Памяти Анатолия Папанова. Часть 2

[Миссис уксус]

1

Знакомство с Евгением Весником, фронтовиком, великолепным артистом, было отмечено незабываемым времяпрепровождением. Однажды они сели в вагон-ресторан ленинградской «стрелы» и весело доехали до Питера. Через день у Анатолия Дмитриевича была репетиция. И вот опять на «стреле», но теперь уже летевшей в Москву, не в силах расстаться друг с другом, они устроились все в том же ресторане.
Н.Ю. Каратаева:
"Женя ведь невероятно творческий человек, он сам писал, позднее сделал инсценировку «Золотого теленка», где играл Бендера, а Толя – Корейко. Потом «Двенадцать стульев», куда в качестве режиссера, договорившись с Плучеком, они пригласили Эраста Павловича Гарина.
Дурачились и выпивали они с Весником постоянно. Я их все время искала – Женя-то неженатый, а мне было обидно и страшно.
Потом Толя угодил в милицию. Я его ищу, звоню всем подряд. Утром звонок из милиции: ваш муж у нас в отделении, принесите его документы. Оказывается, его уже оформили на 15 суток за хулиганство: сорвал у милиционера галстук. Что случилось? Толя заснул на скамейке возле прокуратуры. Подошел милиционер: «Гражданин, здесь сидеть нельзя». Толя его послал подальше и сорвал галстук.

И вот каждый вечер милицейский наряд привозил его на спектакль. Он отыгрывал и уходил с милиционером обратно. А в перерывах забавно рассказывал о тех, с кем отбывал «срок», и всех показывал: повара, шофера, командированного.
Потом в театре устроили собрание. Был у нас такой артист Кара-Дмитриев. Он предложил снять с Папанова звание заслуженного. Когда стали голосовать, один Дмитриев и был «за»...
По поводу Толиного питья мы ссорились. Я даже грозила, что брошу его. Разругаемся, и он уходил к своей маме. Но надо отдать ей должное – она никогда не принимала его сторону. Наоборот, гнала обратно домой.
Пить он бросил в один день. Пить и курить. Произошло это после смерти матери. На поминках он страшно напился. Встал утром и, не опохмелившись, куда-то ушел. И с тех пор как отрезало – вплоть до последних дней, когда он мог позволить себе выпить немного вина".

«Не по таланту пьешь», – говорил иногда Анатолий Дмитриевич какому-нибудь молодому артисту. Он хорошо знал материал, из которого родилась эта реприза.

Искусством парадокса на сцене владели многие великие актеры. Но у Папанова он составлял самую сердцевину его существования в профессии. Он играл перпендикулярно заданному образу и тексту. Ссорился с режиссерами. Борис Равенских назначил его на роль парторга в «Свадьбе с приданым». Папанов предложил сделать его смешным, человечным, стал показывать, предлагать варианты. Равенских закричал, что с таким парторгом спектакль закроют после первого же просмотра.
– А вам что, обязательно дуболома нужно?
– Толя, мне надоело спорить, я сниму тебя с роли!
И снял, назначив послушного исполнителя.

В «Берегись автомобиля» Папанов сочинил большую часть текста. Во всяком случае, того текста, который ушел «в народ»: «Свободу Юрию Деточкину!», «Что делать? Сухари сушить!» и многое другое. И состоялся даже некоторый бунт партнеров: Папанов выпадает из ансамбля! То есть играет слишком ярко.

Мало кто из актеров его уровня так слабо был озабочен карьерой. В общем-то, никакой карьеры у Папанова и не было. Он существовал в искусстве, как подсказывал ему собственный организм. Иногда важнее не то, что ты можешь делать, а что ты сделать не можешь ни под каким видом.

Говорят, Василий Иванович Качалов никогда не высказывал резких суждений. Встретил как-то двух молодых артистов и говорит одному из них: «Как вы хорошо играли вчера». Затем обратился ко второму: «И вы были вчера восхитительны».
– Василий Иванович, но вчера меня вообще не было на сцене...
– Правда? – удивился Качалов. – Впрочем, я уверен, что если бы вы вчера все же играли, это было бы превосходно.
«Вот и я такой же», – вздыхал Папанов.
Он боялся обидеть партнеров искренним суждением. Молчал на худсоветах, если ему не нравился спектакль или кто-то явно не тянул роль.
– Почему вы молчите, Анатолий Дмитриевич?
– А что я скажу? Не понравилось? А другому, может, понравится. И потом, Н. играет плохо просто оттого, что не может иначе. Что ж тут скажешь и чем поможешь?

«Если бы утром не репетировать, а вечером не играть спектакль, профессия актера была бы самой лучшей на свете», – тихо ронял он, словно и не было того времени, когда он, еще никому не известный артист, приходил за кулисы смотреть, как играет Хенкин. Оставался в театре, когда заканчивались все репетиции.

Он довольно долго отказывался от роли, которая принесла ему популярность. В общежитии бывшего еврейского театра соседи-актеры ходили слушать, как Папанов не соглашался сыграть главную роль в «Живых и мертвых» у режиссера Столпера.
Столпер дружил с Константином Симоновым. Симонов видел Папанова в небольшой роли боксера в спектакле «Дамоклов меч» и посоветовал режиссеру: «Попробуй вот этого...» Столпер приглашал Анатолия Дмитриевича через ассистентов. Папанова уговаривали. Он отказывался.
– Ну какой я генерал?! Я на фронте выше сержанта не был.
Все понимали, что у человека, не начавшись, рушится карьера. Наконец, позвонил сам Столпер.
– Анатолий Дмитриевич, вы когда будете на «Мосфильме»?
– Да не знаю... Завтра вот буду.
– Ну и зайдите заодно к нам.
Столпер снял кинопробу. И больше никого не вызывал.
Потом Папанов говорил: «Я знаю, почему Симонов посоветовал Столперу меня. В ремарках пьесы сказано: «Серпилин обладал лошадиным лицом и мудрыми глазами». Насчет последнего не знаю. С первым – согласен».

«Я же страшен, как черт, а вы выглядите намного моложе меня», – убеждал он Нину Сазонову, которая боялась, что ее партнером (мужем по роли) в фильме «Наш дом» будет сравнительно молодой актер.
У Папанова не было возраста. У Папанова не было амплуа. Он был таким, каким виделся ему внутренний образ его персонажа. Оттого и само перевоплощение происходило незаметно, без внешнего усилия. В его актерской кухне кипели такие котлы, о содержимом которых он вряд ли и сам мог доходчиво рассказать.

Он был счастливо обделен всевозможными хобби, если не считать за таковое любовь к одиночеству. На гастролях надвигал на лоб шляпу, закрывал глаза темными очками и в таком виде бродил по улицам, напоминая шаржированного шпиона. На даче, которую любил из-за возможности побыть наедине с собой, садился на велосипед, надев самую неброскую одежду, и катил к водохранилищу купаться.

Когда пришла слава, он отнесся к ней без особого почтения. Могло показаться, что она, скорее, досаждала ему, особенно после знаменитого Волка в «Ну, погоди!». Все ведь началось с одной серии мультфильма, которой и собирались ограничиться. Волком заставляли его орать на концертах, Волк стал его наваждением и морокой. Это была его «Муля» – та самая, которой изводили на улицах страны Раневскую. Полушутя он жаловался режиссеру Котеночкину: «Твой Волк зачеркнул всю мою творческую биографию». Он ненавидел и любил это забавное и нелепое создание, бесцеремонно вторгшееся в иерархию его актерских ценностей. Терпеливо подписывал программки и крестил пионерам лбы: «Ну, заяц, погоди, ну, заяц, погоди...»

На бытовом и творческом уровне противоречия и парадоксы сплетались в законченный узор. Он купил машину и не любил ездить на ней. Жаловался на однообразие Плучека и, понимая, что слишком многим обязан ему, не решался уйти, несмотря на многократные предложения Малого театра. Он был равен себе во всем и никогда не старался КАЗАТЬСЯ. Он только БЫЛ.

Учиться играть по Папанову – все равно что преподавать вокал по шаляпинским записям. Методологическая ошибка. Видимо, он это чувствовал, когда долго отказывался преподавать в ГИТИСе, и для начала взялся за монгольский курс. В деканате жаловался, что с «монголом-то» ему хорошо, а вот с преподавателями не очень: физически не терпел мелких, тошнотворных интриг и жалоб. Спустя четыре года, в свое последнее лето, все же решился и стал худруком русского курса. Он успел только набрать его.
И улетел на съемку «Холодного лета пятьдесят третьего». Роль пожилого зека он выбрал среди множества других предложений. Говорил, знает, о чем может сказать в ней.
Съемки проходили в глухой карельской деревне. Местные жители дружно сорвали один из съемочных дней, повалив со всей округи на моторках на встречу с Волком.
Потом начались гастроли: Вильнюс – Рига…

Н.Ю. Каратаева:
"Не знаю и никогда не узнаю, что это было за стечение обстоятельств. Устал он, конечно, но чувствовал себя хорошо. Я его проводила на съемки из Вильнюса. Накупила для внучки массу трикотажа – в Вильнюсе все это было прекрасного качества. Сказала Толе, чтобы он позвонил Лене, нашей дочке, на дачу, чтобы они все это забрали. Ладно. Уже потом я узнала, что он на два дня полетел в Москву – договориться с жильем для ребят со своего курса. Ждала его в Риге. Нет и нет. Подумала, может быть, он из Петрозаводска самолетом прилетит? Послали машину в аэропорт, чтобы отвезти прямо на спектакль. Самолет прилетел, но Папанова в нем не было. Вот тогда по-настоящему мы и забили тревогу. Собрали вместо спектакля концерт. Зрители это приняли. Один из приятелей Шуры Ширвиндта, который пришел на концерт, оказался каким-то начальником по связи. Он связь и наладил. Выяснили, что ассистентка в Москве встретила Толю и вручила ему билеты в Ригу. Значит, он в Москве. Звоним в Москву на пульт охраны. Сигнализация снята. Позвонила своим на дачу. Зять Нины Архиповой помчался к ним за ключами. Приехал и мой зять. Дверь открыть не смогли. Оказалось, закрыта на щеколду. Я на эту щеколду до сих пор не могу спокойно смотреть.

Толю нашли в ванной. При вскрытии обнаружилось, что инфаркта не было. Потом мне наш слесарь рассказывал, что встретил Анатолия Дмитриевича и тот спросил: «А что, Саш, горячей воды нет? Ну ладно, вымоюсь холодной». Все...
Страшные это были гастроли. Я уехала в Москву, потом на дачу. Театр не вернулся. Почему? Не знаю. Не хочу говорить. Я сидела каменная. Ни на что не реагировала. Пытались как-то меня растормошить. Я попросила дочь позвонить в Ригу, узнать, приедет ли кто-то из актеров. Она позвонила. И говорит мне: умер Андрей Миронов. Я не поверила.
На следующий день позвонила сама. Оказалось, правда. Это было невероятно. Андрей – единственный человек, который мне позвонил из Риги после смерти Толи. Страдали, конечно, все, но позвонил только Андрей. Сказал, что не может приехать, потому что требуют играть концерты.
Он и играл...

Прошло уже пятнадцать лет... Я свою жизнь построила так, чтобы все делать для памяти Толи. Выпустила с друзьями книжку «Четыре музы Анатолия Папанова», сдала архив в Бахрушинский музей, добилась, чтобы повесили доску. Знаю, Толю будут долго помнить".
Дм.Щеглов

[ирусичка15]