Михаил Чехов. «Жизнь и встречи».
По нѣсколько раз в год отец уѣзжал из дома. Впрочем, он никогда не уѣзжал, он внезапно исчезал и через нѣсколько дней мать получала краткую телеграмму: «Я в Крыму», «Я на Кавказѣ». Он никогда не брал с собою вещей.Через плечо перекинут небольшой баул от фотографического аппарата, в баулѣ немного бѣлья и в руках палка. — Так, изчезал отец из дома. Печальны были его возвращенія. Он страдал тяжелыми, изнуряющими его физически и нравственно, запоями. Его изчезновенія были по большей части мучительной борьбой с приближавшимися припадками. Колоссальная воля отца задерживала наступленіе болѣзни, но болѣзнь всегда побѣждала его. Сгорая от стыда и мучаясь за мать, он с болью в голосѣ говорил:
— Мать, пошли, милая, за пивом.
В первые дни своей болѣзни отец ходил по ночным притонам, раздавая деньги ворам и хулиганам. Популярность его в их кругу была велика. Они любили и уважали его. И не только за его деньги, но за тѣ бесѣды, которыя он вел с ними.
Часто матери и мнѣ приходилось слышать от проходивших мимо дачи мѣстных воров:
— Желаем здравствовать! Вас не тронем, не безпокойтесь!
Воры народ деликатный. Но были типы и другого рода.
Запомнилась мнѣ фигура «Печника». Тощій, высокій, в бабьей кофтѣ, в штанах чуть пониже колѣн (низ давно отрепался), и без шапки. Густые , лохматые волосы дѣлали его голову несоразмѣрно большой. На исхудалой шеѣ она казалась мнѣ пробкой в бутылкѣ шампанскаго. Кудри волос закрывали половину лица и кольцами падали по обѣ стороны распухшаго, сизаго носа. Он громко и часто чихал, приводя меня в восторг тѣм особенным криком, который он изобрѣл-для своего, и без
того выразительнаго, чиханья. Привѣтствовав нас, он встряхивал кудрями и шел дальше, неизвѣстно куда. «Печником» он назывался потому, что из дыряваго кармана его всегда торчала лопаточка для смѣшиванія известки и глины.
Появился как то и пьяный чухна. Подняв кверху грязный палец, он сказал моей матери:
— Мамаса, я люповник васей папасы! — и шатаясь, изчез за углом.
Обойдя в первые дни всѣ притоны, отец уже оставался безвыходно дома во все время своей болѣзни. Пил он пиво и молоко, днем и ночью, не ѣл ничего и временами впадал в забытье на нѣсколько часов.
Во время болѣзни отца вся моя жизнь принимала иной характер. Он не отпускал меня от себя даже ночью, несмотря на просьбы и протесты матери. Я страдал за мать, но не мог отказаться от ночей, в которыя так много новых, чудесных и страшных переживаній возбуждал во мнѣ отец. Он раскрывал передо мной иные міры, уводя меня далеко от этого міра и от самого себя. Часто ночь начиналась игрою в шахматы. Несмотря на большое количество выпитаго, отец никогда не терял способности мыслить и играл умно и смѣло. Он заставлял и меня пить вмѣстѣ с ним. В его большом кабинетѣ с притушенной, часто коптѣвшей, керосиновой лампой, среди множества книг, я погружался в таинственную атмосферу. Шахматная игра кончалась и отец начинал рисовать каррикатуры.
Он изображал самого себя, в здоровом и больном видѣ, мою мать, няню, меня и наших знакомых. В нѣскольких штрихах, он давал и внѣшнее сходство, и внутренній облик. Любовь к каррикатурам осталась во мнѣ навсегда.
Когда рисованіе надоѣдало отцу, он начинал показывать мнѣ физическіе и химическіе фокусы. Под его «магическим» вліяніем, то тут, то там, на полу, на столах, на полках с книгами вспыхивали разноцвѣтные огни, закипали сами собой жидкости в стеклянных сосудах, образовывались красивые кристаллы в колбах, из банок поднимались густые пары и, разсѣиваясь, изчезали под потолком, в бутылочках происходили небольшіе
взрывы, горѣли куски проволоки и все это я приписывал необыкновенной и непонятной мнѣ силѣ отца. Фокусы смѣнялись разсказами о знаменитых авантюристах. Их отважныя продѣлки всегда удавались: они были свободны от страха смерти и рисковали своими жизнями так же, как и чужими.
Наступала вторая половина ночи. Отец садился на диван и начинал разсказывать о звѣздном мірѣ. Его отяжелѣвшее, большое тѣло, смятая и сдвинувшаяся одежда, освѣщенные маленькой лампой, бросали непривычныя тѣни и казались мнѣ фантастичными, нереальными. Внезапный взмах его руки вычерчивал орбиту планеты и она неслась в пространствѣ, слѣдуя жесту отца. Недвижный пояс знаков Зодіака, охватившій весь звѣздный мір, был мнѣ виден в остановившемся, далеко устремленном взглядѣ отца. Взгляд этот был страшен и холоден. Язык отца слегка заплетался. Борясь с ним, он внезапно выкрикивал одно—дв а слова и спина моя холодѣла. Но я не мог и не хотѣл выходить из этой душной атмосферы ночи, в которую вовлек меня отец. И хотя душа моя с жадностью вбирала в себя космическія картины, так искусно изображаемыя отцом,
все же мрачны и бездушны казались мнѣ эти туманности, метеоры, кометы дико носившіяся в міровых пространствах. Человѣческое существо всегда выступало в разсказах отца, как ничтожное, случайно возникшее явленіе. Какая-то комбинація каких-т о сил когда-то и гдѣ-то столкнувшихся — зародила сознаніе! Значит — чудо? Но отец говорил — чуда нѣт . Случай! Но кто же его дѣлает ? Кто им «завѣдует»? Мое, еще не испорченное матерьялистическими спекуляціями сознаніе не могло понять случая и на помощь приходило воображеніе. «Случай» рисовался мнѣ, как умныйхитрый, очень большой, все видящій, все могущій, все вперед разсчитанной НѢКТО. Но был он так одинок, этот НѢКТО, так жалко было его, что слезы душили меня. Обо всѣх он заботится, все для всѣх дѣлает, создал мір, а его знать не хотят.
«Новый журнал». Нью-Йорк, № 7, 1944 г.
Фото: Александр Павлович Чехов(1855 - 1913). Сын А. П. Чехова - Михаил Александрович Чехов(1891 - 1955).
Искусство Серебряного века
Михаил Чехов. «Жизнь и встречи». По нѣсколько раз в год отец уѣзжал из дома. (Прочитано 445 раз)