В сорок семь я еще огурцом, а жена - нет. Развожусь.Каналья
ссылкаЗадумал Федя на развод подать. Надоела ему жена его Зина. Случается такое иногда в семьях. Двадцать лет лямку тянули - пора и честь знать.
Зина за этот брачный срок очень видоизменилась - поправилась на тридцать кило и утратила флер загадки. Еще и бранилась, конечно, часто. Придешь домой - а там супруга в байковом платье щи из квашеной капусты варит. Варит и по телефону трещит про глупости. И сразу Феде с порога:
- Получку давай и мусорное ведро на мусорку тащи.
И так - каждый день. Надоело и скучно. Будто повинность отбывает Федя, а не живет по-человечески.
А вокруг все - с молодыми подругами прохаживаются. И звезды телевидения, и сосед Козявкин, и вообще все. Улыбаются аллигаторами и хозяева жизни.
И соседка с третьего этажа в лифте подмигивает еще все время. А сама - довольно молодая и фигуристая. И Федя про эту соседку часто мечтает в минуты досуга. Ишь, привязалась. Мигает все! Фигурами своими светит.
- А что, - говорил Федя тогда товарищам, - развожусь со своей. Заела! Дети уже взрослые. Я им воспитание дал. Старшему скоро четырнадцать - взрослый мужик. Девчонка Оля еще, конечно, мелковата - десять на днях справили. Но в таком возрасте крестьянские дети в прошлые времена уже самостоятельно борону боронили и вели полноценное сельское хозяйство. И Оля, глядишь, не пропадет. У меня вон тоже жизнь единственная - хочу прожить ее с шиком. Глотнуть, так сказать, свежего воздуха. А Зинка во мне задавила аллигатора своими щами из квашеной капусты. Только получкой интересуется. Превратила в пыльный мешок. А я еще ого-го. И многие мне еще подмигивают.
А товарищи слушали и поддерживали:
- Разводись, Федор Кузьмич. Коли все обрыдло. Ты еще орел из себя. Это женщины в сорок восемь - персики не первой свежести. А мы, мужики, только в возраст входим. Все к такому возрасту при нас - и деньги, и харизма, и характер металлический. Аллигаторы! За нами, мужиками, многие юные свиристели сразу ухлестывать начинают. Мы вон, как развелись, сразу со свиристелями закрутили. Не женимся на них, конечно. Так - легкие шашни. Необременительно и бодрит дух. Коли чего поперек нам свиристель говорит - так сразу на дверь ей пальцем указательным. Ступай, говорим, отсюдова прочь. Там у двери - толпы страждущих. И только молодая за дверь - тут же на ее место другие бегут. Толкаются, дерутся! Будто караси на опарыша. Интересная у нас сейчас жизнь! Разводись бегом. Не транжирь золотые годы. Все с молодыми прохаживаются, а ты будто пыльный мешок.
И вот развелся Федя. Зина и вся родня его, конечно, не поддержали.
- Сбрендил ты, - говорили Зина и родня, - как есть сошел с разума. Рушить такую прекрасную семью. Детей обижать. Эх, Федя. Чего тебе не жилось - дом полная чаша. А там и внуки, и пенсия на горизонте. И помереть потом в окружении любящих потомков. Все так к такому стремятся, один ты сбрендил. Одумайся!
И дочка Оля все просила:
- Не становись нам воскресным батей, бать. Не желаю с тобой по зоопаркам ходить.
Но Федя не слушал. А зажил себе спокойно и с Зиной жилье поделил. Не очень выгодно, но зато в хорошем районе. Приличная комната ему досталась. Поставил Федя там топчан один и занавеску сдернул - нечего бабьими глупостями интерьеры портить.
И вот ездит Федя в транспорте общественном. И глядит по сторонам - клюют ли свиристели. Глядит, глядит. А они не сильно клюют - кто в телефон смотрит, а кто спит. Полгода ждал - все никак не клюют. Он даже сам глазами намекал: слетайся. Но - нет. Не особо клюют. Кто-то из свиристелей даже место уступил однажды: дурно вам, дяденька? Вон как лицо у вас дергается. Садитесь, мол, а мы постоим, у нас ножки молоденькие.
На службе к кадровичке еще заходил, конечно. Кадровичка - молодой специалист, институт окончила недавно. Очкастенькая. Такие - самые шебутные. Хоть и тихие на вид. Но в тихом омуте мы сами знаем что. И товарищи про такое явление природы рассказывали.
Федя решился да и подошел к кадровичке накануне оплачиваемого отпуска своего. И сказал прямо в глаза:
- Глафира Петровна, мы все взрослые люди. И условности нам излишни. У нас, так сказать, товар, а у вас - купец. Или наоборот. Но не будем терять времени на бессмысленную трепотню. Приглашаю вас в апартаменты. Заведем необременительную шашню. Я-то ваш темперамент давно углядел.
И что-то еще про аллигатора рассказал.
А Глафира Петровна очки на носу поправила и не поняла ничего.
- Не мешайте, - сказала только, - Митрофанов, работать. И заявление на отпуск перепишите - вечно даты путаете.
Федя расстроился, но не сильно. И на бывший адрес еще сходил - к соседке с третьего этажа. А чего она сама мигала все время? В семью лезла. Намеки свои кидала. Разрушила, можно сказать, нормальный брак. А так бы, может, и жили с Зинкой душа в душу.
А соседка и дверь не открыла - Федю не узнала. Думала, небось, что кто-то посторонний в дверь к ней колотится. Какой-то мужчина заблудший.
Тогда он соседку в лифте долго караулил. И с объятием полез. А соседка как давай верещать. И Феде в челюсть заехала сумкой.
- А чего подмигивала-то? - Федя спрашивает. И обидно ему так. И досадно. И нос сливой наливается. Разлучница! Динамо!
- У меня это нервный тик, - соседка отвечает, - а на вас, Митрофанов, я заявление участковому накатаю сегодня же. Ходит тут, выслеживает женщин. Не зря супруга вас турнула.
И пошел тогда Федя домой - к Зине. По щам и дочке Оле затосковал. “А нагулялся я, пожалуй, уже по самое горло, - думает Федя, - пожил год прекрасной жизнью. На рыбалку вон ездил без спросу. Получку никому не отдавал. Пожил, отвел душу. Да и будет мне, однако”.
В сорок семь я еще огурцом, а жена - нет. Развожусь (Прочитано 1611 раз)