НЮРА.
Я хорошо помню Нюру. Нюра была красавица. Пела знойным контральто, выщипывала брови дугой, пекла сладкий хворост, которым угощала нас, детей. До деревенского магазина ходила в белых разношенных туфлях, которые на ее ноге сорок второго размера по недоразумению именовались не баржами, а лодочками. Кудри свои чёрные никогда не подбирала наверх.
Нюра была вдова. Вдовушка. В ее присутствии мужчины начинали глупо посмеиваться. Компасы сходили с ума и уверяли, что север там, где Нюра. Окрестные коты складывали дохлых мышей к её ногам, и ворот колодезный нежно поскрипывал, когда она приходила за водой.
Прежде чем открыть дверь, на минуту задерживаюсь в сенях.
– Мам, – говорю, – помнишь Нюру?
– Кудрявую такую? Помню. Несчастная была женщина.
– Почему несчастная?
– Муж у неё был рыбак, утонул лет в сорок. Замуж она больше не вышла, детей не родила. Кажется, влюблена была в кого-то безответно. И умерла рано, до пятидесяти не дожила. Почему ты про неё вспомнила?
– Да просто так, – говорю. – Хворост она вкусный готовила.
На дороге тихо-тихо, только собака взлаивает где-то вдалеке. Ночное небо подёрнуто облаками, как льдом, и если приглядеться, в проруби луны видна медленно плывущая рыба.
Тётя Шура встречает на пороге. Из приоткрытой двери тянет блинным духом. Пока мы сидим за столом, под ногами вьётся мелкая кошка с родинкой на щеке.
– Шур, помнишь Нюру?
– Блядищу-то эту? Чего смотришь! Она, между прочим, мужа своего извела.
– Как это?
– Утопила его пьяного.
– Шур, что ты выдумываешь!
Тётя Шура сердито отодвигает тарелку с блинами.
– Слушай-ка сюда! Вы городские, прилетели на лето, фыр-фыр – и обратно! А я тут седьмой десяток живу. Нюрка была вертихвостка. Перед одним задницей повиляет, другому глазки состроит... С деверем своим, говорят, крутила. Муж её за это учил маленько приличиям.
– Бил что ли?
– Ну если она с его родным братом хороводила, что ж ему, в меду её купать? Поколачивал, бывало. Но только когда выпьет! Чтоб трезвому её тронуть – это ни-ни. Ты вот с этой стороны блины пробовала? Я их с грибами навертела. Ешь!
– А как она его утопила?
– Да откуда ж мне знать. Вечером ушёл на Оку с ночёвкой, утром возле турбазы труп выловили. Сам бы он выпивший в воду не полез. Я думаю вот чего: Нюрка дождалась, пока он уснёт, и по траве его в реку стащила. А к чему ты про неё завела на ночь глядя?
– Да просто так, – говорю. – Печеньем она угощала нас в детстве.
– Подлизывалась! Ну такая хитрая баба... Кстати, я тебе вот тут блинов отложила. Родителей угостишь. Завтра к матери твоей зайду, передай ей, пусть ждёт после завтрака.
Воздух на улице сырой и как будто слежавшийся. Редкие зернышки фонарей светят едва-едва. Ко всем жилым домам сквозь снег прорыты прямые дорожки, и только к Васиной калитке ведёт вытоптанная синусоида.
– Вась, помнишь Нюру?
– Грудастую? Ну!
– Шура говорит, она своего мужа утопила.
Вася усмехается:
– Ты больше слушай. Юрка его утопил, брат родной. Чего ты рот разинула? Нюрка от него беременная ходила. Муж её избил, она ребёнка выкинула. Юрка переживал сильно. Подстерёг брата на реке, утопил. А сам после этого уехал, не смог с Нюркой жить. – Он с аппетитом откусывает от свёрнутого трубочкой блина. – Ты правда не слышала?
Я сижу и думаю о бедной Нюре, которая так красиво пела, и выщипывала брови дугой, и щеголяла в белых туфлях-лодочках, нелепо смотревшихся на её больших ногах, и пекла для окрестной малышни сахарный хворост, потому что самый простой способ собрать вокруг себя детей – это угостить их сладким печеньем.
– Муж её был пакость трусливая, – спокойно продолжает Вася. – Мой отец про таких говорил: "душонка рыхлая". Брата боялся, на своей бабе душу отводил. Ты маленькая была, не помнишь, а я видел, как Нюрка с фингалами по деревне рассекала.
– Подожди, а почему Юру не посадили? Раз все знали, что он убил?
Вася пожимает плечами:
– Во-первых, не все. Во-вторых, кому это надо – сажать его! – Он сворачивает очередной блин. – Нюрка, кстати, после его отъезда всего лет пять прожила. Слушай, а чего ты про неё заговорила?
– Просто так. Хворост она пекла вкусный, угощала нас. Помнишь?
– Помню, – кивает Вася. – Только это не Нюрка, а Нинка, соседка её. Из Нюры хозяйка была – как из гондона самовар.
Всю ночь воет метель. Наутро мы с псом доходим по лесной дороге до кладбища, но тропинки занесены и к могилам не подобраться. Могли Шура с Василием сочинить эту историю? Жизнь в деревне скучная, особенно зимой. Любые события обрастают комом подробностей, и по прошествии лет уже не разобрать, где выдумка, а где правда. Я хотела отыскать могилу Нюры и посмотреть, похоронена ли она рядом с мужем. Но пока пёс бегает вокруг, а я стою на границе леса, снова поднимается ветер и беззвучно заносит старое деревенское кладбище снегом.
Елена Михалкова
(Эйлин О'Коннор)
Нюра (Прочитано 825 раз)