Когда я был маленький, родители говорили непонятно. Потрясая перед папиным ...

[irinka5]

2

Когда я был маленький, родители говорили непонятно. Потрясая перед папиным лицом авоськой гнилой картошки, мама спрашивала:

     Когда я был маленький, родители говорили непонятно. Потрясая перед папиным лицом авоськой гнилой картошки, мама спрашивала:
– Что ты тут, поц ин тухес*, купил?
– Что такое «поц ин тухес»? – встревал я.
– Ну, это… — смущённо тянула мама, — вроде «дорогой человек».
– Как Брежнев?
– Ой, вей! – хваталась она за сердце. — Кто тебе это сказал?
– Папа.
Отец ухмылялся.
– Чему ты ухмыляешься? Если этот шлемазал*, где-то скажет…
– А что такое «шлемазал»? — тут же спрашивал я.
Мама нервно гладила меня по волосам.
– Это… такой мальчик…
– Толковый, – подсказывал папа.
– Молчи, лучше посмотри, какой дрек* ты принёс!
Авоська летела в раковину.
– А что такое «дрек», мама?
– Он называет это картошкой!.. Что тут выберешь?! Гурништ*!
– А «гурништ»?
– Твой отец!
Я путался.

– Так, мы будем кушать дрек?
– Да, благодаря этому поц ин тухесу.
– Брежневу?!
И мама хваталась за голову.
– Я сойду с ума! Если этот шлемазал…
– Толковый мальчик! – подсказывал папа.
– Если этот… толковый мальчик где-то брякнет. Ты понимаешь, что с нами сделает Советская власть?
Папа понимал.
Его любимой присказкой было: «Советская власть плюс электрификация всей страны!»
Он говорил это, когда гас свет и тухли спички, когда глохла машина и трещал телевизор, перегорал пылесос и пробки, когда стиральная машина билась током, а посуда об пол. В общем, сотню раз на день.

– А что такое элек-три-фи-кация? – с трудом выговаривал я.
– Лампочка Ильича, чтоб он был нам в гробу вечно живой! – отвечал папа. И мне представлялся дедушка Ленин на табуретке, вкручивающий в коридоре лампочку.
– Так это он её нам закрутил?
– Нет, он закрутил нам бейцим*!
– А что такое бейцим?
– Это как мозг, только больнее.

Я терялся.
– Мама, — докучал я матери, — а правда, что Ленин закрутил нам лампочку в мозг.
– Ой, вей! – роняла она поварёшку. — Кто тебе это сказал?
– Папа.
– Чему ты учишь ребёнка?! Ты хочешь цурес*?
– А что такое цурес?
– Цурес — это жить с таким поц ин тухесом!
– Ты живёшь с Брежневым? — ужасался я.

Вопросы вели к ответам, ответы к вопросам. Родителей эта цикличность приводила в бешенство, меня заводила в угол.

– Папа назвал мою учительницу некейве*. Кто такая некейве, мама?
– Тётя.
– Екатерина Семёновна моя тётя?

Из угла я почти не выходил, но и оттуда мне всё было слышно.
– Что это за язык? – спрашивал я.
– Еврейский, – отвечал папа.
– Научи!
– Оно тебе надо?
– Да.
– Оно тебе не надо.

Тогда я шёл к маме. Она жарила блинчики.
– Как на еврейском блинчики?
– Блинчикес.
– А вареники?
– Вареникес.
Картошку — «дрек» я помнил.

– А я знаю по-еврейски, – хвастался я своему другу тоже Эдику. Он приезжал на каникулы к бабушке и гордо именовал себя полукровкой.
– Моя мама русская, — объяснял он, — папа еврей, а дядя удмуртский сионист – женат на удмуртке. Хочешь тоже быть сионистом?

Конечно, я хотел.
– Вот, — говорил Эдик, расправляя на коленях чуть пожелтевшую газетёнку. – Сионистская, из самого Биробиджана.
«Биробиджан» он произносил шепотом.
– Это иероглифы, – пояснял, заметив, как округляются мои глаза.
– Что тут написано? – скользил я пальцем по диковинным строкам.
– Не туда, балда?! У сионистов всё задом наперёд?
И я вёл обратно. Но ясности это не прибавляло.
– Ну? – вопрошал Эдик.
– Вещь! – откликался я.

Вечером, кружа по комнате задним ходом, я говорил папе:
– Видишь, какой я сионист.
– Так-так, очень хорошо…
Папа смотрел хоккей.
– Сегодня газету из Бибиджана читал.
– Давай, давай, Харламов!
– Вырасту, тоже женюсь на удмуртке.
– Молодец!.. Что ты сказал?!

Эдик учил меня алфавиту.
– Это «А», это «Б»… «В» у них нету… Это «Г», это «Д»… «Ж» тоже нету.
– У сионистов нет «же»?! – таращился я. — Как же они пишут «ёжик»?
– В Биробиджане нет ёжиков.

Буквы сионисты экономили. У них не оказалось половины гласных и мягкого знака, не говоря о твёрдом. Любимое мамино «ой, вей!» не писалось, хоть режь.
– Маме это не понравится, – сокрушался я.
– Зато смотри, как красиво получается «коммунизм»!
– Да! – любовался я построенным из иероглифов еврейским коммунизмом. — А электри-фи-кацию можешь?
И Эдик старательно вывел мой заказ на дверях деревянного сортира. Электрификация получилась корявой.
– Ильичу бы это не понравилось, – покачал я головой. – Дорисуй хотя бы лампочку.

– Что вы, оглоеды, намалевали?! – подлетела к нам баба Лиза — русская половина Эдика.
– Лампочку Ильича! – растерянно пояснил я. – Сейчас коммунизм дорисуем.
Вытянув нас хворостиной, баба Лиза проявила, как выразился Эдик, бытовой антисемизм. И больше мы у неё коммунизма не строили.

За сочинение «Как я провёл лето» папу вызвали в школу…

– Занимался сионизмом?! – кричал отец. — Строил Советскую власть в туалете бабы Лизы?! Ты что, идиот?!
– Нет, я толковый шлемазл!
– Ах, толковый?!! — багровел папа, и репрессировал меня ремнём.
– Вот тебе «жаренный дрек с грибами»! — приговаривал он, а мама, качая головой, вздыхала:
– Мешигене цайтн! Сумасшедшее время!

Автор Эдуард Резник
ссылка

[Rubi]

Ты что, идиот?!
– Нет, я толковый шлемазл!