Очень мистическое чтение.

[серебро]

14

Эта история родом из маленького старинного украинского городка, первое упоминание о котором приходится на 1084 год. Случилось же это где-то в 68-70 году. За всю историю своего существования городок принадлежал то Австрии, то Польше, то России. Потом Сталин пожаловал его Украине. На его территории в советское время находились две воинские части — город наполовину состоял из военных.

Где молодой советский офицер тех лет мог уединиться со своей девушкой? Пойти в гостиницу — не женаты, а взятка не по карману. Снять комнатушку — тоже не по жалованью. Куда увести девушку подальше от людских глаз? В лесок? Да, лес обступал воинскую часть с двух сторон, туда в основном и ходили. Но с вечера пятницы по воскресенье лесок был переполнен парочками. А когда вся твоя рота пасется в этом лесу, младшему лейтенанту как-то не по чину... Но скучно молодому парню фланировать по улицам, даже если к его плечу льнет красавица подруга. Вот и присмотрели они с другом Витькой пустой склеп на старинном польском кладбище. Своих покойников поляки забрали с собой, поэтому почти все склепы были пусты и разрушены. А этот — нет. Этот склеп был пуст, цел, и даже кованые воротца были на месте. Камни стен за день прогревались, так что внутри было сухо и довольно тепло. К тому же располагался он весьма удобно — рядом с проломом в старой кладбищенской стене.

Подруги их, веселые девчата, не боялись ни черта, ни аборта, бесстрашно спускались по старым разбитым ступенькам под прохладные своды, и там, на мраморной полке, с набросанной на нее травой, предавались радостям редких встреч.

Свой странный приют друзья прозвали «дачей», и договаривались между собой о часах посещения. Постоянной подругой Олега была белокурая костюмерша из местного детского театра Оленька. Встречались они обычно у единственного кинотеатра, и, посмотрев очередную субботнюю картину, окультурившись, продвигались к «даче».

В ту субботу Олег добыл байковое одеяло, простыню и два граненых стакана. Так как они с Оленькой шли на «дачу» первыми, то их задачей было обустроить гнездышко. До встречи с Олей у кинотеатра оставалось время, поэтому он решил заскочить на кладбище и оставить пакет. Заглянул в церковь, чтобы купить свечей. Когда подошел к склепу, то, к величайшему удивлению, увидел там Ольгу. В длинном белом платье, красивая, как никогда, она поджидала его у решетки входа.

Времени у них было навалом — в часть он мог вернуться к вечеру следующего дня. Подруга его была не в меру грустна и задумчива, но он быстро разогнал ее печаль страстными поцелуями. Ольга отвечала ему не менее пылко. Вместо привычного крепковатого запаха дешевеньких духов, от нее шел изумительный аромат. Олег совершенно не узнавал подругу — в ласках она просто неистовствовала. Совершенно обессиленные, потрясенные взрывом чувств и ощущений, они уснули на солдатском одеяле, прикрывшись простыней.

Под утро Олег проснулся от неприятного ощущения — на шее лежала холодная Олина рука, тяжелая, словно изваянная из мрамора. Он привстал, склонился над подругой... Она была мертва. Ни дыхания, ни пульса. Может, у нее был порок сердца, и оно не выдержало накал страстей? Молодой человек заметался по склепу, не зная, что предпринять. Он уложил ей руки крест-накрест поверх простыни, поцеловал в холодный лоб. Решил найти Виктора. Он был в панике. Поднялся по разбитым ступенькам к резным воротцам. Но узорчатые створки заклинило! Ему показалось, что он останется здесь навсегда. Волосы под фуражкой зашевелились от ужаса. От накатившей безысходности прибавилось сил, и Олег с криком чуть не вынес дверцы с кованых петель. Молодой человек, дважды споткнувшись, вырвался на свободу в предрассветные сумерки. В одну секунду перемахнул через старинную ограду, игнорировав пролом в стене, и, всхлипывая, понесся в казарму.

Весь день до прихода Виктора Олег провел в страхе. Что делать? Идти в милицию? Скажут, что убил. Виктор все не шел, и он слонялся по плацу, заламывая руки. Он уже совсем было собрался сдаваться, как, наконец-то, появился его дружок, весьма довольный собой и жизнью. Весь день он провел на «даче» с Оксаной.

— Как на «даче»? Там же... Вы, что, ничего там не видели?

— Видели. Молодец, хорошо все обустроил. Да еще и свечи принес.

— А Оля?

Младший лейтенант поведал своему сослуживцу о своей беде.

— Ну ты даешь! Совсем со страху сдурел! Не было там никого! Проснулась да ушла. А ты опозорился.

— Может, вы не в тот склеп залезли спьяну?

— Да он единственный целый! А наши вещи? Да жива она! Но не простит, наверное.

Жива? В это так хотелось верить. Спать лейтенант не мог. Утром пережитые страхи немного сгладились. Надо было позвонить в театр, спросить ее... Но не хватало смелости это сделать. А вдруг скажут — умерла?

В пятницу его вызвали на КПП. Дежурный передал записку:«Куда ты пропал, что случилось? Буду завтра на «даче»». Идти туда не хотелось, но не идти нельзя. Главное — она жива! Неужели разыграла так?

В субботу, сгорая от стыда, вооружился кортиком, подаренным отцом. Отправился к месту свидания. Вошел через кладбищенские ворота, прошел мимо глумящихся над его трусостью изваяний ангелов. По заросшей тропинке подошел к проклятому склепу. Девушка в белом стояла на том же самом месте, что и в прошлую субботу. Оля. Она. Кто же еще? «Благоухает» неизменными противными духами.

— Что случилось? — спросили они одновременно.

— Я тебя целый час у кино прождала, потом к КПП ходила. А ты тут...

Она злилась. Но Олегу не хотелось спорить с ней, разубеждать ее, просить прощения. Хотелось уйти и забыть. Они разошлись в разные стороны и больше не встречались. Олег вскоре успокоился, но на «дачу» больше не ногой. Витька получил склеп в свое полное распоряжение.

Но незнакомка из склепа из головы уходить не хотела. Наверное, потому, что через две недельки после случившегося Витек, усмехаясь, спросил:

— Может, это тебя панночка Ядзя приголубила?

— Какая? Когда?

— В ту ночь. На входе в склеп табличка содрана, а вот внутри над плитой есть полустертая надпись: Графиня Ядвига Потоцкая. Она тебя и приласкала. Моя новая зазноба рассказала мне историйку, будь здоров.

Молодой граф Потоцкий слыл затворником со странностями. Имея дворец во Львове и в других городах, сидел в захолустье, ни с кем не общаясь. Люди были уверены, что он никогда не женится. На улице он не показывался, никуда не ездил вот уже 4 года. Но, как только умер старый граф, молодой тут же «выписал» себе невесту из-под Львова — панну Ядвигу Спивак — бедную сироту из не очень знатного рода. Но на свадебный поезд напали по дороге, панночка погибла. Месяц спустя молодой граф вызвал к себе священника с просьбой освятить серебряную крышку сахарницы. Вложил шарик от крышки в ствол пистолета и застрелился. Панночка же была похоронена на местном кладбище как Потоцкая.

В то, что с ним на «даче» была панна Ядзя, младший лейтенант не верил. Вернее, уговорил себя не верить. Но думать об этом было не страшно, а даже лестно: не посчастливилось молодой графине провести брачную ночь с любимым мужем, и она выбрала меня.

Прошло несколько десятков лет. Тропинки и дорожки некогда красивого и богатого польского кладбища заросли, почти не видны. Время ничего не щадит. Настоящий музей под открытым небом со своими памятниками, крестами, скульптурами и склепами практически ушел в небытие, остались одни намеки... И в пролом в древней стене, который стал гораздо больше, видна лишь обшарпанная стена старого склепа. А в утешение — упоительный запах белой акации, которой заросло все вокруг. Старое кладбище благоухает. А боковое зрение улавливает белый силуэт в конце аллеи старых каштанов.

[серебро]

Моя давняя знакомая, добрая собеседница, педагог, недавно ушедшая на пенсию, Лилия Захаровна рассказала мне необычную историю. Поехала она проведать свою сестру Ирину в соседнюю Тульскую область.

В одном подъезде, на одной площадке с Ириной жили её соседи, мать Людмила Петровна и дочь Ксения. Ещё до ухода на пенсию Людмила Петровна стала болеть. Врачи три раза меняли диагноз. Толку в лечении не было: Людмила Петровна умерла. В то трагическое утро разбудила Ксению кошка Муська, любимица матери. Врач констатировал смерть. Похоронили Людмилу Петровну совсем недалеко, в её родном селе.

Ксения с подругой приезжали на кладбище два дня подряд. Когда приехали на третий день, то увидели в могильном холме неширокую, глубиной по локоть, ямку. Совсем свежую. Недалеко сидела Муська. Сомнений не было. Почти одновременно вскрикнули: «Вот кто копал!» Удивившись и посудачив, девушки засыпали яму. В руки кошка им не далась, и они уехали без неё.

На следующий день Ксения, пожалев голодную Муську, снова поехала на кладбище. Компанию ей составила родственница. Каково же было их изумление, когда они увидели на холмике довольно большую яму. Измученная и голодная Муська сидела рядом. Она не вырывалась, а спокойно дала посадить себя в сумку, изредка жалобно мяукая.

У Ксении теперь не выходил из головы эпизод с кошкой. И вот всё явственнее стала вырисовываться мысль: а вдруг маму похоронили живую? Может, Муська чувствовала это неведомым образом? И дочь приняла решение выкопать гроб. Заплатив деньги каким-то бомжам, она с другом и подругой приехала на кладбище.

Когда вскрыли гроб, то в ужасе увидели то, что и предчувствовала Ксения. Людмила Петровна, видимо, долго пыталась поднять крышку.. Ужаснее всего для Ксении была мысль, что мама её была ещё жива, когда она с подругой приезжала к её могиле. Они её не слышали, а кошка слышала и пыталась раскопать!

[серебро]

История, о которой пойдет речь, имела место быть в начале 70-х годов прошлого века в одной из деревень на западе Белоруссии и аукнулась в самом начале 2000-х годов. В ту пору мой дед в местном колхозе получил новую должность — конюх (считалась очень «блатной», до этого он присматривал за телятами). Все бы ничего, но деревня наша располагается на стыке двух районов, так что была самой дальней от райцентра и, соответственно, от конезавода, где распределяли лошадей по колхозам. Поэтому, пока доходила очередь до нашей деревни, всех лучших тяговых животных уже разбирали близлежащие фермы, а деду, как правило, доставались самые буйные и труднообучаемые особи, да и потомство от них было такое же «дурное», как говорил мой дед. И месяца не проходило, чтобы лошадь не поносила кого-нибудь из местных колхозников — то взбесится и оглобли переломает, а то и ноги себе. Соответственно, и дедушке председатель предъявлял претензии — мол, в чем дело, не справляешься — уходи. Люди понимали, что дед ни при чём, но и помочь ему не могли.

В то время жила рядом с нами престарелая соседка — бабка Евдосья, слывшая в селе ворожеей. Массово к ней не ходили, но если испуг ребенку заговорить или молоко от коровы быстро прокисает, то к ней обращались. Та пошепчет, травку попалит — и ребенок перестает заикаться, и корова спокойная, и молоко по три дня стоит, как свежее. Моя бабушка (тогда еще ей не было и пятидесяти) тесно общалась с ней, периодически заходила на вечерние посиделки, иногда готовила что-нибудь вкусное и приносила, чтобы угостить.

В один из таких гостевых приходов бабка Евдосья сама завела тему о работе моего деда:

— Говорят, что у мужа твоего кони никак не успокоятся, все мается с ними?

Моя бабушка обреченно вздохнула и подтвердила, что так и есть, на что Евдосья ей сказала:

— Слушай меня сейчас внимательно, Надя: когда я умру, придешь ко мне, чтобы похоронную подушку сшить, но запомни — нитки при шитье ножницами не перерезай, а руками оторви. И на узел нить по краям подушки не затягивай — просто распусти. Ту иглу на сороковой день отдай мужу, пусть вобьет ее в ворота конюшни.

После тех слов прожила Евдосья еще почти два года (ей было за восемьдесят лет), а когда пришло ее время, моя бабушка сделала все, как та и велела. Мистика, но за последующие четверть века (!) не было ни единого случая, чтобы в колхозе кого-то поносила лошадь.

Однако время шло, дед вышел на пенсию, потом умер, ферма пришла в упадок, конюшню разобрали, остались лишь ворота и кирпичные опоры. Моя бабушка, памятуя о той игле, сходила и вытянула ее из ворот (рассказывала, что дед так её вогнал, что она с топором больше часа достать не могла).

В начале 2000-х годов во время одной из поездок в деревню мой папа обнаружил эту иглу в кладовке и поинтересовался, что эта «ржавая» здесь делает (кстати, игла немалая, сантиметров семь-восемь), тогда бабушка и рассказала нам все вышенаписанное. После этого папе пришла в голову просто «гениальная» идея. Он сказал: «Давай в машину возьмем, пусть нас от аварий оберегает», — и вогнал ее в висящего на зеркале заднего вида Пикачу (мягкая игрушка в виде покемона).

Через несколько дней мы стали собираться домой, сели в машину, помахали бабушке рукой и поехали. Не успели отъехать и двух километров, как у нас полетел ремень. Поломка застала нас буквально в метрах пятидесяти от кладбища. Папа послал меня в деревню за буксиром, а сам, раз так получилось, зашел на могилу к отцу, брату и тете. Позже он рассказывал:

«Иду по тропинке к могилам родственников, смотрю — на лавочке возле одной из могил сидит старушка. Я машинально кивнул ей головой, а она подняла взгляд и осипшим голосом говорит: «Ты, дорогой, поклади на место то, что взял, не на тебя заговорено, не тебе и носить».

Отец сказал, что не узнал эту старушку, но когда объяснил, на какой лавочке та сидела, бабушка опешила: это была могила сына бабки Евдосьи — он молодым утонул. Ее саму похоронили дальше, на новом участке. Кстати, по словам папы, она в ту сторону и направилась. Он еще удивился — чего это она вдоль кладбища пошла, а не свернула к выходу...

[серебро]

Данный случай был рассказан мне моим дедом и полностью соответствует действительности. До войны, будучи молодым парнем, дед часто ходил из своей деревни Старочемоданово, что находится в Рязанской области, в клуб на танцы в соседнюю деревню Новочемоданово. В тот выходной день, о котором идет речь, дед, как обычно, был в клубе соседней деревни. В разгар безудержного, по тем временам, веселья, когда дамы приглашали на танец кавалера, к нему подошли ровесники с этой деревни. Один их сверстников был двоюродным братом моего деда. Он сказал ему напрямую, без обиняков, чтобы он уходил с танцев, так как сегодня будет выяснение отношений со Старочемодановскими ребятами из-за девушки. Дед не знал, что за девушка и с кем она встречается, так что тихо предупредил своих, чтобы они уходили, и сам покинул клуб.

Когда он отправился к себе в деревню, время было далеко за полночь. Деревенская лесная дорога была щедро усыпана светом луны. Полнолуние было умопомрачительное, пейзаж казался нереальным — точная копия картин художников-авангардистов. Так он и шел по дороге, пока не услышал крики и топот сзади него. Он понял, что кто-то убегает из клуба по направлению к нему и по той же дороге. Дед решил сократить расстояние до деревни, чтобы позвать сверстников на подмогу, однако кратчайший путь шел через кладбище, где хоронили людей с нескольких близлежащих деревень. Побежав по дороге на кладбище, дед вдруг почувствовал, что куда-то проваливается, и тут же оказался на дне свежевырытой могилы. Над головой деда были видны лишь звезды в прямоугольном обрамлении. Вот что называется, в буквальном смысле, «небо с овчинку».

Могилка была свежая, и земля была, прям как в песнях, сыра. Попробовав выбраться, дед понял, что земля осыпается, а высота не позволяет подпрыгнуть к краю и вылезти. После нескольких неудачных попыток выбраться дед присел и закурил. И тут ужас буквально парализовал его: в кромешной темноте в свежевырытой могиле он услышал чье-то тяжелое дыхание...

Оставшись один на один с первобытным ужасом темноты и неизвестности, человек реагирует, как правило, легким ступором, но это нормальная защитная реакция организма. Дед забился в угол могилки и начал пристально всматриваться в темноту, одновременно напрягая слух. Несколько минут затянулись на несколько часов, но тут вдруг громко и отчетливо рядом с дедом раздался леденящий кровь звук: «Ме-е-е!». Дед сжался, пытаясь защититься, и тут отчетливо увидел страшный силуэт апокалиптических очертаний — вытянутое лицо, козлиная борода и сатанинские рога. Очертания приблизились и тут же разродились еще одним блеянием: «Ме-е-е!». Дед был ни жив не мертв, однако быстро сообразил, что вместе с ним в могиле находится коза, которая, видимо, упала сюда же ранее.

Успокоившись, дед подсел к козе и, обняв ее, начал греться, так как ночи уже были прохладные. Прошло какое-то время, луна скрылась за облаками, и тут дед услышал, что по дороге едет телега. Раздался голос возничего «Тпру!», в котором дед безошибочно узнал своего дядю со Старочемоданово, который, видимо, возвращался с ярмарки из города. Поняв, что это единственный шанс не остаться на кладбище до утра, дед изо всех сил начал кричать:

— Дядя Трофим! Дядя Трофим, помоги мне!

Дядя Трофим остановил телегу и, будучи мужиком завидного здоровья (на ярмарках он за деньги гнул подковы и постоянно принимал участие в кулачных боях на Прощеное воскресенье), решительно подошел к могилке:

— Племянничек, ты, что ль?

— Я, дядя Трофим! Помоги выбраться!

— Хорошо, сейчас поводья тебе, дураку, скину — обвяжись, и я тебя вытяну.

— Хорошо, дядя Трофим!

Дальше события развивались, как в фильмах ужасах, и все из-за моего деда. Ему дядя сбросил поводья, и дед уже практически начал обвязываться, как тут ему стало жалко бесхозную козу. Не подумав о том, что в то время была ночь, около трех часов, что это было старое кладбище и не было ни души вокруг, он «героически» решил спасти сначала спасти козу, а потом вылезти сам. Дед привязал козу и крикнул дяде Трофиму, чтобы тот тянул. Каково же было изумление и нескрываемый ужас дяди Трофима (несмотря на физическую силу), когда он после общения с племянником вытянул из могилы козу, а может, и само дьявольское отродье!.. Бежал до деревни он быстрее лани, бросив лошадь, телегу и товары. Прибежав, он начал ходить по односельчанам, выпивая самогон, и рассказывал про ужасы, творящиеся на кладбище.

Стоит добавить, что по поводьям дед вылез сам и вытянул из могилы козу. Однако, когда он вернулся в деревню, ему пришлось еще несколько недель жить на мельнице у отца, чтобы не быть побитым дядей за ночное недоразумение.

[серебро]

В последнее время я плохо сплю по ночам. Чувствую, как призрак из далекого прошлого подбирается все ближе и ближе. Краем глаза я стал замечать, как в темных углах шевелятся тени. И шепот, это противное навязчивое бормотание; оно звучит в доме уже почти круглые сутки, но особенно отчетливо — в темный предрассветный час. Моя бедная жена не находит себе места. За этот месяц она будто бы постарела на несколько лет. Умоляет бросить все, уехать отсюда как можно дальше. Но я упрям. И что-то подсказывает мне, что от этой напасти не убежать, не скрыться. Как бы то ни было, я хочу поведать свою небольшую историю.

Случилось мне в начале лихих девяностых одно время обретаться в небольшом поселке на северном Урале. Назывался он как-то в исконно советском духе, Ленинский или Октябрьский, уже и не упомню. Поселок был городского типа, с одной стороны примыкал к местному райцентру, а с противоположной — касался вековечного дремучего леса, простирающегося на сотни километров на север и восток. На краю того леса стояла военная часть, в лучшие свои годы служившая одним из столпов противовоздушной обороны почившего Союза, а ныне почти полностью покинутая и использующаяся в качестве какого-то склада. Личного состава при ней было человек пятнадцать — командир с парочкой офицеров и прикомандированные к части солдаты-срочники для охраны и ведения различных хозяйственных работ.

Командиром части тогда служил отец моей жены, старый полковник. Редкой, замечательной породы он был человек — пока все, кто имел хоть даже самую мелкую власть, окрыленные эйфорией от краха социалистического колосса, «приватизировали» все, что можно и что нельзя, старик просто выполнял свой долг — охранял вверенное ему военное имущество, не воровал сам и не позволял другим. Такие до последнего вздоха помнят, что значит слово «честь». Собственно, жили мы с женой тогда как раз у него — в добротном двухэтажном доме на краю поселка. Старик приходил домой далеко не каждый день, часто ночуя прямо в части, а если и заявлялся, то обычно ближе к ночи.

Однажды, в конце мая 93-го года, полковник неожиданно приехал домой утром часов в восемь. Он был до крайности взволнован и озабочен, искал какие-то документы и делал много телефонных звонков. Сквозь закрытую дверь его «кабинета» было слышно, как он дрожащим голосом, то и дело срываясь на крик, объяснял что-то неведомым собеседникам. Наконец, очень громко послав оппонентов на три буквы и бросив трубку, он вышел из комнаты с кипой бумаг и направился было к выходу, но я успел его перехватить.

— Петр Саныч, все в порядке? Стряслось что? — спросил я у него.

— Да полкараула пропало, пять человек, с АКСами, — горько махнул рукой он. — Ночью по тревоге куда-то подорвались, кто в караулке был, да и исчезли с концом. С третьего и первого постов ничего не видели, не слышали. Со второго часовой сам пропал. В округ пока не звоним.

— Блин, дела. Могу я помочь? — сначала я хотел было пошутить про затянувшийся поход за водкой, но, взглянув на мрачное выражение лица старика, передумал.

— Помочь? Да чем ты, Вовка, поможешь? Я всем «соседям» уже звонил, просил людей на поиски — хоть бы кто отозвался. У всех же «служба», мать их. Зато как надо в Округ, так сразу ко мне на поклон с шампанским — скажите, мол, за меня словечко. Тьфу, — сплюнул он через порог. — Придется самим, в полтора рыла по всему огромному лесу ползать.

— Петр Саныч, я мужиков вмиг соберу. Все же по домам нынче сидят.

— Спасибо, Вова. Будет очень кстати, — старик хмуро улыбнулся. — Только умолчи про масштабы, уж будь добр.

Полковник хлопнул дверью и направился к ждущему его «УАЗику».

Надо сказать, я был обязан старику — ведь он без раздумий приютил нас с женой, бежавших от опасного хаоса и голодной неопределенности большого города. Он не дал нам опуститься, подняв связи и устроив на какую-никакую работу. Хоть мне и жутко не хотелось лазить по лесу, пользующемуся среди местных дурной славой, через четыре часа я в компании пяти человек (все — безработные и злоупотребляющие «беленькой», мои знакомые и приятели) стоял у караульного поста, с которого ночью все и началось. Здесь же находились и все оставшиеся военные. Командир части давал краткий инструктаж.

— Пойдем веером от части, если что, сразу докладываться по рации. По три человека. Петренко — в сторону реки.

— Есть, — ответил грузный капитан, стоящий под вышкой и мрачно смотрящий на негостеприимный лес.

— Лейтенант Василевский — на запад. Я — в сторону города. А вы, мужики, прогуляйтесь на север, с меня ящик «хорошей».

— Хрена я в Могильник сунусь, гражданин начальник. У меня тетка там пропала года два тому назад, — возмутился мой приятель Толик, работавший некогда в поселковом клубе и посему знавший много местных легенд и сплетен. — Места там больно нехорошие, вам любой человек здесь скажет.

Надо сказать, что Могильником называлась у местных глухая чащоба километрах в десяти в глубине леса, приметная тем, что в ней много мертвых деревьев, а еще там якобы часто видели блуждающие огни, да и любую пропажу людей местные списывали на это нехорошее место. Почему чаща так называлась и откуда это пошло, никто уже и не помнил, но определенно одно — еще деды нынешних стариков знали про дурное место и рекомендовали обходить его стороной. А однажды, на заре эпохи социализма, в эти места даже была организована какая-то научная экспедиция, но уехала она вроде как ни с чем.

— Я понимаю. Но людей искать надо. Вы до Могильника просто не ходите, Анатолий. Будем надеяться, что они если пошли на север, то не ушли так далеко.

Полковник, много повидавший на своем веку, не верил в «тонкий мир» и его проявления, и поэтому его внезапное согласие с Толиком заставило меня почувствовать себя несколько неуютно.

— Хорошо, людей как-никак жалко. До Могильника — и обратно, — сказал Толик.

— Спасибо. И будьте осторожны — мало ли, времена нынче неспокойные. Вполне возможна диверсия.

На том и порешили. Один из солдат раздал тяжелые черные рации, по одной на группу. Проверив связь и пожелав друг другу удачи, все разошлись по своим направлениям, условившись вернуться до темноты.

Километра три мы прошли вшестером. Не найдя ничего интересного, решили разделиться. Группа Толика должна была сделать «крюк» на запад и прийти к юго-западной границе нехорошей чащи, а мы, соответственно, к юго-восточной. Прошли еще несколько километров с нулевыми результатами. В тот момент мне даже нравилась наша вынужденная прогулка по лесу — май, ласковое солнце пробивается сквозь ветви деревьев, даря нам свое тепло, звуками выдают своё присутствие невидимые обитатели леса — то заведет свою песенку какая-нибудь птица, то зашуршит кустарником хитрый лис или засопит недовольно в траве еж... Идиллия, одним словом.

Еще пара километров на север. Начали появляться первые сухие деревья, выдавая приближение Могильника. Решили сделать привал. Гриша, один из моих напарников, отошел к кустам, чтобы справить нужду. Я сел на поваленный ствол и начал разворачивать бутерброд, сделанный заботливой женой.

— МУЖИКИ, МУЖИКИ! СЮДА! — завопил Гриша так, что я уронил бутерброд наземь. — НАШЕЛ!

Мы вскочили и с волнением побежали к нему. Гриша показал на невысокий куст, на котором висела солдатская коричневая фляжка. Приятная прогулка закончилась, дело приобретало неприятный оборот. Они были здесь — на самой границе «запретной зоны». Тогда я еще не слышал про «закон Мерфи», но на ум пришла схожая мысль. Все худшее обязательное рано или поздно случается. Надо было сказать остальным, что мы нашли зацепку и что искать стоит на севере.

— Прием, прием. Как слышно? — взывал я к товарищам посредством рации. Безуспешно. После нескольких попыток я неизменно слышал шипение рации. Слишком далеко, наверное. Надо было возвращаться обратно и сказать всем, чтобы начать совместные поиски уже завтра, если солдаты так и не объявятся. Да и приближение вечера уже чувствовалось.

Мы шли обратно. И тут начало смеркаться прямо на глазах. Ну, то есть еще минуту назад светило солнце, а сейчас уже наступили сумерки. И это в мае! Наверное, мы слишком устали и потеряли счет времени. «Такими темпами через несколько минут будет уже ночь», — невесело подумал я. И, как будто услышав мои мысли, тьма не заставила себя ждать, опустившись на наши головы. Мы были застигнуты врасплох — одни во тьме посреди глухого леса.

Делать нечего — мы хмуро побрели в сторону части, да и глаза спустя несколько минут привыкли к темноте. Невесело шутили, то и дело спотыкаясь о корни деревьев. Меня не покидало чувство неестественности происходящего, но я не рискнул заговорить об этом: по лицам товарищей и так видно было, что они думают о том же самом, и накалять обстановку не было смысла — мы и так были на нервах.

И тут началось то, что лучше не вспоминать перед сном. Краем глаза я заметил какое-то движение меж двух ближайших деревьев сбоку. Мы повернулись. Не помню, кто закричал первым — я или кто-то другой. Меж деревьев было нечто бесформенное, отдаленно напоминающее силуэт человека в балахоне, но как бы состоящее из клубящейся тьмы. Знаете, как в свете ночного фонаря двигается мотылек — неясно, размыто и как бы «дергано»? Вот так же двигалось и оно, и двигалось к нам. Двигалось тихо, без звука. Эта штука, это видение — оно как будто источало какую-то неземную, могильную жуть. Стало тошно, по щекам покатились слезы, захотелось лечь и умереть, все потеряло смысл. В мире не осталось места ничему светлому, доброму и вселяющему надежду. Казалось, что это был конец.

Но, к счастью, сработал самый замечательный и полезный спасительный механизм — страх. В панике мы бросились врассыпную. Помню, что я бежал без оглядки, бежал, куда глаза глядят. Помню, что выдохшись, спрятался под корнями огромного дерева. Я сидел и жадно глотал воздух, вне себя от ужаса. Я пытался дышать как можно реже, стараясь не шуметь. Затих и забился под земляной холмик так глубоко, как это было возможно. Тишина. Шли минуты (или, может, быть, часы?). И тут я услышал далекий, протяжный человеческий крик, полный боли и отчаяния. Послышался какой-то шорох в кустах. Ужас с новой силой захлестнул меня, я сорвался с места и побежал куда-то.

Дальше как в тумане. Бегу, перепрыгивая коварные древесные корни. Стоит мне запнуться, оступиться — и меня настигнет что-то жуткое, что-то, сулящее страшный и неестественный конец. Вокруг все больше мертвых, сухих деревьев. Безмолвный ужас почти наступает на пятки. Но тут я увидел огоньки. Они блуждали где-то за деревьями, на самой периферии зрения. Плясали похоронный танец, двигаясь в каком-то жутком ритме. Кажется, меня вырвало прямо на бегу. Я все бежал, а огни все танцевали. Только вперед, лишь бы не останавливаться… Впереди замаячил какой-то холм. Я уцепился за его образ, как за спасительную соломинку. Побежал к нему. Вот уже я почти у самого его подножия… В замедленном темпе увидел перед собой какой-то темный провал. Яма? Овраг? За ту секунду, пока я осмысливал это, мою тело взлетело в бессмысленном рывке в попытке перепрыгнуть это слишком поздно осмысленное препятствие… И вот я лечу вниз.

Конец, с каким-то облегчением подумал я в ту секунду. И провалился в бездну небытия.

Когда я очнулся, было очень холодно. Я лежал на какой-то гладкой поверхности в чем-то мокром и липком. Не мог вспомнить, где я и что происходит. Попытался встать, но тело отозвалось резкой болью. Попытался еще раз, безуспешно. Пока оставил попытки. Начал осматриваться; постепенно глаза привыкли к темноте. Сверху, сквозь дыру в потолке какого-то каменного сооружения, было видно ночное небо. Из «крыши», подобно зубам, торчали гнилые деревянные балки. Я провалился в какую-то могилу, в курган!

С ужасным открытием пришло и понимание происходящего. Я тихонько заплакал, а через минуту снова провалился во тьму.

Вынырнул из омута забытья я уже ближе к рассвету. Серый мягкий свет освещал окружающее пространство гораздо лучше лунного. Где-то сверху робко защебетала птица. Я снова попытался осмотреться. Коридор, длинный каменный коридор. Со множеством боковых ходов. На полу грязь, листья и мелкие кости животных. В стенах то и дело зияли какие-то углубления ромбовидной формы. Вдоль коридора кое-где был сломан «потолок», впуская неяркий свет и освещая отдельные участки. Слева был глухой завал.

В дыру сверху не вылезти, слишком уж высоко. Остается только искать выход из Могильника (так вот почему это место так назвали, с мрачным удовлетворением подумал я). Ощупал голову, обнаружил здоровенную шишку на лбу. Голова сильно болела. Болела и левая нога, но перелома вроде как не было. С трудом встал, и опираясь на стену, двинулся к ближайшему источнику света.

Коридор был очень длинным. Из темных провалов дул теплый, спертый воздушный поток. А еще оттуда пахло угрозой. Но я был настолько изможден, что страху просто не осталось места, были лишь какой-то фатализм и безразличие. Хуже уже не будет, думалось мне. Перевел дух у маленькой дырки в потолке. До следующей было далеко, метров сто, и под ней… что-то было? Я не мог толком различить. Интуиция вспыхнула красным светом, снова начала накатывать жуть. Но делать нечего — сзади тупик. По мере приближения все отчетливее становились очертания объекта. Это была тонкая и неподвижная фигура, сидящая на каком-то подобии каменной скамейки под самым провалом, хорошо освещенная. Я замер, не в силах двинуться и молясь всем богам, чтобы это была всего лишь статуя или мертвый, истлевший скелет. Прошло несколько минут, фигура не двигалась. Осторожно, держась за стену, я подошел поближе. Фигура была одета в истлевший белесый балахон. На голове была почерневшая от времени деревянная маска необычайно искусной работы, вся в резьбе и причудливых завитках. На месте глаз были два черных провала. На коленях лежали белые костяшки кистей. И все-таки это всего лишь труп, с облегчением подумалось мне. Я невольно залюбовался маской, так она была красива в сером неуверенном свете.

Внезапно вспышка боли рассекла мое сознание подобно молнии, начинаясь в поврежденной ноге и отдаваясь по всему телу. От неожиданности я вскрикнул, и крик мой гулким эхом отдался в коридоре, умножаясь и искажаясь. Шума я наделал изрядно, и если тут был кто-то кроме меня, он тут же узнал об этом. Я замер в ужасе, не в силах пошевелится. Смотрел на маску, просто не мог оторвать взгляд. Она… притягивала.

И тут ее обладатель поднял на меня взгляд, дернув головой и уставившись в меня пустыми провалами глазниц. Поднял так неестественно резко, что я даже не успел испугаться. Вперился в меня невидимым взглядом. От ужаса у меня потекли слезы и застучали зубы. Я был парализован страхом, мыслей в голове не осталось, была только тьма этих бездонных глазниц. Шли мгновения, а мы все смотрели друг на друга, живой человек и навье, пришедшее из ужасных, липких кошмаров. Смотрели и не двигались. Почему он не убьет меня, не пожрет мою душу? Чего ждет? Казалось, что игра в гляделки с древним ужасом будет длиться вечно, и я обречен стать таким же как он, истлевшим призраком прошлого. Но тут ужасное безмолвие было прервано гулким звуком из глубин кургана. В глубине как будто упало на каменный пол что-то металлическое, звонко отозвавшись эхом в окрестных коридорах. И тут навье пошевелилось второй раз, повернув голову на источник звука. Его взгляд на мгновение отпустил меня, и я страшно закричал. Поток теплого воздуха из глубин принес аромат тлена. Я услышал тихий шепот. Вспомнилась сущность, чуть не погубившая меня в лесу.

В следующие мгновения все происходило очень стремительно. Призрак снова повернул голову-маску ко мне, схватил меня за руку, а второй резко указал на один из пяти ближайших проходов. Ужас отпустил, я вырвался и что есть сил побежал туда, куда указывала мертвая рука. Какой-то голос внутри говорил мне, что так надо. Коридор шел под небольшим уклоном вверх, и воздух в нем был свежее, чем внизу. Пробегая вверх, я отстранённо отметил, что в расширении коридора на одном из каменных столов аккуратно лежали пять автоматов, а рядом с ними покоились тронутые ржавчиной тусклые клинки. Над столом было что-то вроде истлевшего гобелена.

Вверх! Показался тусклый свет, дохнуло утренней свежестью. Еще несколько мгновений, и я был на свободе. Восходило солнце.

Меня нашли через несколько часов где-то на границе Могильника. Говорят, я смеялся и все упоминал какого-то ангела-хранителя. Двух моих друзей, бывших со мной, так и не нашли. Моему рассказу поверили почему-то сразу и безоговорочно, свернув поиски. Поклялись никому не рассказывать о произошедшем.

Дальше были два года психиатрической больницы. Ночные кошмары. Освобождение. Обычная человеческая жизнь, с ее радостями и горестями. Двадцать самых обычных лет.

Сейчас май 2013 года — ровно двадцать лет с момента тех событий. Пока я писал этот текст, шепот стал громче. Едва ощутимо пахнет тленом. Утром на полу спальни я обнаружил землю. Тени перестали стесняться меня и зажили своей жизнью. Тогда, двадцать лет назад, я оставил в том кургане свою кровь. Долго же ты меня искал, жадно, со свистом всасывая в мертвый череп ночной воздух, пытаясь уловить тот самый волнующий аромат. Но я не боюсь тебя, ночной морок. Нет, уже нет.

[серебро]

Историю начну без предисловий. Записал её я, человек, который мне её рассказал, пожелал остаться неизвестным. Я проверил данную историю на правдивость и скажу, что это довольно интересный случай.

Начну с середины рассказа, пропущу все банальности.

«... Когда мать позвонила и попросила поехать в деревню по причине ухудшения здоровья моей любимой бабули, я без размышлений набрал начальника и оповестил, что срочно нужно три-четыре дня отгула. Человек он душевный и себя упрашивать не заставил, сказал: «Поезжай, это дело нешуточное». Уже спустя несколько часов был в деревне Репки. Моя родная и любимая деревня — именно здесь прошло мое детство. Здесь я впервые напился, поцеловался и испытал, что такое секс.

Через некоторое время я стоял напротив родного домика. От старости он немного осел на левый угол, да и сам внешний вид оставлял желать лучшего. Я не был в деревне долгих семь лет — учёба, работа и всё такое. Переступив порог, первым дело я ощутил стойкий запах старости, которым был пропитан весь дом, каждый его уголок и кирпичик. Вошел в комнату, где на кровати лежала моя любимая дорогая бабуля. Я её даже не узнал — кожа была желтой, глаза буквально ввалились в глазницы. У меня на глазах выступили слёзы. Бабушка при виде меня тоже пустила слезу.

— Тимоша, какой ты взрослый, — сквозь слезы сказала она. — Я-то думала, уже тебя не увижу. Снился мне твой деда, сказал, что сам вот-вот придёт за мной, зовут уже за мной, — заплетающимся языком выговорила она.

— Бабуля, да что ты такое говоришь? Ты еще сто лет жить будешь! — попытался я хоть как-то поддержать бабулю.

Она улыбнулась. Я сел возле неё, и мы некоторое время разговаривали. Бабушка вспоминала о моём детстве. Я с улыбкой снаружи, но с болью в душе слушал. Нашу беседу прервала соседка тётя Галя — именно она и позвонила маме и оповестила о состоянии бабушки. Нужно сказать, после нашего отъезда она присматривала за бабушкой. Тетя Галя всегда была хорошей женщиной, это я помню еще с детства.

В два ночи бабушка покинула наш мир. Я не плакал, слез не было — просто курил на улице, сидя на лавке у забора, и вспоминал детство в этой деревне.

В день похорон собралось столько родственников, что я, мягко говоря, офигел: некоторых из них я в глаза первый раз видел. Подробности с похоронами я пропущу. В общем, под вечер почти все уехали. В доме ночевали я, мать и моя двоюродная сестра.

День моего отъезда выдался пасмурным, но все же я решил последний раз сходить к бабуле, тем более что я не был уверен, что в ближайшее время смогу сюда вернуться, а то и вовсе не приеду.

Когда я подошел к могилке бабули, то чуть не свалился в обморок. Её могила была разрыта. Самое жуткое то, что гроба не было. У меня задрожали коленки — как так?! Позвонив маме, я сообщил о намерении задержаться, а они с Юлей пускай уезжают — подъеду позже, мол, встретил старого друга. Незачем им было знать о том, что произошло. Сам же я направился к местному деду, который отвечал за кладбище. Его дом находился на другом конце деревушки, но я быстро преодолел этот путь. Стоя возле его двери, я что есть силы заколотил в неё. С неохотой из-за двери показалась пьяная рожа деда Коли. Не стесняясь матерных слов, невзирая на разницу в возрасте, я объяснил ему, в чём суть визита. Глаза старика мгновенно округлились. Он дослушал мои претензии, затем изложил то, что знал:

— Ты, Тимош, не паникуй, не впервой такое у нас. Буквально два года назад начала подобная чертовщина происходить — чуть уложим покойника в новый дом, так к утру земля осквернена и нет его там. Даже гробы пропадают, инспехтор приезжал, так ничего путевого не нашел, только с умной мордой тут ходил, хмыкал. Что же он сделает, на второй день-то могилы обратно кто-то зарывает, мол, и не было ничего. Бабушки, которые места себе заказали, теперь боятся, поговаривают, проклятое место. Нечисть какая-то поселилась в наших краях. Я по секрету скажу — одну такую разрыл, ну могилку. Не думай, не выжил из ума: мне-то нужно знать, что да как. Так вот — нет внутри ничего, просто яма пустая, даже намёка на покойника нет.

Выслушав бредни спившегося старика, ничего толкового я не узнал. Но старик продолжал:

— Ты-то мне не веришь, но я же говорю: завтра будет зарыта могилка бабки-то твоей — а что это значит?

Я смотрел на него как на идиота.

— Кто-то же её зарывать будет! Не нужны нам никакие инспехторы, мы сами во всем разберемся, только это — помянуть бы...

В словах деда был некий смысл. Действительно, сообщать кому-то — себе в минус, ну приедут, ну постоят, посмотрят и уедут, толком ничего не объяснив. Надо самим искать этих зверюг и самостоятельно наказывать. А в лице деда какая-никакая помощь.

Со злости на эту ситуацию я несколько перебрал в поминаниях с дедом моей бабули. Очнулся, когда за окном было уже темно. Недалеко похрапывал дед. Я быстро собрался, и пробудил старика. Через некоторое время мы стояли у входа на последнее место жительства человека.

Ночью кладбище пугало. Тишина — только скрипучие звуки длинных деревьев, гнущихся на ветру. Это создавало атмосферу страха, по крайней мере, для меня.

Первая волна ужаса накрыла меня, когда я увидел, что могила моей бабушки чистая, как будто её никто и не разрывал. Коленки отбивали чечетку, тело брала неконтролируемая дрожь. Страх усилился, когда в метрах двадцати от нас кто-то шумно стал пробираться сквозь кусты, но потом быстро отступил: ко мне пришло осознание того, что это РЕАЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК, он-то знает о происходящем, с него можно будет спросить. Я быстро метнулся по следу удаляющегося человека. Дед, кряхтя, плёлся сзади.

Кстати, кладбище прилегало к лесу — точнее, оно было окружено жиденьким леском, но в конце кладбища начинался уже довольно густой лес. Пробираясь сквозь заросли, я уже понял, что затея была не очень хорошая, так как мы потеряли того, за кем гнались. Уже подумывал вернуться, но неожиданно деревья закончились, и мы очутились на небольшой поляне.

— Так это же старый дом лесника. Он сгорел лет десять назад, — как-то странно проговорил старик.

Действительно, на поляне, окруженной деревьями, расположилось старое строение. Тут и дурак понял бы, что оно пустует много лет. Не было окон, крыша присутствовала лишь частями. Я окинул его взглядом и решил, что нужно обследовать и его, так как убегающий мог использовать дом как укрытие. Дед перекрестился. Левой рукой крепко он сжимал толстую палку, которую подцепил по пути. Это вызвало у меня непроизвольную улыбку, но на этом шутки закончились.

Мы вошли в дом. В первой комнате скверно пахло, даже несмотря на то, что в ней наглухо отсутствовала крыша. Дед продвинулся дальше и первым делом вошел во вторую комнату. Уже оттуда я услыхал, как он выпалил: «Мать моя…». Войдя туда, я обнаружил гробы — штук восемь-девять. Некоторые были прислонены к стене, некоторые лежали на полу. Все они были пусты.

Дед как сумасшедший начал читать «Отче наш». Что здесь происходило, оставалось загадкой, но находиться в этом «магазине гробов» не хотелось даже на долю секунды. Мы быстро покинули халупу. Уже на улице дед перестал причитать, что обрадовало меня.

— Тимоша, а где же тела? — было видно, как он дрожал.

Тем же вопросом задался и я. Тут вокруг поляны начались шумы: кто-то будто водил хоровод вокруг неё, при этом умудряясь не попадаться в поле нашего зрения. Но потом мы всё-таки кое-кого увидели. Первым из-за кустов показался лысый мужчина, одетый в черный костюм. Лица его я не видел, но прекрасно понимал, что люди в такое время за кладбищем не гуляют.

— Отче наш… — снова начал было старик, но прервался. — Это же Олежка Егоров! Мы его прошлой весной схоронили. Боже, спаси наши души...

Даже в темноте я увидел, что мужчина, приближающийся к нам, белый, как молоко. За Олегом с разных сторон начали появляться люди, все были одеты, как на подбор, в строгие костюмы, на двух женщинах, которые появились неожиданно прямо за нашими спинами, были старенькие мазанки.

Когда появилась последняя фигура, я понял, что либо сошел с ума, либо, черт возьми, СОШЕЛ С УМА! Моя покойная бабушка двигалась, будто кукла, которой управлял неумелый кукловод. Я начал чувствовать, что сознание покидает меня — молитвы старика эхом долетали до меня, потихоньку мрак вокруг меня сгущался, а ОНИ были всё ближе...

Резкий рывок вырвал меня из оцепенения, и я уже бежал через лес. Впереди меня несся дед.

На выходе с кладбища я обернулся. Всё те же люди стояли на кладбище. Среди них я точно узнал свою бабушку.

К здравому уму я начал возвращаться, когда вкинул в себя две полные рюмки местной самогонки. Как ни странно, но ум от неё становился яснее. Сначала мы с дедом просто молчали. Тишину нарушил дед:

— Сынок, надо бы добавки, а то мысли туго идут насухую.

— Что это было? — выдавил я.

— Точно не божьих рук дело.

Спустя полчаса мы сидели в доме покойной бабули и выпивали. Я старался не думать о том, что было на кладбище, дед тоже эту тему не хотел затрагивать.

Мы распрощались, и дед, еле передвигаясь, поплелся домой, наотрез отказавшись от сопровождения.

До утра сна у меня не было ни в одном глазу. В восемь утра меня ждала машина на главной дороге, которая являлась единственным выходом с этой Богом забытой деревушки. Не дожидаясь её, в четыре часа утра я набрал Руслана, лучшего друга, и попросил забрать меня как можно скорее. Тот не без мата, но согласился. Уже уезжая, я себе пообещал об этом инциденте никому и никогда не рассказывать — как видишь, сам себе соврал».

Мне стало интересна данная деревня, и, взяв машину, я решил прокатиться в Репки. Чуть о самой деревне: дорога туда проходит по таким ямам, что если собрались туда ехать, то лучше взять отечественный «УАЗик»; плюс ко всему — это действительно Богом забытое место, представители которого — доживающее свой век старики. Я не знаю, когда умерла бабушка главного героя, об этом его не спросил, но когда попал туда, то главной темой пересудов в деревне было осквернение могилы старого заведующего кладбищем, деда Николая. Я даже попытался поговорить с представителями закона, но меня послали куда подальше с этим, и я вернулся в родной город.

[серебро]

Эта череда необъяснимых событий произошла со мной лет десять назад. В тот день я встал раньше обычного. Умылся, почистил зубы, позавтракал и пошел на работу. Когда я спускался по лестнице, соседка-пенсионерка с первого этажа вышла в халате и пристально посмотрела мне в глаза. Я еще подумал — чего это ей в такую рань не спится?.. Я поздоровался с ней, а она, не здороваясь, взволнованно спросила, не случилось ли чего у меня. Я сказал, что у меня вроде все нормально. А сам подумал, что у соседки начинается старческий маразм. Пошел к выходу, но спиной чувствовал ее пристальный взгляд...

До работы дошел без приключений (я в то время работал с другими сотрудниками в отдельном боксе в полуподвальном помещении). Как обычно, мы перекинулись друг с другом парой фраз, потом по какой-то причине все, кроме меня, вышли из бокса. Я сел и стал заниматься работой, и вдруг у окна раздался звон разбитого стекла. Я оглянулся и увидел, что зеркало, стоявшее у окна, сколько я помню себя на этой работе, валяется на полу в виде осколков. Мне стало не по себе — ведь это плохая примета, когда разбивается зеркало. А тут еще я вспомнил слова соседки. Коллеги, вернувшиеся в бокс, так и не поверили, что зеркало само упало, потому что даже форточка была закрыта.

Приходя домой, я узнал, что все плохие приметы этого дня сбылись: мать протянула мне телеграмму, где было написано, что бабушка умерла. На следующий день я получил из ритуального агентства памятник из нержавейки для неё, а ещё через день, погрузив его в багажник машины, мы поехали в деревню на похороны. Не буду описывать все мои переживания — ведь бабушку я любил, все детство у меня было связано с ней.

Вечером все вместе собрались помянуть бабушку. Нервы были на пределе. Где-то ближе к полуночи вдруг отключился свет, и мы остались в кромешной тьме. Наступила гробовая тишина. Под тем местом, где мы сидели, было подполье, и в нём отчетливо стали раздаваться чьи-то шаги. Это продолжалось минут десять, затем что-то скрипнуло и тут все как будто очнулись, а свет снова зажегся. Мы с дядей заглянули в подполье, но ничего постороннего там не обнаружили.

На следующий день мы пошли семьей на кладбище попрощаться. В конце я почему-то снова, как и на работе, остался один у могилы. И вдруг новый памятник из нержавейки с громким звуком разлетелся на куски без всяких причин...

[серебро]

Невероятный случай произошел в одном из сел Поволжья. Вот как об этом рассказал единственный из выживших очевидцев произошедшего:

«Наша бригада шабашников строила в селе кирпичный коровник. Однажды в село привезли хоронить мужика. Говорили, что после окончания школы он уехал учиться в город, да так там и остался и, по всей видимости, дослужился до большого чина. Ради какого-то разнообразия я пошел на кладбище посмотреть похороны. Там встретил своего приятеля Виктора. Когда гроб проносили мимо того места, где мы стояли, я посмотрел на покойника. В глаза мне бросился шикарный золотой перстень у него на пальце. У меня еще мелькнула мысль: «Такое добро пропадет!».

Остаток дня меня не покидала дикая мысль, а вечером я поделился этой мыслью с Виктором. Я предложил ему разрыть могилу, вскрыть гроб и забрать перстень: покойнику он все равно не нужен, а мы можем на нем «срубить» неплохие «бабки». Приятель сразу же согласился.

В полночь, прихватив топор и две лопаты, мы отправились на кладбище. Прибыв на место, решили подбодрить себя водкой. За этим занятием нас и застал скользнувший по крестам свет фар вынырнувшего из-за пригорка автомобиля. Мы невольно пригнулись к земле. Автомобиль остановился у кладбищенских ворот, из него вышли две человеческие фигуры и направились в нашу сторону. Один из ночных посетителей — в ярком свете луны это было хорошо видно — нес большой сверток. У могилы солдата, погибшего в Чечне и похороненного две недели назад, незнакомцы остановились и стали сталкивать и складывать венки в кучу. Потом размотали сверток.

Вот тут-то и произошло то, отчего мои волосы встали дыбом. Неожиданно сильно запахло озоном. Казалось, этот запах наплывал волнами, с каждым разом становясь все гуще и гуще. И тут появился он! Он вынырнул из зарослей буквально в паре метров от нас. Какое-то мгновение находился к нам боком, потом повернулся и направился в сторону наших «коллег». Судя по сравнению с высотой крестов, роста он был определенно выше среднего, шеи, казалось, не было, и голова сидела прямо на плечах. Руки висели ниже колен, но по толщине не уступали ногам, на которых он двигался, не сгибая их в коленях. Наши «коллеги», не замечая его, продолжали усердно орудовать лопатами. И только когда он вплотную приблизился к могиле солдата, они одновременно повернулись в его сторону и застыли.

Эта немая сцена тянулась довольно продолжительное время. Потом он, сделав шаг в их сторону, схватил одного из них и с размаху насадил на острые прутки металлической ограды по всей длине позвоночника. При этом пострадавший не издал ни звука, а второй стоял все в той же позе и молча наблюдал за происходящим. И вдруг, как будто очнувшись, он отшатнулся назад и, размахнувшись лопатой, с силой опустил ее на голову монстра.

Казалось бы, что от такого удара он должен был развалиться на две части, но лопата, не встретив на пути никакого сопротивления, со свистом рассекла воздух и глубоко врезалась в землю, увлекая за собой нападавшего. Монстр резко выбросил вперед руку и схватил согнувшегося человека за затылок. Раздался страшный хруст, сопровождаемый чавкающим звуком. Бедняга как-то сразу обмяк, упал на колени и повалился боком прямо на могилу. Монстр какое-то время стоял в раздумье, как бы оценивая ситуацию, потом снял, как пушинку, с ограды первого, с такой же легкостью поднял с земли второго и, взяв их под мышки, медленно удалился вглубь кладбища.

Сначала в себя пришел Виктор. Он в несколько прыжков достиг забора, перелетел через него и понесся в сторону села, а за ним и я. Утром я узнал, что моего приятеля нашли повесившимся во дворе собственного дома. А я в тот же день уехал в город и в том селе больше не появлялся».

[серебро]

Дело в том, что я работаю охранником на кладбище. У нас большая и хорошая новая контора, днем там полно народа, а вот ночью остаюсь я один. Материальных ценностей и документов полно, я уж молчу о компьютерах и всяком разном инвентаре. Работа, вообще, спокойная. Обычно ничего у нас не происходит. Сатанистов всяких, как на других объектах, у нас отродясь не бывало. Бродят, правда, готы, но у нашего начальства с их предводителем негласный договор — своими делами можете заниматься, но имущество кладбищенское не трогать. Так что они себя тихо ведут.

Как и на любом другом кладбище, мы держим собак. Раньше у нас их было три. Дворняги, но довольно умные и рабочие. Свой хлеб ели не зря. В основном на цепи сидели, хотя не всегда. Их будки были расставлены по периметру конторы. Еще у нас везде натыканы видеокамеры — ну, мало ли там чего... Вот так и живем.

Недавно я заступил на смену. Мне еще с вечера не понравилось, как себя собаки ведут. Они все лаяли и лаяли, я на них цыкать замучился. Ближе к ночи вроде умолкли, но ненадолго. Когда совсем стемнело, они начали сильно выть. Да так выть, что аж волосы дыбом встали. Мне неприятно было, и я сходил, отвязал одного пса, привел его вовнутрь служебного помещения — пусть, думаю, тут поночует, так спокойнее. Ну и лег спать. Собаки потом вроде угомонились, я уснул.

Просыпаюсь среди ночи от жуткого лая и воя собачьего, слышу — те псы, что на улице, прямо с цепи срываются. Смотрю — Джек (это который со мной внутри) тоже волнуется как-то, но пока молчит. Я на монитор глянул и офигел — вокруг нашего дома фигуры какие-то полупрозрачные бродят! Силуэты такие, еле заметные, больше на человеческие похожи. Я глаза продираю и сам себе не верю — не может этого быть-то. Кто там гуляет?..

Я Джека взял за ошейник и вышел на крыльцо. А пёс ещё и идёт так странно... Ну, знаете реакцию собаки, когда она крысу видит? Вот так и Джек себя вел. Открыли мы дверь, вышли на крыльцо — никого. Только псы воют жутко. Джек на крыльцо встал и тоже выть стал, протяжно, как волк. Я вокруг конторы пошел — никого. Пошел внутрь, глянул на экран, а силуэты так и бродят. Я опять на крыльцо вышел, вдаль глянул, туда, где могилы, и чуть не упал от изумления: над каждой могилкой шары висят, по цвету бело-серые, размерами с два футбольных мяча. Минуты две я стоял, смотрел на них, а собаки тем временем совсем обезумели. Джек был не привязан, поэтому взял и драпанул в сторону могил. Ну, я взял и остальных собак с цепи спустил, подумал — пусть бегут, разберутся...

Прошло минут десять. Собачий лай был слышен сперва громко, а потом замолк. Я вернулся в служебное помещение. На мониторе силуэтов больше не было. Вроде все тихо стало, и я опять спать лег. Проснулся в шесть часов по будильнику, на улице светло уже, а собак так и нет. Ну думаю, гуляют где-то... Досидел до сменщика и ушел домой.

А когда в следующую смену пришел на работу, мне рассказали, что собак в то утро нашли ребята-могильщики растерзанными. Все три собаки были просто порваны, и никто не понимал, кто это сделать мог. Их закопали, конечно, но все были очень долго под впечатлением. Я уже много времени тоже весь в думках, не могу понять, что это были тогда за силуэты и шары. И собак за что так жестоко?.. Я уж и с готами разговаривал, они мне тоже жуть поведали. Сказали, что в ту ночь они слышали со стороны моей конторы крик человеческий, громкий, леденящий, как будто убивают кого... Я ничего такого тогда не слышал — может, спал крепко?

[Зелючка]

Спасибо Серебруш! Жуть какая 

[Алисачудес]

Сейчас все быстренько закончу и спокойненько побоюсь...

[Сибирячка]

Спасибо Серебруша  перестала страшилки  ближе к ночи читать (потом волей -неволей на каждый скрип внимание обращаешь ) только днём ..

[Bruxs St.]

самая жуткая история - о похороненной заживо женщине...