Поселившись в 1842 году в Доуне, Дарвин провёл здесь 40 лет спокойной и деятельной жизни.
Он никогда не отступал от заведённого порядка — черта, присущая всем много работающим людям.
В его привычки входило раннее вставанье, короткая прогулка и затем — около восьми часов — завтрак, после чего учёный садился за работу. Работал немного — примерно до полудня, с перерывом, и, если занятия шли успешно, говорил с удовольствием: «Сегодня я хорошо поработал».
В молодости Чарльз Дарвин отличался силой, выносливостью и ловкостью, ходил без устали, перескакивал через жердь, поднятую на один уровень с его подбородком, легко переносил голод, жажду и т.д. Но годы, а в особенности целый букет болезней, приобретённых им во время путешествия на «Бигле», подточили его силы. Теперь малейшее напряжение вызывало у него головокружение, сердцебиение, общую слабость и расстройство зачастую на много дней. Случалось, что в течение многих месяцев он мог заниматься не более одного–двух часов в сутки. В течение сорока лет жизни в Доуне не было дня, когда бы он чувствовал себя вполне здоровым.
Покончив с делами, Дарвин в любую погоду отправлялся гулять, в сопровождении любимой собаки, пинчера Полли. Прогулка начиналась посещением оранжереи, где Дарвин осматривал растения, над которыми производились опыты. Расхаживая по окрестностям, учёный наблюдал за птицами или зверями, отыскивал гнезда и т.д.
За возвращением с прогулки следовал поздний завтрак. Дарвин был сладкоежка, хотя врачи этого и не одобряли. Вина он почти не пил и был большим врагом пьянства. Курил только во время отдыха, а за работой употреблял нюхательный табак. В его жизни была одна попытка отказаться от табака, но это оказалось ему не под силу. После месяца пребывания «в крайне летаргическом, сонном и меланхолическом настроении» он вернулся к старой привычке. Впрочем, чтобы нюхать табак реже, ученый держал его в передней, так что за каждой понюшкой приходилось идти через несколько комнат.
После завтрака Дарвин читал газеты, а потом принимался за письма.
Одной из странностей Дарвина было экономное отношение к бумаге. От получаемых писем он отрывал чистые полоски и пользовался ими для своих заметок, писал на оборотной стороне старых рукописей — в общем, проявлял истинно плюшкинскую бережливость.
Затем наступало время отдыха. Учёный уходил в кабинет и, лежа на диване, слушал чтение какого-нибудь романа, биографии или другой книги ненаучного содержания. С годами он совершенно перестал понимать поэзию — вздумав однажды перечитать Шекспира, нашел его невыносимо скучным и бросил, не дочитав. Но чтение романов вошло у него в привычку. «Романы, — говорит он в своей автобиографии, — много лет служили для меня удивительным отдыхом и развлечением, и я часто благословляю всех беллетристов».
От романа он требовал занимательной интриги, счастливой развязки и хотя бы одного добродетельного героя, а еще лучше — героини. Произведения, составленные по этому рецепту, вполне его удовлетворяли, даже если и не отличались высокими художественными достоинствами. А вот печальная развязка портила в глазах Дарвина все дело. «Ее следовало бы запретить законом», — говаривал он, шутя. Любимыми авторами его были: сэр Вальтер Скотт, миссис Гаскелл и мисс Джейн Остин.
Около четырех пополудни ученый снова уходил гулять, а по возвращении работал до половины шестого; затем, раскурив сигару, снова принимался за романы, пока его не приглашали к обеду.
Послеобеденным его развлечением была игра с женой в шашки — обыкновенно две партии за вечер. В течение многих лет вёлся аккуратный счет партиям, по которым видно, что удача, как правило, была не на стороне Дарвина. Иногда жена садилась за фортепиано.
Отсутствие у Дарвина художественного вкуса сказывалось и в том, что страстно любя Бетховена и Генделя, он никогда не мог запомнить их произведений. «Очень хорошая вещь! Что это такое?» — спрашивал он о какой-нибудь сонате или симфонии, слышанной уже десятки раз. Наизусть он знал только одну какую-то песенку, которую и напевал в благодушные минуты.
Около одиннадцати часов Дарвин направлялся в спальню, где часто оставался наедине с бессонницей и кошмарами.
Среди эстетических наклонностей Дарвина самой сильной была любовь к природе. Красивый ландшафт приводил его в восторг. Он любил цветы и восхищался причудливой формой диклитры или изяществом лобелии. Красивый и нежный цветок казался ему живым существом, до его лепестков великий ученый дотрагивался так осторожно, словно опасаясь причинить ему боль.
© Сергей Цветков
Доунская пастораль Чарльза Дарвина (Прочитано 268 раз)