Рождество. Святки.-Автор: Иван Шмелёв

[ива]

7

Рождество. Святки.
Автор: Иван Шмелёв
[attach=2]
Ты хочешь, милый мальчик, чтобы я рассказал тебе про наше Рождество. Ну, что же... Не поймёшь чего — подскажет сердце.

Как будто я такой, как ты. Снежок ты знаешь? Здесь он — редко, выпадет — и стаял. А у нас повалит, — свету, бывало, не видать, дня на три! Всё завалит. На улицах — сугробы, всё бело. На крышах, на заборах, на фонарях — вот сколько снегу! С крыш свисает. Висит — и рухнет мягко, как мука. Ну, за ворот засыплет. Дворники сгребают в кучи, свозят. А не сгребай — увязнешь. Тихо у нас зимой и глухо. Несутся санки, а не слышно. Только в мороз визжат полозья. Зато весной услышишь первые колёса... — вот радость!..

Наше Рождество подходит издалека, тихо. Глубокие снега, морозы крепче. Увидишь, что мороженых свиней подвозят, — скоро и Рождество. Шесть недель постились, ели рыбу. Кто побогаче — белугу, осетрину, судачка, наважку; победней — селёдку, сомовину, леща... У нас, в России, всякой рыбы много. Зато на Рождество — свинину, все. В мясных, бывало, до потолка навалят, словно брёвна, — мороженые свиньи. Окорока обрублены, к засолу. Так и лежат, рядами, — разводы розовые видно, снежком запорошило.

А мороз такой, что воздух мёрзнет. Инеем стоит, туманно, дымно. И тянутся обозы — к Рождеству. Обоз? Ну будто поезд... только не вагоны, а сани, по снежку, широкие, из дальних мест. Гусем, друг за дружкой, тянут. Лошади степные, на продажу. А мужики здоровые, тамбовцы, с Волги, из-под Самары. Везут свинину, поросят, индюшек, — «пылкого морозу». Рябчик идёт, сибирский, тетерев-глухарь...

Знаешь — рябчик? Пёстренький такой, рябой... ну, рябчик! С голубя, пожалуй, будет. Называется — дичь, лесная птица. Питается рябиной, клюквой, можжевелкой. А на вкус, брат!.. Здесь редко видишь, а у нас — обозами тянули. Всё распродадут, и сани, и лошадей, закупят красного товару, ситцу — и домой, чугункой. Чугунка? А железная дорога. Выгодней в Москву обозом: свой овёс-то, и лошади к продаже, своих заводов, с косяков степных.

Перед Рождеством, на Конной площади, в Москве, — там лошадями торговали, — стон стоит. А площадь эта... — как бы тебе сказать?.. — да попросторней будет, чем... знаешь, Эйфелева-то башня где (имеется в виду огромная площадь, в центре которой стоит Эйфелева башня)? И вся — в санях. Тысячи саней, рядами. Мороженые свиньи — как дрова лежат на версту (русская старинная мера длины; 1066,8 метра). Завалит снегом, а из-под снега рыла да зады.

А то чаны, огромные, да... с комнату, пожалуй! А это солонина. И такой мороз, что и рассол-то замерзает... — розовый ледок на солонине (солонина — засоленное мясо, чаще свинина). Мясник, бывало, рубит топором свинину, кусок отскочит, хоть с полфунта (фунт — старая русская мера веса, 409,5 грамма. Значит, полфунта чуть больше 200 граммов), — наплевать! Нищий подберёт. Эту свиную «крошку» охапками бросали нищим: на, разговейся! Перед свининой — поросячий ряд, на версту. А там — гусиный, куриный, утка, глухари-тетерьки, рябчик... Прямо из саней торговля. И без весов, поштучно больше. Широка Россия, — без весов, на глаз. Бывало, фабричные впрягутся в розвальни, — большие сани, — везут-смеются. Горой навалят: поросят, свинины, солонины, баранины... Богато жили.

Перед Рождеством, дня за три, на рынках, на площадях, — лес ёлок. А какие ёлки! Этого добра в России сколько хочешь. Не так, как здесь, — тычинки. У нашей ёлки... как отогреется, расправит лапы, — чаща. На Театральной площади, бывало, — лес. Стоят в снегу. А снег повалит — потерял дорогу! Мужики в тулупах, как в лесу. Народ гуляет, выбирает. Собаки в ёлках — будто волки, право. Костры горят, погреться. Дым столбом.

Сбитенщики (торговец сбитнем — старинным русским напитком, который пили горячим и готовили из воды с мёдом, патокой, сахаром; в напиток добавляли хмель и разные пряности: гвоздику, корицу, имбирь, мускатный орех, перец, лавровый лист) ходят, аукаются в ёлках: «Эй, сла-дкий сби-тень! калачики горя-чи!..» В самоварах, на долгих дужках, — сбитень.

Сбитень? А такой горячий, лучше чая. С мёдом, с имбирём, — душисто, сладко. Стакан — копейка. Калачик мёрзлый, стаканчик сбитню, толстенький такой, гранёный, — пальцы жжёт. На снежку, в лесу... приятно! Потягиваешь понемножку, а пар — клубами, как из паровоза. Калачик — льдышка. Ну, помакаешь, помягчеет.

До ночи прогуляешь в ёлках. А мороз крепчает. Небо — в дыму — лиловое, в огне. На ёлках иней. Мёрзлая ворона попадётся, наступишь — хрустнет, как стекляшка. Морозная Россия, а... тепло!..

В Сочельник, под Рождество, — бывало, до звезды не ели. Кутью варили, из пшеницы, с мёдом; взвар (как и кутью, готовили на Сочельник; взвар напоминает компот с мёдом, сухими фруктами, ягодами) — из чернослива, груши, шепталы (сушёные персики)...

Ставили под образа, на сено. Почему?.. А будто — дар Христу. Ну... будто Он на сене, в яслях. Бывало, ждёшь звезды, протрёшь все стёкла. На стёклах лёд, с мороза. Вот, брат, красота-то!.. Ёлочки на них, разводы, как кружевное. Ноготком протрёшь — звезды не видно? Видно! Первая звезда, а вон — другая...
[attach=1]
Стёкла засинелись. Стреляет от мороза печка, скачут тени. А звёзд все больше. А какие звёзды!.. Форточку откроешь — резанёт, ожжёт морозом. А звёзды!.. На чёрном небе так и кипит от света, дрожит, мерцает. А какие звёзды!.. Усатые, живые, бьются, колют глаз. В воздухе-то мёрзлость, через неё-то звёзды больше, разными огнями блещут, — голубой хрусталь, и синий, и зелёный, — в стрелках. И звон услышишь. И будто это звёзды — звон-то! Морозный, гулкий, — прямо, серебро. Такого не услышишь, нет.

В Кремле ударят, — древний звон, степенный, с глухотцой. А то — тугое серебро, как бархат звонный. И всё запело, тысяча церквей играет. Такого не услышишь, нет. Не Пасха, перезвону нет, а стелет звоном, кроет серебром, как пенье, без конца- начала... — гул и гул.

Ко всенощной. Валенки наденешь, тулупчик из барана, шапку, башлычок (тёплый головной убор, надеваемый чаще поверх шапки, — суконный колпак, капюшон с длинными концами, которые заматывались вокруг шеи, как шарф), — мороз и не щиплет.

Выйдешь — певучий звон. И звёзды. Калитку тронешь, — так и осыплет треском. Мороз! Снег синий, крепкий, попискивает тонко-тонко. По улице — сугробы, горы. В окошках розовые огоньки лампадок. А воздух... — синий, серебрится пылью, дымный, звёздный. Сады дымятся. Берёзы — белые виденья. Спят в них галки. Огнистые дымы столбами, высоко, до звёзд. Звёздный звон, певучий, — плывёт, не молкнет; сонный, звон-чудо, звон-виденье, славит Бога в вышних, — Рождество.

Идёшь и думаешь: сейчас услышу ласковый напев-молитву, простой, особенный какой-то, детский, тёплый... — и почему-то видится кроватка, звёзды.

Рождество Твое, Христе Боже наш,
Возсия мирови Свет Разума...

И почему-то кажется, что давний-давний тот напев священный... был всегда. И будет.

На уголке лавчонка без дверей. Торгует старичок в тулупе, жмётся. За мёрзлым стёклышком — знакомый ангел с золотым цветочком мёрзнет. Я его держал недавно, трогал пальцем. Бумажный ангел. Ну, карточка... осыпан блеском, снежком как будто. Бедный, мёрзнет. Никто его не покупает: дорогой. Прижался к стёклышку и мёрзнет.


Идёшь из церкви. Всё — другое. Снег — святой. И звёзды — святые, новые, рождественские звёзды. Рождество!

Посмотришь в небо. Где же она, та давняя звезда, которая волхвам (в Евангелии восточные мудрецы, которых звезда привела к новорождённому Христу) явилась? Вот она: над Барминихиным двором, над садом! Каждый год — над этим садом, низко. Она голубоватая, святая. Бывало, думал: «Если к ней идти — придёшь туда». Вот прийти бы... и поклониться вместе с пастухами Рождеству! Он — в яслях, в маленькой кормушке, как в конюшне... Только не дойдёшь, мороз, замёрзнешь! Смотришь, смотришь — и думаешь: «Волсви же со звездою путеше-эствуют!..»

Волсви?.. Значит — мудрецы, волхвы. А маленький, я думал — волки. Тебе смешно? Да, добрые такие волки, — думал. Звезда ведёт их, а они идут, притихли. Маленький Христос родился, и даже волки добрые теперь. Даже и волки рады. Правда, хорошо ведь? Хвосты у них опущены. Идут, поглядывают на звезду. А та ведёт их.

Вот и привела. Ты видишь, Ивушка (Ив Жантийом-Кутырин, внучатый племянник, крестник и воспитанник И. С. Шмелёва)? А ты зажмурься.. Видишь — кормушка с сеном, светлый-светлый мальчик, ручкой манит? Да, и волков... всех манит. Как я хотел увидеть!.. Овцы там, коровы, голуби взлетают по стропилам... и пастухи склонились... и цари, волхвы... И вот, подходят волки. Их у нас в России много!.. Смотрят, а войти боятся.

Почему боятся? А стыдно им... злые такие были. Ты спрашиваешь — впустят? Ну, конечно, впустят. Скажут: ну, и вы входите, нынче Рождество! И звёзды... все звёзды там, у входа, Толпятся, светят... Кто, волки? Ну, конечно, рады.

Бывало, гляжу и думаю: прощай, до будущего Рождества! Ресницы смёрзлись, а от звезды всё стрелки, стрелки...

[ива]

Зайдёшь к Бушую. Это у нас была собака, лохматая, большая, в конуре жила. Сено там у неё, тепло ей. Хочется сказать Бушую, что Рождество, что даже волки добрые теперь и ходят со звездой... Крикнешь в конуру: «Бушуйка!» Цепью загремит, проснётся, фыркнет, посунет мордой, добрый, мягкий. Полижет руку, будто скажет: да, Рождество. И на душе тепло от счастья.

Мечтаешь: Святки, ёлка, в театр поедем... Народу сколько завтра будет! Плотник Семён кирпичиков мне принесёт и чурбачков, чудесно они пахнут ёлкой!.. Придёт и моя кормилка (кормилица — женщина, вскормившая своим молоком чужого ребёнка) Настя, сунет апельсинчик, и будет целовать и плакать, скажет: «Выкормочек мой... растёшь»...

Подбитый Барин придёт ещё, такой смешной. Ему дадут стаканчик водки. Будет махать бумажкой, так смешно. С длинными усами, в красном картузе, а под глазами «фонари». И будет говорить стихи. Я помню:

И пусть ничто-с за этот праздник
Не омрачает торжества!
Поднёс почтительно-с проказник
В сей день Христова Рождества!

В кухне на полу рогожи, пылает печь. Теплится лампадка. На лавке, в окорёнке (маленькая лоханка, кадушка для мытья и вымачивания мяса) оттаивает поросёнок, весь в морщинках, индюшка серебрится от морозца. И непременно загляну за печку, где плита: стоит?.. Только под Рождество бывает. Огромная, во всю плиту, — свинья! Ноги у ней подрублены, стоит на четырех култышках, рылом в кухню. Только сейчас втащили, — блестит морозцем, уши не обвисли.

Мне радостно и жутко: в глазах намёрзло, сквозь беловатые ресницы смотрит... Кучер говорил: «Велено их есть на Рождество, за наказание! Не давала спать Младенцу, всё хрюкала. Потому и называется — свинья! Он её хотел погладить, а она, свинья, щетинкой Ему ручку уколола!» Смотрю я долго. В чёрном рыле — оскаленные зубки, «пятак», как плошка. А вдруг соскочит и загрызёт?.. Как-то она загромыхала ночью, напугала.

И в доме — Рождество. Пахнет натёртыми полами, мастикой, ёлкой. Лампы не горят, а всё лампадки. Печки трещат-пылают. Тихий свет, святой. В холодном зале таинственно темнеет ёлка, ещё пустая, — другая, чем на рынке. За ней чуть брезжит алый огонёк лампадки, — звёздочки, в лесу как будто... А завтра!..

А вот и завтра. Такой мороз, что всё дымится. На стёклах наросло буграми. Солнце над Барминихиным двором — в дыму, висит пунцовым шаром. Будто и оно дымится. От него столбы в зелёном небе. Водовоз подъехал в скрипе. Бочка вся в хрустале и треске. И она дымится, и лошадь, вся седая. Вот мороз!..

Топотом шумят в передней. Мальчишки, славить (Христа славить — ходить по домам в Рождество с пением церковных песен)... Все мои друзья: сапожниковы, скорнячата (дети скорняка — мастера, обрабатывавшего шкуры пушных животных на мех). Впереди Зола, тощий, кривой сапожник, очень злой, выщипывает за вихры мальчишек. Но сегодня добрый. Всегда он водит «славить». Мишка Драп несёт звезду на палке — картонный домик: светятся окошки из бумажек, пунцовые и золотые, — свечка там. Мальчишки шмыгают носами, пахнут снегом.


— «Волхи же со Звездою питушествуют!» — весело говорит Зола.

Волхов приючайте,
Святое стречайте,
Пришло Рождество,
Начинаем торжество!
С нами Звезда идёт,
Молитву поёт...

Он взмахивает чёрным пальцем, и начинают хором: Рождество Твое, Христе Бо-же наш...

Совсем не похоже на Звезду, но всё равно. Мишка Драп машет домиком, показывает, как Звезда кланяется Солнцу Правды. Васька, мой друг, сапожник, несёт огромную розу из бумаги и всё на неё смотрит. Мальчишка портного Плешкин в золотой короне, с картонным мечом серебряным.

— Это у нас будет царь Кастинкин (царь Кастинкин, царь Ирод — герои народного представления. Император Константин узаконил христианство в древнем Риме в 313 году. Царь Ирод, по Евангелию, — злой и жестокий царь, который, узнав о рождении Христа и боясь, что Тот отберёт у него власть, приказал убить всех младенцев в Вифлееме. Но Христа эта расправа не коснулась, потому что Его Мать, Пресвятая Богородица, и Её обручник Иосиф бежали в Египет. Конечно, представление, которое описано автором, к настоящим Константину и Ироду отношения не имеет, но было любимо народом и ставилось повсюду), который царю Ироду голову отсекает! — говорит Зола. — Сейчас будет святое приставление! — Он схватывает Драпа за голову и устанавливает, как стул. — А кузнечонок у нас царь Ирод будет!

Зола схватывает вымазанного сажей кузнечонка и ставит на другую сторону. Под губой кузнечонка привешен красный язык из кожи, на голове зелёный колпак со звёздами.

— Подымай меч выше! — кричит Зола. — А ты, Стёпка, зубы оскаль страшней! Это я от бабушки ещё знаю, от старины!

Плешкин взмахивает мечом. Кузнечонок страшно ворочает глазами и скалит зубы. И все начинают хором:

Приходили вол-хи,
Приносили бол-хи,
Приходили вол-хари,
Приносили бол-хари.
Ирод ты Ирод,
Чего ты родился,
Чего не хрестился,
Я царь Ка-стинкин,
Маладенца люблю,
Тебе голову срублю!

Плешкин хватает чёрного Ирода за горло, ударяет мечом по шее, и Ирод падает, как мешок. Драп машет над ним домиком.

Васька подаёт царю Кастинкину розу. Зола говорит скороговоркой:

— Издох царь Ирод поганой смертью, а мы Христа славим-носим, у хозяев ничего не просим, а чего накладут — не бросим!

Им дают жёлтый бумажный рублик и по пирогу с ливером, а Золе подносят и зелёный стаканчик водки. Он утирается седой бородкой и обещает зайти вечерком спеть про Ирода «подлинней», но никогда почему-то не приходит.

Позванивает в парадном колокольчик и будет звонить до ночи. Приходит много людей поздравить. Перед иконой поют священники, и огромный дьякон вскрикивает так страшно, что у меня вздрагивает в груди. И вздрагивает всё на ёлке, до серебряной звёздочки наверху.

Приходят-уходят люди с красными лицами, в белых воротничках, пьют у стола и крякают.

Гремят трубы в сенях. Сени деревянные, промёрзшие. Такой там грохот, словно разбивают стёкла. Это — «последние люди», музыканты, пришли поздравить.

— Береги шубы! — кричат в передней. Впереди выступает длинный, с красным шарфом на шее. Он с громадной медной трубой и так в неё дует, что делается страшно, как бы не выскочили и не разбились его глаза. За ним толстенький, маленький, с огромным прорванным барабаном. Он так колотит в него култышкой, словно хочет его разбить. Все затыкают уши, но музыканты играют и играют.

Вот уже и проходит день. Вот уж и ёлка горит — и догорает. В чёрные окна блестит мороз. Я дремлю. Где-то гармоника играет, топотанье... — должно быть, в кухне.

В детской горит лампадка. Красные языки из печки прыгают на замёрзших окнах. За ними — звёзды. Светит большая звезда над Барминихиным садом, но это совсем другая. А та, Святая, ушла. До будущего года.
--------------------------------------------------------------------------------
© Шмелёв Иван Сергеевич «Рождество»
© Художники Юрий и Ирина Юрасовы
--------------------------------------------------------------------------------

[risvir54]

 :flower3:Спасибо!

[НИТОЧКА]

ИВА, спасибо, так душевно! С светлым праздником Рождества! Храни Вас Бог!

[Тания]

Спасибо,ива!!!

[МисМарпл]

спасибо ива !          ссылка

[tucha]

ИВА 

[ива]

Поздравляю с Рождеством!
 
Благословен тот день и час,
Когда Господь наш воплотился,
Когда на землю Он явился,
Чтоб возвести на Небо нас.
Благословен тот день, когда
 Отверзлись вновь врата Эдема;
Над тихой весью Вифлеема
 Взошла чудесная звезда!
Когда над храминой убогой
 В полночной звездной полумгле
 Воспели «Слава в вышних Богу!» —
Провозвестили мир земле
 И людям всем благоволенье!
Благословен тот день и час,
Когда в Христовом Воплощенье
 Звезда спасения зажглась!..
Христианин, с Бесплотных Ликом
 Мы в славословии великом
 Сольем и наши голоса!
Та песнь проникнет в небеса.
Здесь воспеваемая долу
 Песнь тихой радости души
 Предстанет Божию Престолу!
Но ощущаешь ли, скажи,
Ты эту радость о спасеньи?
Вступил ли с Господом в общенье?
Скажи, возлюбленный мой брат,
Ты ныне так же счастлив, рад,
Как рад бывает заключенный
 Своей свободе возвращенной?
Ты так же ль счастлив, как больной,
Томимый страхом и тоской,
Бывает счастлив в то мгновенье,
Когда получит исцеленье?
Мы были в ранах от грехов —
Уврачевал их наш Спаситель!
Мы в рабстве были — от оков
 Освободил нас Искупитель!
Под тучей гнева были мы,
Под тяготением проклятья —
Христос рассеял ужас тьмы
 Нам воссиявшей благодатью.
Приблизь же к сердцу своему
 Ты эти истины святые,
И, может быть, еще впервые
 Воскликнешь к Богу своему
 Ты в чувстве радости спасенья!
Воздашь Ему благодаренье,
Благословишь тот день и час,
Когда родился Он для нас.
---------------------------------------------
Великий князь Константин Романов