, что им не хватает парня для спектакля «Вас вызывает Таймыр». Театр Сатиры, к слову, еще располагался на площади в том месте, где стоит сейчас памятник Маяковскому. Потом он переехал в еврейский театр на Бронной, а в «Сатиру» въехал «Современник».
Толя согласился, хотя в Клайпеде играл очень много и удачно. А мне пришлось уехать в Литву – я еще год там работала. Он приезжал ко мне на праздники. Ну а потом наши дела в Клайпеде стали совсем плохи – театр решили отдать литовцам, и мы оттуда уехали.
Я ходила в Москве по всем театрам, устраивалась на работу. Помог опять-таки Гончаров. Он все спрашивал: «Толь, ты чего такой грустный?» «Надя не может устроиться, денег нет». И Гончаров устроил мне показ в «Сатире», и меня взяли во вспомогательный состав. Я пришла вместе с Олей Аросевой. Платили нам мало. У меня выходило рублей 45 или 46, у Толи что-то около 70. Но я была счастлива, что работаю в театре, причем вместе с Толей. А вот он к тому времени начал выпивать, оттого что мало был занят в репертуаре. Продолжалось это довольно долго. Тогда в «Сатире» был костяк постоянно играющих популярных артистов – Хенкин, Лепко, Дмитриев. Пробиться было невероятно трудно".
Продолжение следует...
Тема: Памяти Анатолия Папанова. Часть 1 (Прочитано 635 раз)
