Петрович Рассказ знакомого. Мне показался интересным. Длинновато получилось, уж извиняйте, ребята…
Егор, вернее, тогда уже Егор Петрович, пришёл к нам на предприятие водителем году в 94-м или в 95-м. Я в то время был молодым начальником автоколонны, в моё распоряжение он и поступил. Не знаю, почему, но этот человек чуть ли не с самого первого дня знакомства казался мне интересным и каким-то притягательным. Не слишком высокий, но крепкий, коренастый мужик под пятьдесят. На первый взгляд, немного угрюмый, но каким-то чудесный образом умеющий находить с товарищами общий язык, более того – вызывать к себе уважение. Ещё у Егора было одно очень важное качество: он хорошо умел видеть людей. Нет, я сейчас не говорю о каких-то там паранормальных способностях, просто разбирался он в людях отлично. Иной раз, к примеру, скажет: вот, дескать, Гришка – та ещё сволочь, от него любого подвоха можно ждать. И точно! Через время этот самый Гришка такой фортель выкидывает, что хоть стой, хоть падай.
Но это всё к моему рассказу особо не относится – просто решил нарисовать, так сказать, словесный портрет Егора Петровича. Чтоб читатели твои, если уж надумаешь о нём писать, представляли себе, что это за человек.
Однажды случилось так, что задержались мы с ним вдвоем на работе допоздна. Ну, слово за слово, я решил пошутить, что, мол, в такое время на заводе, наверное, только мы да привидения остались. Петрович хмыкнул, поглядел на меня и вдруг говорит:
- Не веришь, Олег, в привидений-то?
- Нет, конечно. Неужто ты веришь?
- Ну, привидения, не привидения… а что-то в этой жизни такое есть.
- Сам что ли видел? – решил подколоть товарища я.
- А хоть бы и сам, - Егор посмотрел на меня, как на несмышленого ребенка, - рассказать что ли?
- Валяй.
- Родился я в этом городе. Отца своего не помню. Говорили, сбежал он от мамки, как только узнал, что она в положении. Жили мы с ней вдвоем в общаге – в комнате, которую ей от фабрики, где она поваром в столовке работала, дали. Мамка моя не то папашу мне слишком уж усердно искала, не то после предательства отца умом тронулась – короче говоря, мужиков меняла как перчатки. Поначалу-то ещё ничего было, а со временем совсем с катушек слетела: каждый день нового хахаля в дом тащила. Приведет, а меня погулять отправляет.
Ну, в итоге и догулялся я – попал в плохую компанию. Хотя, какая там компания… стая это была! Стая таких же, как и я, неприкаянных, никому не нужных и озлобленных волчат. Поначалу, что называется, мелочь по карманам тырили, ну, а дальше – больше… В общем, пришли к тому, что начали квартиры грабить.
Однажды, мне тогда уже двадцать стукнуло, навели нас «добрые» люди на одну квартирку. Сказали, денег там особых нет, но зато всякого антиквариата завались, можно продать и разжиться. Мы хоть и молодые были, да не дурачки: к походу «на дело» готовились тщательно, вызнавали, выслеживали, просчитывали. Поэтому вскоре нам стало известно, что хозяйка квартиры – пожилая женщина, вдова какого-то там видного партийного деятеля (он то, видимо, и скупал в своё время всякое старьё, на которое мы позарились), проживающая вдвоём с двухлетней внучкой.
Через некоторое время назначили дату нашего «мероприятия». Из достоверных источников просочилась информация, что бабки и её внучки дома не будет – уезжают к родне в деревню. «На дело» пошли втроем: я, друг мой Витёк и ещё один парень, чтоб на шухере стоять. С замком справились легко, а как в квартиру попали, разделились: Витёк на кухню прошмыгнул, я – в гостиную. Только приступил, так сказать, к осмотру, заметил краем глаза в дверях какой-то белый силуэт. Обернулся – мать честная: стоит передо мной пожилая женщина в длинной ночной сорочке и испуганно на меня таращится. Смотрела, смотрела, а потом как закричит:
- Что же ты, сынок, делаешь? Последнее ведь отбираешь! – ну, и всё в таком духе.
Я, Олег, если честно, сам оторопел. Ни разу со мной такого ещё не случалось. Стою и не знаю, что мне с этой бабкой делать. И тут она за сердце хватается и на пол падает. Я со страху через неё перескочил, и в прихожую. Там столкнулся с Витьком. Показываю ему на бабку, та лежит, стонет, по-моему, хрипит даже: что, мол, делать-то, может, скорую вызвать? Витёк только пальцем у виска покрутил: ты, говорит, совсем ополоумел, сдаст же она нас как пить дать, сдаст, а так – пусть себе подыхает, мы не при делах… В общем, взяли, что унести смогли, и ушли.
А через неделю повязали нас. Думали, старуха выжила и сдала, ан нет: Витёк умудрился на месте преступления свой паспорт потерять (до сих пор не понимаю, как, он всегда из нас самый осторожный был), по нему и вычислили. Про бабулю нам уже следователь рассказал. Умерла она в ту ночь, внучка сиротой осталась. Родители-то у девчушки ещё раньше погибли, родственники брать отказались, теперь в детдом пойдет.
Короче говоря, пересажали всю нашу шайку-лейку. Как только раскрыли ограбление, все наши прошлые грешки, само собой, тоже наружу полезли. А старушка та мне в СИЗО несколько раз снилась, причём каждый раз в одном и том же сне: стоит, смотрит на меня и молчит. Жутко мне было после таких сновидений, но я тогда всё на совесть списывал. Ведь, действительно, переживал я сильно. И, надо сказать, всё больше не за грабежи, а из-за того, что бабке тогда не помог. Надо было Витька не слушать и из автомата в скорую позвонить. Сидеть-то я, всё равно уж сижу, так хоть малую не осиротил бы.
Пока срок мотал в колонии, бабуля мне ни разу не снилась. Незадолго до освобождения узнал, что Витёк вены себе вскрыл. Почему, мне до сих пор неизвестно. Ведь и сидеть ему на тот момент недолго оставалось, а он…
Оттрубив положенное, вышел я. Мамка к тому времени совсем по наклонной скатилась, совершенно спилась со своими дружками, дома почти не появлялась. Я же твёрдо решил, что в свое тёмное прошлое ни за какие коврижки возвращаться не стану. А тут ещё и с работой подфартило. Встретил я однажды бывшего соседа по общаге. Он на тот момент с нами уже не жил, имел отдельную квартиру и работал главным инженером на одном предприятии. Хороший мужик, поверил мне, помог шофером устроиться (права у меня с училища были). Вскоре я ещё и хорошую девушку встретил. Судимость свою скрывать не стал, чуть ли не на первом свидании всё выложил, думал – сбежит от меня моя Алёнка, сверкая пятками. Ошибался. Не сбежала, всё поняла, поверила. Ну, а я с предложением руки и сердца тянуть не стал, свадьбу сыграли, а потом ещё одна удача – квартиру нам дали от предприятия.
В общем, Олежа, жизнь вроде как наладилась. И тут, ни с того ни с сего бабка та погибшая снова начала мне сниться. Опять стоит, молчит и смотрит с укоризной. А как только сны эти начались, так и у меня всё наперекосяк пошло. Во-первых, со здоровьем проблемы нарисовались. Нет, сердце-то у меня, конечно, с детства слабоватое было, из-за него и в армию когда-то не взяли, но в последние годы как-то не беспокоило, а тут – в постоянные клиенты больницы заделался. Во-вторых, на работе какие-то неприятности да конфликты попёрли. В-третьих, мать слегла: до того допилась, что парализовало её. Но и это ещё не всё. Самое главное – дети у нас с женой никак не получались. Уж и по врачам ходили, а те только руками разводили: вроде как у обоих всё в порядке, а не выходит, блин, каменный цветок, и всё тут. Я и в церковь ходил, и просил про себя бабулю о прощении, но всё продолжало идти кувырком.
Через несколько лет безуспешных попыток забеременеть Алёнка моя совсем отчаялась и говорит: давай, дескать, из детдома малыша возьмём. Я подумал и согласился. Нам к тому времени обоим уже по тридцать стукнуло, годы идут, а потомства можем и не дождаться.
За несколько дней до похода к детям приснился мне странный сон, опять же с участием той старухи. Впервые в жизни во сне она была не одна – держала за руку маленькую девочку, лет двух-трёх. Хорошенькая такая девчоночка, я её отлично запомнил! А самое интересное – первый раз за всё это время бабуля не смотрела на меня зло и с упреком, а почему-то улыбалась. Короче, проснулся в полном недоумении, а скоро пошли мы с Алёной в детский дом.
Пока жена какие-то там вопросы в кабинете директрисы решала, я по коридору шатался. Гляжу, идёт мне навстречу девчушка, на вид лет десяти. Подошла, смотрит на меня и вдруг заявляет:
- Дядя, а я вас вчера во сне видела. Вы моим папой теперь будете, да?
Я от неожиданности аж присел. При этом гляжу на девочку и понимаю, что где-то я её тоже уже видел. Смотрел, смотрел, а потом как обухом по голове садануло: так во сне же! То же личико, что во сне у бабкиной малышки было, только повзрослевшее немного.
- Буду! – говорю. – Точно буду! – и бегом к директрисе в кабинет, расспрашивать, кто да что.
Та, конечно, сначала удивилась, таких больших детей редко берут, но о девочке всё-таки подробно рассказала. Зовут Катя, 12 лет. В детдом попала в 2 года. Родители погибли при пожаре, когда ей всего несколько месяцев от роду было, а малышка чудом выжила и осталась жить с бабушкой. Но и тут беда: залезли как-то в их квартиру воры, бабушка, видать, остановить их пыталась, да с сердцем плохо сделалось, так и умерла на пороге одной из комнат. Катюшки в тот момент в квартире не было, бабуля её за несколько дней до того к сестре своей в деревню отвезла, а сама вернулась по каким-то срочным делам. Девочку несколько раз взять хотели, но в последний момент что-то срывалось, поэтому так и жила она в детском доме. Я всё это слушал и, честно сказать, с трудом сдерживался, чтоб не потерять сознание. Сердце щемило, аж жуть! Твёрдо решил: удочерю Катю.
Алёна сначала противилась, всё же она ребеночка помладше хотела. Но я уговорил, да и Катюня при первом же знакомстве её очаровала. Очень скоро взяли мы её домой. Уж как она радовалась, слов таких не подобрать! Меньше чем через год взяли ещё мальчонку четырехлетнего. И, знаешь, как-то сразу всё в жизни нашей на лад пошло. Здоровье я поправил, на работе всё устаканилось. Мать потихоньку в себя приходить начала, ходить стала, с детьми помогать, а самое главное – от алкоголя и мужиков своих отреклась. А ещё, представь себе, спустя три года, преподнесла мне Алёнка киндер-сюрприз: да не одного наследника, а сразу двух, двойню то есть…
Много времени с тех пор пролетело. Катюшка наша теперь взрослая, сама уже дважды мама, в этом году юбилей ей справляли – 30 лет. Младшие пацаны тоже в порядке: кто уже работает, кто учится, и все как один спортсмены. Единственное, что я так и не смог сделать, так это рассказать дочке и вообще кому-то из своей семьи всю правду про Катину бабушку. А может, и не надо этого. Мы все вместе могилу её навещаем, память чтим, свечки в церкви ставим регулярно. И вот уже много лет не снится она мне. Видать, успокоилась… а может, и простила…
Рассказ Петровича поразил меня тогда до глубины души. Поверить во всё это было сложно, но в том, что коллега не из брехливых, я был уверен. Сегодня этого человека уже нет в живых. Он скончался на 65-м году жизни, слабое сердце всё-таки дало о себе знать. Я был на похоронах, видел Катерину, красивую моложавую женщину, горько плакавшую по своему приемному отцу. Думаю, хорошо, что она так ни о чём и не узнала…
P.S. Имена и некоторые факты из биографии героев изменены. Надеюсь, понимаете, почему.
ЖивойВ тот весенний день у меня разболелась рука. Полгода назад, будучи в командировке в Москве, я неудачно упал. В итоге перелом лучезапястного сустава, гипс, в котором я работал все два месяца командировки. Перелом сросся идеально, не болел, не беспокоил, и вот на тебе! На любое движение большим пальцем — болезненный щелчок, стоит потянуться спросонья — адская боль. Печатать текст на сенсорном экране телефона стало невозможно. И так две недели. А в этот проклятый день я проснулся от боли и понял: велика моя глупость, а отступать некуда. Придется идти к костоправу.
Будучи немного с бодуна, я оставил автомобиль на стоянке и поехал маршруткой. Взяв талон, я посмотрел номер кабинета. Ага, пятьсот седьмой, значит, пятый этаж.
Поднялся я на лифте. Двери, открывшись на пятом этаже, предоставили моему взору две приколоченные доски, перекрывающие выход. Сматерившись на тупых джамшутов, я пролез под досками и осмотрелся. Дверь напротив выбита, окна зияют пустыми рамами, по полу ветер гоняет листву, хотя на дворе весна. Давненько я не был в нашей поликлинике, лет десять, если не больше. Перелом, и то лечил в Москве. В суровые девяностые здесь веселее было. Видимо, ремонт прошел с применением нанотехнологий. Хотя, может, мне на другой этаж? Нет, на валяющейся двери написано «540»...
По полу пробежала крыса, и я брезгливо отошел к лифту. «Может, ну его на фиг, — подумал я, — эту вашу бесплатную медицину?».
Там, где должна была находиться кнопка вызова лифта, густым слоем была наложена шпатлевка. Черт с ним, решил я, спущусь пешком, но сначала поищу травматолога, а потом сразу к главврачу. Такой беспредел в лечебном учреждении — уму непостижимо.
В коридоре стоял запах тухлятины, прелых листьев и сгнивших матрасов. И ни одного человека. Некоторые кабинеты были распахнуты, другие — наглухо затворены. Вот ворюги! А ведь первый этаж сверкает пластиком — белые потолки, пластиковые окна, наманикюренная регистраторша сверкает фарфоровой улыбкой... Ох, показушники. Сделали для комиссий, а выше не пускают, сразу в сауны. Я зло сплюнул на лежащую под ногами дверь с надписью 512. Значит, по логике, мой кабинет рядом.
За поворотом я увидел людей. Ну, наконец-то! Все смирно сидели на ублюдочных лавочках из кожзама и обреченно смотрели в стену. Человек десять, кажется.
— Кто к травматологу крайний?
Бородатый мужик с огромными кустистыми бровями ответил глухим прокуренным голосом:
— Все к патологоанатому.
Он повернул голову и посмотрел на меня пустой глазницей с мерзко сочащейся кровью. Кровь сочилась из многочисленных ожогов и порезов сквозь дыры в одежде. С моей стороны, прикрытое волосами, свисало полуоторванное ухо. Да его на каталке в реанимацию надо, а он в очереди сидит. Вот тебе и бесплатная медицина. Докатились. Сдерживая рвотные порывы, я пробормотал:
— Да, братишка, патологоанатом тебе в самый раз.
Я еще раз осмотрел очередь. Кто-то изрезанный, кто-то обгоревший, у одной женщины вместо ног обрубки, из которых хлещет кровь. Бабушка рядом заботливо придерживает вываливающиеся кишки... Да с таким не живут, а они сидят, как ни в чем не бывало, только что хвори не обсуждают.
Я переспросил:
— В пятьсот седьмой есть кто?
Молчание. Оно и логично. Я б с такими болячками тоже особо не болтал бы.
Намереваясь обматерить ленивого эскулапа, я дернул дверь и застыл. Мужчина в белом костюме покачивался на веревке, весело выпучив глаза и высунув язык. «Ходяков Игнат Юрьевич», — гласил бейджик. На моем талоне значилась та же фамилия.
— Вылечил руку, называется, — мой голос от страха и злости дал петуха. — Гребаный бардак!
Надо найти хоть кого-нибудь, чтобы помогли тем доходягам, чтобы сняли доктора, вызвали полицию... Да хоть что-то сделать!
Захлопнув за собой дверь, я понял, что один я уже никуда не пойду. У меня началось что-то, близкое к ступору и к истерике одновременно. Я осмотрел еще раз толпу калек и с моей стороны с краю увидел красивую брюнетку в темно-красном платье и с добрыми глазами. На вид она была целая. А это уже плюс. Я плюхнулся рядом с ней.
— Слушайте, девушка, как вас зовут? — мой голос дрожал.
— Алевтина.
— Меня Леша, — и тут меня прорвало. — Аля, я сойду с ума, мне нужен хоть один нормальный человек, врач там или медсестра, или, на худой конец, долбаная уборщица баба Клава, ворчливая, полная, знающая все на свете, и чтобы она не придерживала кишки и не болталась в петле под потолком! Я боюсь. Пойдем со мной!
— Я не могу. У меня ноги не ходят. Еще с утра садилась в маршрутку, а сейчас не ходят. И, к тому же, — она кивнула на очередь, — скоро наши врачи придут.
— Да пока они придут, тут все передохнут! — я успокоился и облокотился на стену. — Аль, ты куришь?
— Курю.
Решив, что от сигарет обстановка хуже не будет, я достал початую пачку и протянул ей.
Очередь оживилась:
— Молодой человек, а можно мне?
— И мне.
— Я б тоже не отказалась...
Пройдя по рукам, пустая пачка полетела в угол.
Да, надо что-то решать, думал я, затягиваясь горьким дымом.
Из-за угла вышли два здоровых мужика с каталкой, скальпелями, ножами и прочим инструментом. Оба — в светло-зеленых костюмах. Очередь устало и как-то обреченно посмотрев на них продолжила тянуть сигареты.
— Алексей, — девушка нервно потушила окурок, — мне страшно, я не хочу это видеть.
— Да что ж бояться? Сейчас всем помогут, а потом и нам подскажут выход, — начал я ее успокаивать и осекся. Одноглазый бородач, бывший первым в очереди, разделся и лег на каталку: глаза закрыты, руки по швам. А врачи деловито начали его вскрывать. Вот уже вскрыта грудная клетка, руки сортируют внутренности по тазикам...
И я понял: это не просто врачи. Это патологоанатомы. Безумные патологоанатомы, вскрывающие живых людей.
Я зашептал:
— Аля, Алечка, валим отсюда, пока не поздно...
— Мне нельзя, мне туда, — она показала на маньяков. — Побудь со мной, ты живой, тебя не тронут. А мне страшно.
Это ее «ты живой» меня окончательно разозлило:
— Твою мать! — зарычав, я взвалил девушку на плечо. Спина тут же испачкалась чем-то липким, просачивающимся сквозь красное платье на груди. Стараясь не думать, что это, я рванул по коридору прочь из этого ада.
Входная дверь была закрыта. Все, приплыли.
Раздался скрип, из ближайшего кабинета выглянул двухметровый мужик, не иначе, ряженый. Все тело покрывала шерсть, на голове рога, а вместо носа пятачок. «Интересный костюм», — подумал я отстраненно.
— Эй, рогатый! — черт оглянулся. — Помоги дверь открыть.
— Тебе открою, тебе здесь не место, а девушку оставь.
— Брось шутить, а то перекрещу, — не знаю, почему я вспомнил эту фразу. То ли Гоголя перечитал, то ли Высоцкого переслушал, но рогатый пожал плечами и одной рукой сорвал амбарный замок.
— А девку оставь, пожалеешь. Ей в котел пора.
— Леша, — раздался жалобный голос. — Бросьте, вам жить надо...
По лестнице поднимались еще двое. Поняв, что это ни хрена не ряженые, я самым натуральным образом обгадился, а черт с лестницы произнес:
— Мы тебя не тронем, а вот Алевтину оставь.
— Хрена вам под воротник, — злобно зарычал я и рванул обратно.
Паталогоанатомы разделывали бабушку, а рядом вертелся висельник в белом халате и канючил:
— Ребят, меня, вообще-то, вне очереди надо, я ж медработник.
Увидев его, просто так расхаживающего с веревкой на шее, я чуть повторно не наложил в штаны.
Забежав в пятьсот седьмой, я рванул к распахнутому окну. А там, на улице, на свободе, заканчивалась осень и раздавался запах тлена. Я не знал раньше, как он пахнет. Так вот, тлен пахнет прелой листвой, землей и спиртом. И легкий запах тухлого. На облезлых деревьях сидело воронье. И куда делась весна, радовавшая меня буквально час назад?
Я снял Алевтину с плеча, вынул свой брючной ремень и пояс ее платья, мокрый от крови. Я решил ни за что не отдавать ее монстрам, спасти во что бы то ни стало, пусть и ценой своей жизни. Я никогда не был героем, убегал даже от уличных драк в детстве, но сегодня я понял: ради нее стоит умереть.
Привязав девушку к себе так, чтобы она была впереди меня, спиной ко мне, я поковылял к окну.
— Леша, оставьте меня, не надо...
— Заткнись и слушай, — я был уставший и злой, мой голос дрожал от страха. — Сейчас мы отправимся в полет. И не вздумай пошевелиться, угробишь обоих. А тебе здесь не место. У тебя глаза красивые.
С грузом на груди я взгромоздился на окно, встал в полный рост, лицом к двери, и прыгнул спиной вниз. У меня нет шансов выжить, но мое тело смягчит падение девушке, и, может, она сходит потом на мои поминки. Главное, упасть спиной.
Долгие секунды полета я видел блеклое небо и белоснежного мужика с огромными пушистыми крыльями. Он ухватил нас за пояса, следом подлетел второй такой же, потом третий, и я почувствовал, что мы летим вверх и вправо. Если есть черти, то почему бы не быть ангелам, подумал я.
— Самопожертвование — высшее проявление любви, — услышал я неимоверно добрый мягкий голос. — Ты спас...
Потом меня вырубило.
Очнулся я в больнице, на этот раз в нормальной. Оглядев себя, я обнаружил, что забинтовано почти все тело. На ноге гипс, рука перевязана, грудь что-то сдавливает.
— Где Алевтина?
Надо мной склонилось лицо в маске:
— Какая Алевтина? Вам отдыхать надо.
Сзади раздался второй голос:
— Маш, как его зовут?
Ответил я сам:
— Соболев Алексей Петрович.
— Во втором боксе ваша Алевтина. Тоже Лешу спрашивала. Вас, наверно.
— Жива? — я задал самый глупый вопрос.
— Жива, жива, еле вытащили, отдыхайте, после поговорим.
— С меня коньяк, — я с облегчением откинулся на подушку.
Через две недели я уже мог перемещаться на костылях, кое-где начали проходить ожоги. И хотя врачи ворчали, все время я проводил у постели Алевтины. А через месяц она приехала ко мне в палату на инвалидной коляске.
Друзья принесли мне ноутбук, и я прочитал про ДТП, в которую угодила наша маршрутка. Пьяный водитель «КамАЗа» размазал нас по асфальту. Что-то загорелось, случился пожар. Из девяти пассажиров микроавтобуса выжили только двое — я и Алевтина. Оба водителя погибли. Я пролистывал фото с места происшествия и узнавал людей, сидящих в той очереди. Бровастый бородач был виновником ДТП, бабушку выбросило на асфальт, по пути распоров ей живот. Кстати, Ходяков повесился в то утро от несчастной любви, правда, не в кабинете, а у себя дома. Об этом я узнал из разговоров медперсонала.
Меня выписали через четыре месяца. Алевтина выехала через полгода на инвалидной коляске. На ней же моя будущая жена въехала в ЗАГС.
Как-то после нескольких операций, прогуливаясь по парку уже на своих ногах, Алевтина рассказала мне о том, что было с ней. Ее воспоминания полностью совпадали с моими, за исключением одного момента. Ей, как и остальной очереди, дали направление в морг.
— Знаешь, как мы тебе завидовали, — она вздохнула. — Ты-то был живой
А вы верите в Бога? У меня муж в командировку уехал, недалеко, на сутки всего лишь. Сегодня в четыре утра должен прибыть. А я одна не люблю дома сидеть. Целый день с мамой по магазинам прогуляла, домой пришла часам к 8 вечера уставшая очень, решила поспать немного, а затем что-нибудь приготовить.
Около полуночи проснулась от топота в подъезде, как будто изрядно подвыпившая женщина на каблуках с железными набойками поднимается по пролетам, прилагая огромные усилия для этого. Напомнило «Ералаш», где памятник по подъезду на лошади за пареньком ходил.
Лежу, жду, когда эта «дама» доберется до хаты своей, а она возьми и встань на моем пролете, как мне показалось — прямо возле двери (у нас маленькая студия, кровать напротив входной двери стоит). А в подъездах датчики движения есть, и когда кто-либо на этаж идет, свет на этаже зажигается и это по дверному глазку заметно.
Я вижу, что свет не зажегся, и тихо вроде, как будто и не было ничего. Только хотела дальше глаза прикрыть, телефон зазвонил. Дедушка мой в полночь решил поинтересоваться, как у меня дела, говорит:
— Я к вам в гости зайти хотел, не поздно ли?
Я ему отвечаю, что, мол, конечно, жду с нетерпением. А до самой начинает доходить: какие гости?
Дед в областном центре в больнице уже вторую неделю лежит, домой не собирался, с мамой говорили только сегодня на эту тему. Должны были его в другую больницу переводить. То есть никак он ко мне в гости зайти не смог бы сегодня, маразмом не страдает. Спрашиваю у него:
— Ты когда приехал-то?
А он мне:
— Так вот сегодня недавно совсем.
Туплю в трубку, никакие из тех фактов, что мне известны у меня не сходятся, голос его мне каким-то странным начал казаться.
Еще немного поболтали, он пожелал мне спокойной ночи и отключился, а ко мне сон уже не идет. Решила покурить сходить. Встала, тихонько взяла сигареты с зажигалкой и пошла к ванне, а вход в ванну как раз близенько к входной двери располагается. Когда глаза к темноте попривыкли, увидела кота своего в позе «не подходи, а то хуже будет», обращенного к двери в подъезд. Тоже встала. Он на дверь смотрит, я на него. Слышно только, как часы тикают, и еще какой-то звук примешивается.
Как мне показалось, очень много времени прошло, прежде чем я поняла, что за дверью реально кто-то стоит и дышит шумно так, как будто с легкими проблема. Пялюсь в полном недоумении на дверь, начинает приходить страх. Делаю шаг назад, и в этот момент что-то с силой бухнуло по двери, кот щеманулся под койку, у меня ноги вспотели.
Буквально через мгновение из-за двери вопрос приятным женским голосом:
— Девушка, а вы верите в Бога?
Думаю, ну все, отжила ты, девка, свое.
А у меня над дверью две иконы висят, что-то из защиты от людей с негативными мыслями в мой адрес, точно не знаю: на работу торгаши приносили, рекламировали хорошо так, я и купила. Глаза на них поднимаю и спрашиваю, почему-то громко очень:
— Это чё еще за х.е.р.н.я, не в курсе, защитники мои?
А из-за двери смех такой гаденький, хи-хи-хи, и тут же:
— Ну, я к тебе через балкон тогда зайду, — и опять топот тот же, только вроде как вниз направляется, на улицу, а свет в подъезде так и не зажигается.
Меня аж затошнило, стою и думаю, что же делать? Ничего в голову не идет. Очнулась, когда кот к балкону пополз, будто охотится на кого-то. Подскочила к двери, одну икону сорвала вместе с гвоздиком и к балкону понеслась скачками. Положила ее на пол прямо возле двери, потом к окну кухонному побежала, а толку? Икон-то нет больше.
Вспомнила, что материться надо в такой ситуации. Стою, матом ночь крою, как сапожник, а ничего не происходит. Никто ко мне не ломится, вопросов дурацких не задает, на улице возле дома напротив молодежь сидит, толпой общается, только не слышно звуков никаких с улицы, у нас пятикамерные стеклопакеты.
Наблюдаю за котом. Он успокоился, подошел об ноги потерся, мурлыкнул что-то и к миске своей направился. Я так решила, что раз уж кот успокоился, то и мне надо бы. А с места сдвинуться не могу. Простояла минут десять без движения, тело мозгу не подчинялось.
Потом сходила все-таки покурить, окно открыла а там паника какая-то: молодежь орет что-то невразумительное, собаки воют, коты дворовые орут, будто режут их, сигналки на всех машинах, запаркованных во дворе, одна за другой срабатывают.
Я на кота своего покосилась и окно захлопнула.
Не мои это больше проблемы.
Критерий нормальности
Быть может, эта история и не покажется страшной и таинственной, а у кого-то вызовет лишь презрительную ухмылку. Но для меня она стала поводом задуматься о том, что же мы есть на самом деле.
Каждый хоть раз в жизни, наверное, сталкивался с людьми, которых отвергает привычное общество. Кто-то смеется над ними, кто-то жалеет, а кто-то просто крутит пальцем у виска. Я хочу рассказать об одном таком человеке с нарушением психики. Таких еще называют даунами.
В соседнем доме, сколько я помню, всегда жила небольшая семья: мать Татьяна Петровна и ее больной сын Коля. Когда мы только переехали сюда, ему было, наверное, около 7 лет. Как вы, наверное, уже догадались местная детвора никогда не брала его в свои игры. Иногда кто-нибудь из детей дразнил его, но Коля по этому поводу не расстраивался и никогда не рвался с ними играть. Казалось, что он всегда находится в каком-то только ему известном мире.
Татьяна Павловна, его мать, была хорошей женщиной. Всегда веселая, приветливая. Однажды мы с ней разговорились, и она поведала, что Коля родился уже с отклонением. Муж настаивал на том, чтобы ребенка отдать в приют для неполноценных детей, но Татьяна сама была сиротой и категорически отказалась отдавать ребенка.
"Я никому не желаю своей судьбы", - сказала она тогда. - "У ребенка должны быть родители, ведь он появился на свет не для того, чтобы его выбросили как ненужную вещь".
Так они остались с сыном вдвоем.
Я часто видел Колю во дворе, он никогда не разговаривал, а просто подолгу сидел на лавочке, наблюдая за бабочками, птицами, листьями деревьев, местными кошками, облаками, за всем, что было вокруг, и улыбался. Уж не знаю, что он там видел, но улыбка его всегда была умиротворенной и светлой. Во всяком случае он никогда не вызывал у меня чувство отвращения или жалости, скорее непонимание.
Извините за долгое вступление. События, о которых я хочу рассказать произошли несколько лет спустя. Надо признать, что если бы я сам не видел, то ни за что бы не поверил.
Я возвращался из магазина, когда какой-то придурок на раскрашенной девятке решил выпендриться перед сидевшими на лавке девчонками и дымя резиной пронесся по двору. Чуть не снеся на полном ходу меня, он промчался мимо, и я услышал глухой удар. Что-то маленькое и темное отлетело от бампера и упало метрах в десяти, а этот, извините за выражение, му... жик незамедлительно скрылся. Это маленькое оказалось местным котом Кузькой, его невозможно было не узнать. Сам он был черный, а ухо и хвост светло-бежевого цвета.
Тут же вокруг сгрудилась детвора, кто-то заплакал. Бабульки громко кляли незадачливого гонщика, а мамы поближе прижали к себе детей. Ведь на месте кота мог оказаться их ребенок. Кузька уже не шевелился, после такого удара, я думаю, у него не осталось ни одной целой косточки. Под весь этот шум-гам неожиданно появился Коля. Я его даже сперва не узнал, ему было уже наверное лет 14. Все сами собой как-то умолкли, а Коля вздохнул, взял кота на руки, обнял и так же тихо удалился.
Толпа тоже стала расходиться. Мы тогда еще все подумали, что он хочет его похоронить, и вскоре забыли об этом случае.
Спустя несколько дней я пошел утром на работу, и, вы знаете, у меня по спине побежали мурашки. На лавочке сидел и болтал хвостом Кузька. Я сперва подумал, что это просто похожий кот, но это был он, черт возьми! Я подошел, погладил его, никаких сомнений - это был Кузьма. Он муркнул и побежал по своим кошачьим делам. Причем побежал абсолютно резво. Зная о природной живучести кошек, мне все равно не верится, что кот за 3 дня может срастить все кости и ожить.
В тот момент мне сразу вспомнился фильм "Зеленая миля", о том как чернокожий заключенный, страдающий расстройством психики, оживил раздавленного охранником мышонка.
Кто-то возможно скажет, что все это ерунда, что я сам сумасшедший, но я тогда крепко задумался.
Мы называем даунов больными, неполноценными, ненормальными людьми. Но если подумать: в них нет зависти, в них нет злобы, нет стремления быть первыми, иметь больше, чем кто-либо другой. Никогда не причиняют никому вреда. Они живут в своем мире в гармонии с природой, улыбаются цветам, бабочкам, деревьям.
А мы - погрязшие в войнах, политических интригах, борьбе за ресурсы планеты, предательстве, зависти, злости.
Люди, может быть, это МЫ – ненормальные, просто нас большинство?
Встреча дедовДоброе время суток, друзья. Я хочу рассказать вам небольшую историю, за достоверность отвечаю, так как случилась она со мной. В моей жизни было немало таких эпизодов – если будет интересно, расскажу что-нибудь ещё. К сожалению, истории мои не слишком занимательные, но уж какие есть. Ни убавлять, ни прибавлять я ничего не хочу.
Маленькая предыстория. Так случилось, что я – ребенок родителей разных национальностей и мои деды жили в разных странах. Деды мои оба воевали, имели множество наград, но в жизни практически не встречались. Мой русский дед умер раньше деда армянского на несколько лет. Когда умер армянский дед, мы жили уже в России, и у моего отца не было возможности поехать хоронить родителя – так уж вышло.
И вот однажды, уже после смерти обеих дедов, снится мне сон. Такой реальный, какие бывают у меня время от времени. Будто сидят два моих деда - дед Паргев и дед Василий - на лавочке возле дома деда Васи, здесь, в России. Сидят чинно так и курят. Беседуют. Лица серьезные, но не хмурые, рассуждают о чем-то, покуривают, дружненько так; дед Вася с мундштуком, как всегда. Я постояла рядышком, подивилась – надо же, дед Паркев не поленился приехать в Россию на старости-то лет. Ну и ладно, подивилась и проснулась.
Утром звонит мне мама – мы с ней часто общались по телефону, да и жили рядышком. Несколькими днями раньше к ним в гости из Армении приехал мой дядюшка, брат отца. Приезжал он часто и особого значения его убытию-прибытию мы не придавали. Но вот что было на этот раз. Оказывается, мой дядюшка привез землю с могилы моего деда Паркева и мама с отцом подхоронили её в могилу моего деда Васи на кладбище. Я ничего не знала об этом до маминого рассказа, не догадывалась, и речи такой не было. Вот как "приехал" к нам дед Паркев, оказывается... Вот так курили они на русской земле с дедом Васей. И вот так я в очередной раз убедилась, что есть что-то там, за гранью.
С тех пор навещаю обоих дедов на кладбище, обоим ставлю букетики, с обоими разговариваю.
Источник: интернет
Петрович (Прочитано 1813 раз)
Похожие темы (5)
