Галина Вишневская,Лариса Лужина, Валентина Леонтьева,Илья Глазунов, Илья Резник, Елена Образцова, Алиса Фрейндлих …. Цикл "Дети блокадного Ленинграда".
Галина Вишневская.
К началу войны ей 15 лет. Все 900 дней блокады она провела в Ленинграде.
Жила с бабушкой, матери рядом не было - та оставила её, когда Гале не было и года, а отец с новой женой успел вырваться из блокадного города. Выжила, но бабушку потеряла:
- Я даже не страдала от голода, а просто тихонько слабела и всё больше и больше спала. Мучило лишь вечное ощущение холода, когда ничем нельзя согреться...
Описать состояние человека в блокаде трудно. По-моему, просто невозможно найти нужные слова… Мне кажется, до сих пор так никто и не описал того ужаса, который был в блокаду.
Мало быть свидетелем и пережить это, надо ещё обладать невероятным даром, чтобы рассказать, как человек теряет своё человеческое лицо.
Я жила в каком-то полусне. Опухшая от голода, сидела одна, закутанная в одеяла, в пустой квартире и мечтала… Не о еде. Плыли передо мной замки, рыцари, короли. Вот я иду по парку в красивом платье с кринолинами, как Милица Корьюс в американском фильме "Большой вальс"; появляется красавец герцог, он влюбляется в меня, он женится на мне… Ну и, конечно, я пою - как она в том фильме (я ещё до войны смотрела его раз двадцать)...
Но пришла весна 1942 года, и стали ходить по квартирам искать уже тех, кто остался в живых. Такая комиссия из трёх женщин пришла и ко мне.
— Эй, кто живой?
Слышу — из коридора кричат, а я дремлю, и отвечать неохота.
— Смотри, девчонка здесь! Ты живая?
Открыла глаза — три женщины возле дивана моего.
— Живая…
— А ты с кем здесь?
— Одна…
— Одна?! Что же ты здесь делаешь?
— Живу…
Если б они тогда не пришли — был бы мне конец.
На другой день они вернулись и отвели меня в штаб МПВО (местной противовоздушной обороны). Зачислили меня в отряд, состоявший из 400 женщин, жили они на казарменном положении. Командиры — мужчины-старики, не годные к отправке на фронт. Получали все военный паек. Носили форму — серо-голубые комбинезоны, за что моряки в шутку прозвали их «голубой дивизией». Вот в эту-то «дивизию» я пришла и ожила среди людей.
Тогда же Галина Павловна начала петь. Ее талант заметили и пригласили в джаз-оркестр морской воинской части, который выступал с концертами в госпиталях по вечерам. Так что днем певица спасала пострадавших, а вечером пела для пациентов госпиталей.
/ Мой адрес Советский Союз /
Лариса Лужина. К началу блокады - 2 года.
Лариса с мамойжили в блокадном Ленинграде.
- Блокаду Ленинграда я пережила чудом…ведь большая часть нашей семьи погибла. Сначала не стало бабушки — её ранило осколком во время обстрела, потом от голода умерли старшая сестричка и вернувшийся с фронта папа, которого отпустили домой, чтобы он подлечился после ранений. Мама мне потом рассказывала, что, когда она стащила его труп с постели, чтобы зашить в одеяло и вынести на улицу (так тогда поступали все, потому что похоронить родных, продолбив промёрзшую намертво землю, было невозможно), нашла под подушкой несколько корок хлеба — он сохранил их для нас.
Только недавно я узнала, что отца, как и всех остальных блокадников, похоронили на Пискарёвском кладбище в общей могиле, на которой написано: «1942 год, февраль». Как мама всё это пережила, даже представить не могу.
Всех ужасов блокады я не помню, слишком маленькая была. От той, былой, жизни у меня остался только бурый медвежонок, которого папа подарил моей сестре Люсе, а после её смерти он по наследству достался мне. Уезжая в эвакуацию по льду Ладожского озера, мы забрали его с собой. Он долго «жил» со мной, и только отправляясь учиться в Москву, я с ним рассталась. С этим медвежонком играли все дети моих родственников, а совсем недавно я попросила вернуть его мне. Мы реставрировали игрушку, пришили ему новые глазки-пуговки, и теперь он занимает почётное место в моем доме как память о папе и Люсе.
Маленькую Ларису с мамой вывезли в Кемеровскую область в город Ленинск-Кузнецкий, хотя блокада тогда уже закончилась.
Валентина Леонтьева. Дети блокадного Ленинграда
Во время блокады Валя с сестрой записались в отряд ПВО, но вскоре в городе стало не хватать продовольствия, и их 60-летний отец стал донором, чтобы получить дополнительный паёк для дочерей.
Однажды во время разбора мебели на дрова Михаил Леонтьев повредил руку, и у него началось заражение крови. Девочки отвезли его в больницу, но там он умер. Не от заражения, а от голодного психоза. «Взять его оттуда мы, конечно, не могли. У нас не было ни гроба, ни сил, чтобы его похоронить. И когда я потом приезжала в Ленинград, я ехала на Пискарёвское кладбище и просто подходила к тому месту, где написано: 1942 г.», - вспоминала Людмила Михайловна.
Воспоминания В.М. Леонтьевой о блокаде потрясают: «Я ходила за хлебом в три часа ночи с шестого этажа по трупам. Потому что все вытаскивали трупы на лестницы – силы не было. А я девчонка была очень трусливая, и я со свечкой ходила. А потом свечки кончились. И я наступала на головы, на животы.… И уже мне не было страшно. Мы были приторможенные все. Иначе бы мы сошли с ума….».
Каждое утро Валентина Михайловна в три часа ночи занимала очередь за хлебом и приносила домой кусочек весом в 375 граммов на троих. В маленькой комнатке, где они жили, стояла буржуйка, которая была их спасением. Ложились спать втроем на одну кровать. Каждую ночь Валентина Михайловна видела один и тот же сон: «Он повторялся с удивительным постоянством, копии его были безукоризненно точны: никаких вариаций, никаких отступлений от оригинала. Снилось мне, будто я открываю огромный чемодан, а в нём буханки чёрного хлеба. Пропекшиеся, с зажаристой корочкой, в два ряда по пять буханок. Каждую ночь я видела десять буханок хлеба…».
В апреле 1942 года, когда открыли «дорогу жизни», по последнему льду Леонтьевы выехали из блокадного Ленинграда. Была сильная бомбёжка, двенадцать машин из двадцати четырёх ушли под воду. Валентина Михайловна писала: «Я, мама и сестра Люся спаслись. Люсин сыночек, которого она родила в начале войны, умер в дороге, сестре даже не дали его похоронить. Она закопала тело малыша в ближайшем сугробе…» Также она вспоминала: «Мама нас спасла, заставляя курить, чтобы меньше хотелось есть...»
/ Мой адрес Советский Союз /
***
Все члены большой семьи Ильи Глазунова (папа, мама, бабушка, тётя, дядя) умерли от голода в блокадном Ленинграде. А Илью, которому тогда было 11 лет, родственникам удалось вывезти из города по «Дороге жизни» в 1942 году. Два с половиной года Илья жил в деревне Новгородской области. Вернулся в родной город в сентябре 1944-го.
Илья Глазунов:
- ...Голод. Вначале, несмотря на огромную слабость, голова была очень ясной… Потом временами начинаешь терять сознание, восприятие реальности нарушается…
Нестерпимый холод. Свыше 40 градусов мороза. Мы даже спали в пальто, шапках, закутанные сверху шарфами. Но это не спасало. В квартире было так же холодно, как на улице. Снег всю зиму не убирали. Трупы упавших от дистрофии людей заносила снежная вьюга…
Я навсегда запомню Новый год 1942 года… Моя бедная мама решила устроить мне ёлку, как всегда до войны. Она воткнула ветку в пустую бутылку из-под молока, завёрнутую в белую ткань… Повесила несколько ёлочных игрушек… Нашла свечку. Разрезала её на несколько частей, прикрепила к ветви... Из соседних комнат медленно шли родственники, опираясь на палки, закутанные, с неузнаваемыми от истощения лицами. Глядя на пламя угасающих свечей, все вдруг заплакали.
***
Илья Резник. К началу войны - 3 года:
— Папа в 1944-м погиб, в 41-42-м я с бабушкой и дедушкой блокаду Ленинградскую пережил. Жили мы на улице Восстания.
— Помню, вышел на балкон, а мы жили на четвёртом этаже. И говорю: «Бабуля, бабуля, солнышко закрывают какие-то шарики. (Это были аэростаты.) Что они там делают?»
А бабуля мне и говорит: «Илюшенька, они спасают нас от немецких самолётов. Потому что самолёты путаются в этих канатиках и взрываются».
— И ещё я помню, бабуля за мной пришла, и мы шли по заснеженной улице Восстания, и она мне дала кусочек хлеба. Я набросился на этот кусочек, и одна крошечка упала, и я стал её искать в снегу. А бабуля говорит: «Иленька, пусть воробышек ее найдёт, а у меня дома есть для тебя ещё несколько крошечек».
А потом, в 42-м, нас - по Ладоге, маленьких, вывозили из Ленинграда… в Свердловск - в 43-44-м затем обратно вернулись.
* * *
Дети войны...
Смотрят в небо глаза воспалённые.
Дети войны...
В сердце маленьком горе бездонное.
В сердце, словно отчаянный гром,
Неумолчный гремит метроном.
Дети войны...
Набивались в теплушки открытые.
Дети войны...
Хоронили игрушки убитые.
Никогда я забыть не смогу
Крошки хлеба на белом снегу.
* * *
Сорок второй жестокий год.
Сентябрь месяц.
Аэростаты. И ежи.
Сирены зов.
И раскалённые ряды
Пожарных лестниц
Вокруг израненных
Пылающих домов.
Был где-то бой.
И мой бежал в атаку папа.
А здесь гудело небо,
Рушилась земля.
И я, малец четырёхлетний,
Шёл по трапу,
На борт всходя,
Как мне казалось, корабля.
И шли мы по двое,
Ступая осторожно.
Чернели тучи,
Застилая небосвод...
Так начинался в этот час
Чертополошный,
Многострадальный,
Ребятишечий исход.
Мы дом родимый покидали,
Уплывали
К чужим жилищам,
К незнакомым голосам,
И, как последнюю надежду,
Прижимали
Слонов и рыжих мишек
К бьющимся сердцам.
Не знали мы,
Не знали, сколько жить в блокаде
Тем, кто остался, -
Деду, бабушке, сестре,
Чья жизнь продлится
В осаждённом Ленинграде
И кто с постели
Уж не встанет на заре.
Не знали мы,
К нам прилетят ли бомбы вражьи
И снова ль солнышко
Увидим мы во мгле,
Куда причалят нас
На самоходной барже
И что там будет с нами
На большой Земле!..
Мы плыли тайно,
Нашу тайну ночь скрывала,
И вдруг - о ужас! -
Мы очнулись ото сна -
Нам ярче тысяч солнц
Предательски сияла
Непостижимая
Огромная луна.
И всё же мы
Большой Земли достичь сумели.
Не одолели нас
ни мины, ни фугас!..
Мы только поняли,
Когда мы повзрослели,
Что всех нас спас Всевышний.
Боженька нас спас.
/Илья Резник/
****
Лена Образцова. К началу блокады - 2 года.
Когда началась война, отец Елены, Василий Алексеевич, и брат отца, Алексей Алексеевич, ушли на фронт. Почти всю блокаду Елена с матерью, тётей Анастасией Алексеевной, бабушкой (по отцу) Прасковьей Андреевной и двоюродной сестрой Марианной пережили в Ленинграде. Девочка всё время хотела есть, кричала «аога» и «анитки»: тревога и зенитки.
- Помню воздушные тревоги, бомбоубежища, очереди за хлебом в
40-градусный мороз, больницу под окном, куда свозили трупы, страшный голод, когда варили и ели всё, что было сделано из натуральной кожи.
Эвакуировали их по Ладожскому озеру в Вологодскую область только весной 1942-го.
**** Алиса Фрейндлих. В июне 1941-го ей шесть с половиной лет. 1 сентября она пошла в первый класс 239 школы на Исаакиевской площади, а 8 сентября началась блокада Ленинграда.
Алиса Фрейндлих:
- У бабушки с довоенных времен оставалась горчица. Роскошь! С ней казался вкусным даже студень из столярного клея, который тогда все в Ленинграде варили. Еще у нас оставалась сода, мы бросали ее в кипяток, и получалась шипучка. Топили в основном мебелью, в итоге сожгли всю, кроме того, на чем нужно было спать и сидеть. В буржуйке сгорело полное собрание сочинений Толстого, прижизненное издание. Но тут так: или смерть, или книжки в огонь…
Семья Фрейндлих смогла выжить только потому, что у них была бабушка Шарлотта – мама отца. Бабушка по происхождению была немкой, строгой женщиной, которая сумела привить всем железную дисциплину. Самая страшная зима была в 1941-1942 гг, самая первая, когда люди не знали, как правильно поступать, чтобы выжить. Ленинградцы получали 125 грамм хлеба на день. Этот кусок нужно было растягивать на весь день.
Некоторые люди съедали сразу весь суточный паек, потому быстро умирали от голода, так как больше нечего было есть. И бабушка Шарлотта стала сама контролировать питание всей семьи. Получала по карточкам хлеб на всех нас, убирала его в шкаф и запирала дверцу на ключ. Потом она выдавала нам по кусочкам хлеб – строго по часам.
По материалам интернета
Галина Вишневская,Лариса Лужина, Валентина Леонтьева,Илья Глазунов, Илья Резник (Прочитано 642 раз)