Место, которое забирает у тебяАвтор: Наталья Холмогорова
Андрей - одинокий стареющий неудачник. Ему за сорок, он в разводе, толстеет, лысеет, начались разные болезни; девушки все реже смотрят (а откровенно говоря, вообще уже не смотрят) в его сторону; нелюбимая работа, постоянная нехватка денег... словом, он понимает, что жизнь свою пролюбил, и теперь уже вряд ли сможет что-то исправить. Ибо старость не за горами, здоровье и самочувствие не айс, и душевных сил нет уже ни на что.
Однажды он встречает старого знакомого, которого не видел несколько лет. Этот человек его поражает - прежде всего, внешним видом. Он как будто сбросил лет пятнадцать. Бодрый, энергичный, с блеском в глазах, лицо прямо светится. Видно, что человек очень доволен жизнью и собой. Рассказывает, что затеял какой-то бизнес-проект, что дела идут успешно, у него большие планы на будущее... Однако Андрей замечает странности в его поведении. Во-первых, этот старый приятель не сразу его узнал (ну, допустим, Андрей за эти годы изменился к худшему - но не настолько же). Вообще, при всей своей бодрости, он выглядит рассеянным, иногда отвечает невпопад, как будто он "немного не здесь". Дальше они начинают вспоминать старые времена - и вдруг Андрей замечает, что его собеседник очень многого не помнит, а о других лицах и событиях воспоминания у него явно искаженные. Сначала он пугается, подозревает Альцгеймера или что-то подобное - но нет, в маразме-то человек перестает ориентироваться в настоящем, а прошлое как раз помнит...
Наконец, не выдержав, он говорит: ты очень изменился, прекрасно выглядишь, как будто помолодел - что с тобой произошло? Принимаешь что-то?
- Не совсем, - загадочно отвечает тот.
Андрей пристает к нему с расспросами. Немного для виду посопротивлявшись, его собеседник бормочет что-то вроде: "Что ж, вреда от этого не будет, даже наоборот..." - и говорит:
- Если я тебе расскажу, ты не поверишь. Ты решишь, что это шутка, глупый розыгрыш. Однако это правда. Я узнал способ вернуть молодость - без лекарств, не тратя денег, даже не заглядывая в спортзал.
Андрей уже ждет рекламы какого-нибудь гербалайфа, или что его начнут затаскивать в секту... хотя, с другой стороны, результат-то налицо! Но то, что говорит его собеседник дальше, превосходит его ожидания.
- Сделать надо вот что, - говорит он. - В выходной день, часов в пять вечера, приезжаешь на метро "Академическая", идешь на автобусную остановку "Улица Карьер" и ждешь. Пропускаешь пять автобусов, садишься в шестой.
- А номер?
- Неважно. Номера у него каждый раз разные. В общем, тебе нужен шестой по счету автобус. Скорее всего, он будет очень старым на вид - этакая дребезжащая советская барбухайка. Садишься в него. Не пугаешься и не удивляешься ничему, что там видишь. Просишь водителя остановить в Рабочем Поселке, у Пионера.
Район "Рабочий Поселок" на западе Москвы Андрею знаком, но ни о каком Пионере там он знать не знает. И не представляет, на каком автобусе можно доехать туда от "Академической".
- Выходишь там - и...
- И что?
- Да ничего. Осматриваешься. Гуляешь. Делай что хочешь. Только помни: ты должен сесть на обратный автобус и уехать оттуда до полуночи.
- Ну и?..
- И это подействует. Я езжу туда примерно раз в три месяца - результат ты видишь.
- Ничего не понимаю. Я сто раз бывал в "Рабочем Поселке" - на что там смотреть и почему это должно как-то на меня действовать?
- Видишь ли, - говорит его собеседник, - ты попадешь не совсем в "Рабочий Поселок". Это будет... ну, параллельный мир, что ли. Не знаю, как это назвать. Странное такое место. И это место забирает у тебя.
- Что забирает?
- Прожитые годы. Болезни. Накопившуюся усталость. Дурные воспоминания. Если находиться там долго - может забрать и что-то посерьезнее. Так что следи за временем и обязательно сядь в автобус до полуночи.
- Как Золушка, что ли? ))
- Ну да. Только Золушка потеряла всего лишь туфельку, а там можно потерять... Хотя в принципе там не опасно. Странное место, местами жутковатое, но реальных опасностей там мало. Ты можешь показывать, что ты нездешний, можешь заговаривать с людьми, расспрашивать их - они нормально это воспримут. Просто не удивляйся ответам. Ах да: обязательно раздобудь где-нибудь и захвати с собой старый советский автобусный билетик. Иначе придется платить за проезд, и тут... кто знает, какая может потребоваться плата. В общем, обязательно разживись билетиком. Не пугайся и не удивляйся ничему, что увидишь. И будь осторожен, когда появится лестница, не пытайся подняться по ней.
- Какая лестница?
- Ты ее сразу узнаешь. Такая лестница там одна. Просто не ходи туда и не поднимайся по ней. Особо там не задерживайся. И следи за временем. Обязательно вернись до полуночи.
Естественно, все это кажется Андрею каким-то бредом. Но странные рассказы и наставления приятеля застревают в его памяти и не дают покоя. Особенно смущает его, что приятель ничего толком не рассказал и о реалиях этого параллельного мира говорил вскользь, как о чем-то обыденном и давно знакомом. Снова и снова он возвращается мыслями к автобусу, ведущему в параллельный мир, пытается представить, что же его там ждет... и однажды, раздобыв у знакомого коллекционера-"автобусного фаната" старый билетик, добирается до остановки "Улица Карьер" и начинает считать автобусы и ждать.
Поздняя осень. Сыро, промозгло, уже темнеет. Место довольно унылое и малолюдное - какие-то кусты, людей почти нет. Автобусы ходят редко. Он продрог, устал и чувствует себя полным идиотом - но из какого-то упрямства решает все-таки дождаться.
Наконец появляется шестой по счету автобус. Он именно такой, как описывал приятель - дряхлая дребезжащая колымага, кажется, сейчас развалится от старости. Переднее стекло то ли затемненное, то ли просто такое грязное, что водителя не разглядишь. Спереди вставлена в окно картонка, и на ней написан от руки номер: 418. Такой номер здесь не ходит.
Автобус останавливается, с лязгом распахиваются двери-гармошки. Андрей, поколебавшись, сжимает в кулаке автобусный билетик и заходит внутрь. Двери с тем же металлическим лязгом закрываются за ним.
В автобусе почти пусто: только сзади устроилась компания то ли хиппи, то ли ролевиков - сидят на сиденьях и прямо на полу, наигрывают на гитаре, переговариваются. Голоса их доносятся словно издалека. И воздух в салоне странный - спертый, как в погребе.
Кондукторша, пожилая тетка с блеклым, словно изжеванным лицом и очень светлыми глазами, говорит ему:
- Ваш фаршайн!
Где-то когда-то он начинал учить немецкий, и сейчас в памяти у него всплывает, что "фаршайн" - это "билет". Он протягивает ей билетик.
Кондукторша вдруг молниеносным движением пригибается, вытягивает шею и прокусывает его билетик зубами: он успевает заметить, что зубы у нее очень острые.
- Проходите, садитесь, - говорит она и отходит к своему месту. Тут он замечает, что она прикована цепью к кондукторскому сиденью.
- Битте... то есть данке шон, - отвечает он машинально, а сам думает: "Ну ни фига себе! Это называется "никаких опасностей"! Блин, она чуть палец мне не отхватила!.. О господи!!" - это до него дошло, что кондукторша - не человек. И что все это происходит на самом деле. Приятель не обманул. Он уже в каком-то параллельном мире, или черт его знает где.
Он осторожно осматривается. Замечает, что автобус перестал трястись и дребезжать: он едет очень гладко и плавно, как будто не едет, а летит. Пытается посмотреть в окно - но стекла сильно запотели, не изнутри, а снаружи, и ничего не видно. С удивлением видит, что место водителя заколочено фанерой, причем целиком, без двери - водитель не может выйти. Прорублено только маленькое окошечко сбоку, со стороны входных дверей. Он наклоняется к этому окошечку, видит лежащую на руле руку в черной перчатке. "Ладно, - думает он, - раз уж я здесь оказался, не буду метаться и паниковать, а буду следовать инструкциям. Авось все обойдется". И громко говорит в окошечко: "Остановите, пожалуйста, в Рабочем Поселке, у Пионера".
Автобус едет, кажется, очень долго, без остановок. Андрей пытается что-то разглядеть в окнах - безуспешно. Пробует подойти к ребятам с гитарой - и обнаруживает, что приблизиться к ним не может. Все идет и идет по передней половине салона, и никак не может попасть в заднюю. Кондукторша, дремлющая на своем сиденье, вздергивает голову и начинает на него коситься; он вспоминает ее острые зубы и от дальнейших экспериментов решает воздержаться.
Наконец автобус тормозит. "Рабочий Поселок, Пионер!" - объявляет кондукторша, и железные двери распахиваются.
Автобус уносится прочь, а наш герой оказывается один в очень странном месте.
Вообще это действительно остановка "Рабочий Поселок". И в то же время - совсем не она. Точнее, вокруг нее что-то совсем другое.
С той стороны, где должна быть улица, и сразу за ней железнодорожное полотно - раскинулась широкая дорога, слегка приподнятая над поверхностью земли, гладкая и влажно блестящая, словно металлическая. Здесь уже стоят густые сумерки, к тому же какой-то туман в воздухе - и другой край ее теряется в этом тумане. Что за ней - совсем не видно. Дорога совершенно пуста: кроме ушедшего автобуса, по ней никто не ходит и не ездит. Чуть поодаль виден надземный переход - громоздкая конструкция из металла и стекла, когда-то, видимо, имевшая вид футуристический, но теперь ветхая и ржавая; другой конец ее также теряется в тумане.
С другой стороны, где должны быть дома - действительно дома, но очень странные. Точнее, странно их сочетание и взаимное расположение. Девятиэтажки, хрущевские пятиэтажки, еще более старые двух-трехэтажные домики стоят вперемешку с гладкими черными башнями без окон, и все это как-то беспорядочно натыкано. Автомобильных проездов нет - впрочем, и самих автомобилей совсем не видно. Только пешеходные тропинки и проходы. Кое-где прямо в проходах стоят какие-то валуны или обелиски. Есть фонари, но их мало, и горят они тускло.
Сам воздух здесь другой. Андрей скоро понимает, что "туман" вокруг - на самом деле не туман, а свойство воздуха: он не совсем прозрачный. И более плотный: сквозь него приходится двигаться с усилием, как в воде, и простой вдох-выдох создает ощущение сытости. Как будто вдыхаешь что-то вполне материальное, что остается в тебе и заполняет тебя. Ощущение это странное, но приятное. Здесь холоднее, чем дома - пожалуй, температура минусовая, кое-где даже снежок лежит; но нет сырости и промозглости, поэтому холод не ощущается, находиться на улице вполне комфортно.
А прямо возле остановки стоит Пионер.
Это статуя мальчика в пионерской пилотке и с горном, из блестящего черного камня, примерно вдвое выше человеческого роста. Она стоит на двухуровневом постаменте: снизу - обычный постамент с надписью, выше, под ногами у Пионера - что-то бочкообразное и дырчатое, похожее на соты. Подойдя ближе, Андрей обнаруживает, что надпись сделана незнакомым алфавитом. Крючки и углы - похоже на армянский.
В статуе есть что-то притягательное: хочется задержаться возле нее, осмотреть со всех сторон, потрогать. Он прикасается к ноге Пионера - камень оказывается теплым и гладким, приятным на ощупь. Скользит рукой ниже, к "сотам"... и вдруг замечает, что соты живые. Они дышат. Чуть-чуть вздымаются и опадают, как грудь при дыхании.
"Не удивляйся и не пугайся", - вспоминает он - и тут же с удивлением понимает, что это его совсем и не пугает. Просто очень любопытно.
С другой стороны к статуе подходит мужчина средних лет, с темно-красным или черным цветком в руке, с сосредоточенным, даже вдохновенным лицом. Андрей отступает на шаг и смотрит. Мужчина прижимает цветок к "сотам" - и тот словно прилипает к ним. Мужчина вздергивает рукав, достает перочинный ножик и, полоснув себя по запястью, поливает цветок своей кровью. Все это - очень сосредоточенно и торжественно, ни на что вокруг не обращая внимания.
"Это, наверное, религиозный обряд, - думает Андрей. - Пойду отсюда, не буду ему мешать". И сам чувствует в своей реакции что-то неестественное... но, в конце концов, это же другой мир, здесь и нельзя вести себя так же, как дома.
И, полный любопытства, он отправляется бродить по параллельному "Рабочему Поселку".
Он видит много удивительного и загадочного. Страннее всего, пожалуй, это сочетание знакомых и привычных вещей с чем-то совершенно чуждым. Он раньше жил недалеко от "Рабочего Поселка", этот район ему известен: и местами он видит знакомые дома, даже узнает элементы планировки - но все в очень странных сочетаниях. Как будто какая-то сила перенесла сюда целиком захолустный московский район - причем не современный, а, по крайней мере, 30-40-летней давности - и свалила наземь, не особенно заботясь о том, что, где и как встанет. Особенно занимают его черные башни без окон; они только кажутся гладкими, если приглядеться, обнаруживается, что они сложной формы, напоминающей витые раковины, в них, кажется, есть незаметные глазу двери (по крайней мере, он видит, как люди в них исчезают и из них появляются), но, долго их разглядывая, начинаешь ощущать головокружение и резь в глазах. Может быть, на самом деле эти башни не совсем такие, какими я их вижу, думает он.
Сначала он пробует найти свой старый дом. Потом оставляет эту затею - и просто бесцельно бродит по окрестностям, жадно оглядываясь вокруг, стараясь только не терять направление и не забывать, откуда пришел. Он помнит, что здесь нельзя долго задерживаться, иногда достает мобильник и смотрит время (мобильной связи здесь, естественно, нет, но электроника работает) - но времени еще полно. Сумерки сгущаются; но, похоже, густой непрозрачный воздух обладает каким-то собственным свечением - несмотря на малосильность фонарей, вокруг не так уж темно, все хорошо видно. Окна в домах загораются молочно-белым светом, и слабое свечение начинает исходить от башен.
Что касается людей, то их здесь довольно много, и выглядят они совершенно обычно. Кто-то идет быстрым деловым шагом, должно быть, возвращаясь с работы, кто-то заходит в магазины с непонятными крючковато-угловатыми вывесками, кто-то просто гуляет. Единственное - через некоторое время он обращает внимание, что здесь совсем не видно детей и животных.
Прислушиваясь к разговорам прохожих, слышит, что говорят они на смеси русского и... по-видимому, немецкого, вставляя в речь много незнакомых слов - поэтому их трудно понять. Но то, что он понимает, касается самых простых и обыденных вещей. Мало того: постепенно он, кажется, начинает понимать больше, и даже, глядя на вывески, начинает угадывать, что на них написано.
Осмелев, он пытается заговорить с прохожей. Приятель ведь говорил, что здесь можно заговаривать с людьми, расспрашивать их, это нормально. Подходит к девушке посимпатичнее, открывает рот... и тут только соображает, что понятия не имеет, о чем спрашивать и с чего вообще начать.
- Скажите, пожалуйста, - говорит, - это Рабочий Поселок?
- Ну да, - отвечает она с легким удивлением.
- А... э-э... это тот Рабочий Поселок, который на западе Москвы? Это вообще Москва?
- Конечно, Москва, - отвечает она, предсказуемо глядя на него, как на сумасшедшего.
- Гм... видите ли... понимаете, я тоже из Москвы, я жил здесь, но здесь же все должно быть совсем по-другому! Не знаете ли вы, что произошло, почему все здесь такое... странное?
- А, вот вы о чем, - улыбается она. - Ну это естественно: мы же иннерхальб дес денкмальс.
Этих слов он не знает, но каким-то образом догадывается об их значении.
- То есть как "внутри памятника"?! Какого памятника? Что это значит?
Вместо ответа она широко раскрывает рот и издает пронзительный крик чайки.
Он отшатывается в испуге. Но в следующую секунду понимает: на самом деле она ему ответила, и ответила что-то вполне осмысленное. Просто ее ответ настолько далек от всего, что ему известно, настолько чужд и недоступен пониманию, что даже не воспринимается как человеческая речь.
И эти немецкие слова - на самом деле не совсем немецкие. Не случайно же он все лучше и лучше их понимает. И незнакомый алфавит... На самом деле он и видит, и слышит не совсем то, что есть.
Но при всем этом - главное то, что ему хорошо здесь. Очень хорошо. С каждым вздохом, поглощая этот странный густой воздух, он чувствует себя все более живым и сильным. Расправляются плечи, четким становится шаг, кажется, даже зрение делается острее. Тяжелые мысли о своей никчемности и о никчемности прожитой жизни, которые звучали в голове постоянным фоном - уходят. Теперь он даже не понимает, что его так расстраивало. Какое, к черту, "все кончено"? Впереди еще полжизни и масса возможностей, он может горы свернуть! Все эти прежние проблемы и страхи кажутся такими мелкими, неважными... В конце концов, почему бы просто не остаться здесь? Начать, так сказать, новую жизнь с чистого листа. Вон сколько людей здесь живет и, кажется, прекрасно себя чувствует... Время от времени он как бы просыпается, осознает, что эта эйфория не вполне естественна, и вспоминает, что должен вернуться до полуночи. В одно из таких просветлений достает мобильник и ставит будильник на 23.30. Но до полуночи времени еще полно!
Погуляв по району, заглянув в пару магазинов (особенно заинтересовал его магазин техники, он уже совсем было собрался купить кассетный плеер, но опомнился, увидев, чем там придется платить), он пускается в обратный путь. Вот он снова у остановки. С неба падает мягкий снежок, вокруг пустынно. Время - только девять вечера. Никакого автобуса нет. Чем бы заняться? Он думает о том, чем займется, вернувшись домой, начинает строить какие-то планы на будущее... и вдруг ему приходит в голову: времени еще полно, почему бы не перейти по наземному переходу и не посмотреть, что находится по ту сторону дороги, за туманом?
Правда, приятель предупреждал не подниматься по лестнице. Но еще он говорил, что лестница, по которой нельзя подниматься, такая одна, и ее сразу узнаешь. А в наземный переход ведут две металлические лестницы с двух сторон, и в обеих нет ровно ничего особенного, кроме того, что они очень старые и ржавые. "Не буду заходить далеко, только взгляну, что на той стороне, и сразу назад", - думает наш герой - и начинает подниматься...
Он долго идет по переходу - стеклянной трубе с ржавыми металлическими ребрами. Далеко внизу, под ногами, тускло блестит металлическое покрытие дороги. За прозрачными стенами крупными хлопьями падает снег. Ему вспоминается, что в детстве у него была такая игрушка, вроде калейдоскопа - труба со стеклышком. Встряхнешь, посмотришь в стеклышко - и увидишь лес, сказочный домик и падающий снег. Помнится, маленьким он мечтал попасть в это волшебное место внутри трубы... и, как ни смешно, сорок лет спустя эта мечта исполнилась.
Примерно на середине пути поднимается порывистый ветер. Труба дрожит, снаружи что-то опасно скрежещет. Но он идет дальше, ни о чем не думая и ни на что не обращая внимания.
Вдруг сверху слышатся пронзительные крики и хлопанье крыльев, на трубу падают какие-то тени. Подняв глаза, он видит в темном небе над собой чудовищные силуэты - перепончатые крылья и длинные зубастые клювы. Птеродактили? Кажется, они сражаются между собой; потом один пикирует вниз, на трубу, врезается в нее с маху - так, что весь переход содрогается...
"Это как с тем криком чайки, - думает Андрей. - Я вижу и слышу не то, что есть. На самом деле здесь нет никаких птеродактилей - а есть что-то настолько непостижимое, что я не то что понять, но даже правильно увидеть его не могу. А раз так, то и бог с ним". И идет дальше.
Он идет долго, как-то очень долго... и вдруг переход обрывается. Он стоит на краю пропасти, у которой не видно дна. А на той стороне пропасти вырастает из мрака Лестница.
Она огромна. В сущности, это склон горы - или, может быть, пирамиды. У нее не видно ни начала, ни конца: только огромные ступени, уходящие вверх, полупрозрачные, светящиеся изнутри неярким молочно-белым светом.
И по этим ступеням поднимаются люди. Их довольно много: мужчины и женщины, в зимней и в летней одежде, кажется, из разных стран и времен - сосредоточенно и целеустремленно взбираются со ступени на ступень, не сводя глаз с теряющейся во мраке вершины. Он видит их ясно, во всех подробностях, как будто смотрит в бинокль.
Это зрелище завораживает. Увидев Лестницу, нельзя больше думать ни о чем другом. Кажется, кто-то давным-давно предупреждал его остерегаться этой Лестницы, не ступать на нее... что за ерунда?! Ему нужно туда! Это единственное, что стоит сделать, единственное, что имеет смысл. Ради этого он попал сюда, ради этого жил, может быть, ради этого жили все его предки - чтобы он оказался здесь, шагнул на Лестницу и начал подъем к вершине!
Но как же перебраться через пропасть?
И тут же ему приходит ответ:
"Никакой пропасти нет. Это иллюзия, такая же, как крик чайки. Через нее можно перешагнуть. Просто шагни вперед".
Он замер на краю пропасти, жадно вглядываясь вперед: не потому, что сомневается или боится - а лишь из желания продлить удовольствие. Его переполняет ощущение собственной силы, всемогущества, абсолютной осмысленности всего происходящего; он как будто, не перестав сознавать себя, стал частью какого-то могучего потока - и хочет растянуть это блаженное мгновение перехода на целую вечность...
И в этот миг из кармана его куртки доносится пронзительный звон.
Он достает звенящий предмет и несколько секунд тупо глядит на него, не понимая, что это. Плоский черный аппарат со светящимся экранчиком, на экране какие-то загогулины. И противный пронзительный звон. Что это такое, к чему это вообще? Он разжимает руку - и странный предмет летит вниз, в бездну.
Однако это происшествие отвлекло его и рассеяло чары Лестницы. Он словно просыпается. С каким-то недоумением осматривается вокруг себя, не вполне понимая, как здесь оказался. Эту черную штуку (ах да, "мобильник" - забавное название) - он принес с собой оттуда. Из другого мира, где жил, пока не попал сюда... Стоп! Разве он жил где-то еще? А точно ли он вообще жил? Кто он такой? Как здесь оказался, что было с ним раньше? Все как-то смутно... Его охватывает страх; отвернувшись от Лестницы, которая все зовет его, обхватив голову руками, он лихорадочно старается вспомнить что-то о себе.
Кое-что припоминается - но это клочки, отрывки, по большей части из детства и юности, которые поначалу даже не удается связать между собой. Он вспоминает какие-то места, предметы - но с трудом соображает, как они называются. Как его зовут, помнит - но не может вспомнить ни своей фамилии, ни собственного лица. Помнит, как маленьким праздновал день рождения; кажется, это было зимой... но в каком году? Сколько ему лет? Не знает даже приблизительно. Он где-то работал, работа ему не нравилась; но где? Чем занимался? Что вообще умеет делать? Где жил? "В Москве" - хорошо, а дальше? У него были мать и бабушка: что с ними сейчас, живы ли, где они? Про отца вообще ничего не помнит - даже был отец или не было. Был женат. Давно, очень давно. Жену любил. Да, жену хорошо помнит. Но почему они разошлись? Где она сейчас, что с ней? Может быть, у него есть дети, но он и о них забыл?
Клочки и отрывки; а между ними - почти физически ощущаемые дыры в сознании, как будто выжженные или изъеденные. И даже те воспоминания, что остались - серые, мертвые. Живо и ярко он помнит лишь, как сидел с приятелем в кафе, и тот рассказывал ему про параллельный "Рабочий Поселок". И как стоял на остановке и считал автобусы. И еще помнит: "Обязательно сядь в автобус до полуночи". Сообразить бы еще, что такое "полночь"...
"Это место забирает у тебя", - сказал приятель. Нет, не "у тебя" - оно тебя самого забирает! Пожирает тебя изнутри - как сейчас!..
Та штука со звонком, "мобильник". Она показывала время. Загогулины на экране - в том мире, куда ему надо вернуться, так обозначаются числа. Он не помнит, что значат эти числа, но угадывает общий смысл: время еще есть, но его очень-очень мало.
В животном ужасе он бросается бежать обратно по переходу. Мчится так, как, наверное, никогда в жизни не бегал. Порывы ветра раскачивают трубу, в щели заметает снег, посередине пути трубу снова атакуют птеродактили - на этот раз он уже не думает, что птеродактилей на самом деле нет, он ничего такого не думает, он знает, что все это реальность, немыслимая, кошмарная, но абсолютно реальная реальность, ловушка, из которой он должен выбраться. Главное - выбраться. Он все вспомнит, как только попадет домой. Даже раньше. Увидев автобус, он снова станет самим собой. Только бы успеть...
Наконец он вылетает из перехода со стороны остановки. Здесь уже вовсю метет метель, очень холодно. Пусто. Пионера на странном двойном постаменте заметает снегом. А у остановки стоит знакомый автобус - и, когда Андрей его видит, у него ноги подкашиваются от облегчения.
- Подождите меня! - кричит он, срывая голос, ибо видит, что автобус уже готов закрыть двери и тронуться. - Пожалуйста! Пожалуйста, не уезжайте без меня!
Слетает с покосившейся обледенелой лестницы, только чудом с нее не сверзившись и не сломав себе шею. Задыхаясь - к таким физическим нагрузкам он не привык - бежит к автобусу. Почти вползает внутрь: автобус старой модели, ступеньки в нем неудобные, высокие и узкие, к тому же, кажется, тоже обледенели. Держась за поручень, втаскивает себя на вторую ступеньку...
В этот миг глаза его оказываются на одном уровне с окошечком водителя. Он снова видит руку, лежащую на руле. Только на этот раз без перчатки.
И это не рука.
Это мосластая и когтистая птичья лапа, темно-зеленого цвета, с деформированными суставами, покрытая волдырями, из которых сочится грязно-желтый гной.
Видимо, это стало "последней каплей". Андрея скрючивает от тошноты, он разжимает пальцы... В этот миг водитель включает зажигание, и автобус резко дергается. Андрей оскальзывается и летит вниз. В последнюю секунду успевает снова ухватиться за поручень, балансирует на скользкой последней ступеньке, на одной ноге, с трудом удерживаясь, чтобы не вывалиться наружу.
И в этот миг захлопываются железные двери.
На этот раз, кроме лязга, слышится хруст. Боли Андрей сначала не ощущает - только сильный удар по щиколотке с двух сторон, и сразу вслед за тем - резкую слабость и тошноту. Сзади оказывается кондукторша, подхватывает его подмышками, без усилия, как куль с мукой, бросает на сиденье у окна и равнодушно садится на свое место.
За окном метет метель - и прочь от автобуса к Пионеру катится по снегу странный предмет. Ботинок - а из него торчит что-то белое, острое, неровно обломанное, с какими-то темными ошметками вокруг. Он катится, словно невесомый, подгоняемый ветром, оставляя за собой россыпь темных капель на снегу - и вдруг, противореча всем законам физики, вместе с поземкой взмывает в воздух, врезается в дышащие "соты" и прилипает к ним.
А в следующий миг автобус трогается и набирает скорость.
Сзади, похоже, все та же компания; но теперь они разговаривают громко, хохочут, парень с гитарой начинает играть что-то громкое и энергичное. Каждый звук больно отдается у Андрея в голове. Боли по-прежнему нет: он только стремительно слабеет и понимает, что вот-вот потеряет сознание.
Он тупо смотрит себе под ноги - на один ботинок и на то место, где вместо другого ботинка растекается по полу кровавая лужа.
Это место забирает у тебя.
"Золушка... - думает он. - Золушка потеряла туфельку..."
И начинает смеяться.
Бабушка (Прочитано 2020 раз)
Похожие темы (5)
