«Радости жизни там, где другие проходят мимо них»: памяти Всеволода Овчинникова.
 
30 августа 2021 г. на 95-году ушел из жизни Всеволод Владимирович Овчинников — советский и российский журналист и писатель-публицист, один из ведущих советских послевоенных журналистов-международников, востоковед, специалист по Японии и Китаю. На протяжении почти сорока лет был корреспондентом и политическим обозревателем газеты «Правда», затем обозревателем «Российской газеты». Много лет прожил в Китае, Японии, Великобритании. Благодаря его книгам «Ветка сакуры (Рассказ о том, что за люди японцы)» (1970) и «Корни дуба (Впечатления и размышления об Англии и англичанах)» (1980) тысячи советских людей открывали для себя повседневную жизнь жителей других стран, знакомились с их менталитетом, обычаями, привычками. Вспоминаем некоторые цитаты из произведений В. Овчинникова.
 
Выражение «он умеет жить» японцы понимают по-своему. В их представлении, человек, умеющий жить, видит радости жизни там, где другие проходят мимо них.
 
***
 
Совершенствование прекраснее, чем совершенство; завершение полнее олицетворяет жизнь, чем завершенность. Поэтому больше всего способно поведать о красоте то произведение, в котором не все договорено до конца.
 
***
 
Как японский, так и английский садовник видят свою цель не в том, чтобы навязать природе свою волю, а лишь в том, чтобы подчеркнуть ее естественную красоту. Как японский, так и английский повар стремятся выявить натуральный вкус продукта в отличие от изобретательности и изощренности мастеров французской и китайской кухни. Уважение к материалу, к тому, что создано природой, — общая черта прикладного искусства двух островных народов.
 
***
 
Радоваться или грустить по поводу перемен, которые несет с собой время, присуще всем народам. Но увидеть в недолговечности источник красоты сумели, пожалуй, лишь японцы. Розовые соцветия сакуры волнуют и восхищают японцев не только своим множеством, но и своей недолговечностью. Лепестки сакуры не знают увядания. Весело кружась, они летят к земле от легчайшего дуновения ветра. Они предпочитают опасть еще совсем свежими, чем хоть сколько-нибудь поступиться своей красотой.
 
***
 
Японская мораль предписывает избегать прямой конфронтации, не допускать положений, когда одна из сторон всецело одерживала бы верх над другой. Нельзя доводить до того, чтобы побежденный «потерял лицо», предстал перед окружающими униженным и оскорбленным. Это означало бы задеть такую болезненную струну, как «гири» — долг чести, то есть нажить себе смертельного врага.
 
***
 
Западная цивилизация с детских сказок приучает людей к тому, что в конце концов всякое добро вознаграждается. Именно из-за отсутствия подобных концовок многие произведения японской литературы кажутся иностранцам незавершенными. Японцев же куда больше, чем формула «порок наказан, добродетель вознаграждена», волнует в искусстве тема человека, который жертвует чем-то дорогим ради чего-то более важного.
Поэтому излюбленный сюжет у них — столкновение долга признательности с долгом чести или верности государства с верностью семье. Счастливые концовки в таких случаях вовсе не обязательны, а трагические воспринимаются как светлые, либо утверждают силу воли людей, которые выполняют свой долг любой ценой.
 
***
 
Японская мораль постоянно требует от человека огромного самопожертвования ради выполнения долга признательности и долга чести. Логично было бы предположить, что та же мораль насаждает аскетическую строгость нравов, считая грехом физические удовольствия, плотские наслаждения. Однако японцы не только терпимо, но даже благожелательно относятся ко всему тому, что христианская мораль называет человеческими слабостями. Воздержанность, строгий вкус, умение довольствоваться малым вовсе не означают, что японцам присущ аскетизм. На них давит тяжкое бремя моральных обязанностей. Их связывают по рукам и ногам путы бесчисленных правил поведения. Но наряду с жесткими ограничениями японский образ жизни сохраняет и лазейки, которые ведут к распущенности нравов. Японская мораль лишь подчеркивает, что физическим удовольствиям, плотским наслаждениям следует отводить подобающее, причем второстепенное место. Они, на взгляд японцев, сами по себе не заслуживают осуждения, не составляют греха. Но в определенных случаях человек вынужден сам отказываться от них ради чего-то более важного.
 
***
 
Чтобы понять незнакомую страну, важно преодолеть привычку подходить к другому народу со своими мерками. Подметить черты местного своеобразия, описать экзотические странности — это лишь шаг к внешнему знакомству. Для подлинного познания страны требуется нечто большее. Нужно приучить себя переходить от вопросов «как?» к вопросам «почему?»

 =================================================================
Его книгами зачитывается не одно поколение, а бестселлер «Ветка сакуры» только на родине переиздавался сорок раз. Китай, Япония, Англия заняли особое место в судьбе Всеволода Владимировича. Как к знатоку политики и нравов этих стран, к нему обращаются постоянно.
 
В руках - свежий выпуск «Российской газеты», где легендарный Всеволод Овчинников трудится уже более двадцати лет. В голове — список дел. Успеть обсудить правки в очередном материале, ответить на бесконечные звонки и пошутить, вспоминая свой первый рабочий день в «Правде».
 
«Помню, я пришел в «Правду» в тот день, когда выгнали из газеты человека, проработавшего там 28 лет. В слове «главнокомандующий» он букву «л» пропустил. Вернее, наборщик пропустил, а он не заметил...», - рассказывает Всеволод Овчинников.
 
Первый советский журналист в Поднебесной. Каждый материал Овчинникова в середине 50-х, как сейчас бы сказали — мировой эксклюзив. Поездка в Тибет, интервью с Далай-ламой и репортажи из азиатских трущоб. Он всегда старался не просто пересказать, а почувствовать события, понять их изнутри.
 
«Меня интересовала эта страна, где есть Советские районы, где есть Красная армия... Поехать в Китай в 1953 году на семь лет — это был золотой век моей журналистской карьеры», - говорит он.
 
В 1956 году по дороге в Пекин Овчинников заблудился. Заехал в небольшую деревню, попросил ночлега... Хозяин принял иностранца за шпиона.
 
«Личная ваша свобода ограничена, мы сейчас ведем переговоры о вашем будущем. Только имейте в виду, что будьте сговорчивы, а то, так сказать, плохо, нам придется вас везти куда-то очень далеко без гарантии возврата», - вспоминает журналист.
 
Позже Овчинникова отпустили и извинились. В Поднебесной его знали. С ним считались. Чжоу Эньлай восторгался его владением китайским языком. Мао Цзэдун как-то сам пригласил на интервью. Во время саммита ШОС в начале двухтысячных Цзян Цзэмин неожиданно обратился к нему цитатой из «17 мгновений весны».
 
«Он встал, сказал: на этом все. А вас, Штирлиц, я попрошу остаться... Подошел, взял меня за руку — «Я рад лично вас поприветствовать, мы давно знаем друг друга». Он так сказал: «Мы давно знаем друг друга», - рассказывает публицист.
 
После Китая была Япония, потом Великобритания, где Всеволод Овчинников дружил с писателем Джеймсом Олдриджем, и которого часто приглашал в гости.
 
«Среди журналистов в Лондоне ходила такая фраза, что у Овчинниковых очень интересно», - вспоминает он.
 
Находясь в чужой стране, Овчинников лучше понимал свою. Умел писать между строк, чтобы советская цензура пропустила, а читатель понимал, что скрыто. Его книгой «Ветка сакуры» зачитывались. Весь тираж тут же сметали с прилавков. Но публикацию в опальном «Новом мире» журналисту еще долго припоминало партийное руководство.
 
«Я не был диссидентом, я не был антисоветчиком, но я как-то все-таки сохранял свое собственное я, свое собственное мнение, и читатель это ценил, чувствовал...» - говорит Всеволод Овчинников.
 
Он шутит: мог бы стать дипломатом. Однажды Юрий Андропов предложил Овчинникову стать консультантом в вопросах Азии.
 
«Я отказался, говорю, что я журналист, я очень не люблю аппаратную работу Сидеть, править чужой текст, чего-то там такое, меня это не привлекает. Как ни странно, он не обиделся», - рассказывает он.
 
Овчинникова знали не только как писателя, но и как ведущего «Международной панорамы».
 
«Тот факт, что я веду «Международную панораму», он очень нравился руководству « Правды», - вспоминает журналист и писатель.
 
Книги Всеволода Овчинникова - и сейчас на прилавках. К юбилею он выпустил еще одну, 24-ю по счету. Он подпишет ее для журналистов Первого на китайском. Овчинников - О Фу Чин, в переводе: министр европейского счастья. На вопрос, что значит счастье для него, ответит, не задумываясь: и в свои 90 быть в профессии.
/Поговорим/