Тема: дилдо (Прочитано 2711 раз)

бегемот05

25

часть первая
Вот уж семь лет прошло с той поры, как закончилась война. Те кто получил назад своих родных и близких живыми, пусть и не очень здоровыми, тайком благодарили Господа за оказанную им милость. Тайком - от -того, что Советская Власть под руководством «отца всех народов» , не приветствовала верующих в Бога. Да что там «не приветствовала»
Откровенно преследовала. Женщины, отмолившие у злобной госпожи Смерти своих мужей, сыновей, дочек, отцов и других родственников, исходили слезами благодарности, стоя на коленях у икон.
Далеко не все, конечно. Большинство давно забыли о Боге, поддавшись на слишком напористую агитацию специально назначенных для это «специалистов».
Своего Степана, Наталья отмаливала так рьяно, что вернулся муж к молодой жене без единой царапинки на теле. «Как заговоренный» - завистливо глядя на молодую пару, говорили люди.
И никому невдомек было, как на протяжении всего военного времени, истово молились по ночам перед иконами две женщины. Мать Степана Лукерья Матвеевна и молодая беременная жена Наташа. Нельзя сказать, что юная комсомолка сразу, безоговорочно поддалась на уговоры свекрови и опустилась на колени перед темным ликом Христа.
Поначалу язык молодухи, страстно желающей увидеть своего Степушку живым, не поворачивался во рту, чтоб повторять слова молитвы за свекровью.
Слова застревали в горле. При любом звуке во дворе, хотелось соскочить с колен и спрятаться. «А вдруг увидит кто? Вдруг донесут комсомольскому вожаку Кольке Глызину» Парня не взяли на фронт из-за увечья, полученного еще в детстве. После этого одна его нога стала заметно короче.
Убежденный атеист, комсомолец Глызин, потеряв надежду попасть на передовую, сам напросился в комсомольские вожаки. На новой должности, парень свирепствовал, заставляя малочисленную свою команду подчиненных, выкладываться сверх возможностей, на колхозных работах. Николай и сам не отставал от рядовой молодежи. Но несмотря на страшную усталость и полуголодную жизнь, Коля находил время, чтобы поинтересоваться бытом комсомольцев своего небольшого села. Он мог появиться на пороге любого дома в самый неурочный час. И горе тому комсомольцу, в чьем доме увидит Коля икону на стене.
Лукерья Матвеевна могла бы и послать подальше назойливого визитера. Но… Послать было чревато. Могли и во «враги народа» записать. Поэтому пожилая женщина тщательно прятала единственную, старинную икону Христа Спасителя. И только тогда, когда над селом опускалась глубока ночь, Лукерья доставала икону из тайника, приспосабливала на стену и опускалась на колени.
Неназойливо, но достаточно упорно она приучила молиться сноху.
Умная женщина добилась своего, ловко сыграв на чувствах молодой жены к фронтовику, своему сыну. Наташа и сама не заметила, как истово уверовала в существования Всевышних сил. Эта уверенность росла в ней с каждым днем все сильнее, так как письма от мужа поступали с завидным постоянством. Ни ранений, ни плена. Редкостная удача. «Естественно, Боженька помогает», - с благодарностью отвешивая земные поклоны , думала молодая женщина
Не прекратила она свои молитвы даже в медпункте, во время первых родов. Отдыхая между схватками, под мерный успокаивающий говор немолодой фельдшерицы, Наталья мысленно читала молитвы, умоляя Господа поскорее избавить ее от родовых мук и дать ей крепкого ребеночка.
Все так и случилось. Страдала она сравнительно недолго и без особых мук, родила здоровенького мальчишечку, которого тут же назвала Николаем. В честь Святого Николая, конечно. Хотя Колька Глызин, узнав имя ребенка одной из своих «подопечных», задрал нос решив, что родился будущий член Коммунистической Партии.
Война закончилась полной победой Советских войск. Все кто мог вернуться к родным пенатам, вернулись. Одним из первых в свое небольшое село, заявился Степан Бережков. Он прошел по улице, сверкая медалями и буквально волоча на себе двух вцепившихся в него женщин.
Дней пять тридцатилетний солдат гулял напропалую. Его угощали все, кто имел хоть какой-то запас самогона. Женщины, все еще надеявшиеся на возвращение тех, на кого получил «похоронки», шли в дом Бережкова с надеждой на «вдруг». А вдруг Степан встречал кого-нибудь из земляков, а вдруг в части ошиблись и послали «похоронку» не туда. А вдруг, их раненый сын или муж лежит где-нибудь в госпитале!
Степан, как мог уговаривал и обнадеживал несчастных вдов, хотя и сам понимал, что надежда на чудо, практически равна нулю. Седом за Степаном, в село вернулись еще человек пять фронтовиков. Поток женщин переключился на них. А Степан, как и положено добросовестному Строителю Коммунизма, вышел на работу. До призыва в армию он трудился колхозным трактористом. Однажды поздно ночью, насытившись стыдливыми ласками жены, Степан, как обычно, крепко уснул. Проснувшись ночью по нужде, он не обнаружил рядом Натальи.
Из комнаты матери, сквозь неплотно прикрытую дверь, пробивался тусклый свет. Подойдя из любопытства поближе, Степан услышал тихое, монотонное бормотание, доносящееся из материнской спальни.
Приоткрыв дверь, он увидел то, что и ожидал. К виду молящейся матери, мужчина привык с детства. А вот жену свою на коленях перед иконой, Степан видел впервые. Не удивился он потому, что еще до войны, сразу после их с Наташкой свадьбы, мать несколько раз пыталась приобщить сноху к Богу. И лишь непримиримость сына охлаждала ее пыл. Уходя на фронт, он наказывал матери не втягивать жену в свои «поповские бредни».
Бережков не стал мешать женщинам. Бесшумно притворив дверь, он вернулся в постель. Во время войны атеистическое восприятие мира, в сердце Степана, сильно поубавилось. Еще тогда, череда странных совпадений насторожила рьяного комсомольца. Он припомнил до мельчайших подробностей, как однажды, в самом начале войны, пехотный полк, в котором служил Степан, попал под сильнейшую бомбежку. Десятки фашистских самолетов налетели неожиданно, застав полк в открытом поле. В тот день погибло огромное количество пехотинцев.
Степан с товарищем укрылся в свежей воронке от фашистской бомбы.
Даже сквозь невообразимый грохот разрывов было слышно, как кричат раненные и умирающие товарищи. Но не то что прийти на помощь, голову поднять было невозможно от свиста осколков. И вдруг непонятно что, заставило Степана выскочить из воронки и броситься в соседнюю. И в ту же минуту, туда, где он только что прятался, где остался его товарищ, вонзилась очередная бомба.
От близко разорвавшегося снаряда, Степана с двумя, уже сидящими в воронке солдатами, засыпало землей почти полностью. Но они смогли выбраться после окончания бомбежки. Целую неделю Степан ничего не слышал от контузии. Но со временем слух восстановился, как и у его однополчан.
Свое чудесное спасение, Степан отнес за счет счастливого случая.
Второй, не менее странный случай, произошел с ним год спустя.
Воевал Степан в частях Юго-Западного фронта. И однажды, в начале февраля 1942 года, в их полк прибыли священники. Они отслужили молебен в честь Казанской иконы Божьей Матери. Большинство атеистически настроенной молодежи фронта, приняли это с нескрываемой усмешкой и недовольством. Но Степан, сам не зная от-чего, внимал священникам с интересом и благоговением. И хотя он стыдился креститься принародно, в душе возблагодарил Бога за свое чудесное спасение год назад. И шепотом, но от души, попросил у Богородицы сохранить его для жизни с молодой женой, ради сыночка своего Коленьки.
А спустя пару дней, он еще раз поразился чуду, в происхождении которого, почти не сомневался. Ночью его и двоих однополчан, командир отряда, отправил на разведку.
В темноте и в метели они сбились с пути. Вынырнувшие из белой пучины фрицы, быстро обезоружили парней. Выстрелить успел только Степан. Сразив фашиста, он бросился в темноту и прыгнул в сугроб, провалившись в снег по грудь. Хватило смекалки не барахтаться, привлекая к себе внимание. Наоборот, Степан зарывшись в снег, замер. Спас маскировочный халат, темнота и родная, русская метель.
Над его головой густо просвистели пули. Одна из них, сбила с головы Степана ушанку.
Потом все стихло и фашисты ушли, уводя с собой его товарищей.
Степан возвратившись в часть, доложил все командиру без утайки. Ему грозил, скорей всего, трибунал. Но и тут опасность быть незаслуженно осужденным, возможно расстрелянным, прошла мимо.
Командир их отряда, просто на слово, поверил бойцу, не раз отличавшемуся в боях. Случай с неудачной разведкой и гибелью двух солдат, он скрыл от вышестоящего командования.
Были еще несколько более незначительных случаев. Но еще один из них, достаточно весомый, чтобы поверить в существование ангела хранителя, Степан запомнил на всю жизнь.
Это произошло уже в Берлине, спустя пару дней после полной капитуляции фашистов. За неделю до демобилизации солдата домой.
Он стоял на пороге полуразрушенного здания, внутри которого расположилась их часть. Степан смотрел на немецких детишек, стоящих с чашками и кастрюльками у солдатской, передвижной кухни. Несмотря на то, что это были дети его злейших врагов, злости на них он совершенно не испытывал.
Докурив самокрутку, Степан шагнул внутрь здания. И тот час, на то место, где он только что стоял, откуда-то сверху, свалился огромный кусок бетонной глыбы. Видимо, пострадавшая от артиллерии кладка, начала не во время рушится.
Пыльный вихрь толкнул солдата в спину с такой силой, что тот упал на колени. Громко воскликнув - «О мать Божья. Ни хрена себе» - Степан бросился подальше от входа.
И вот сейчас, лежа в собственной кровати, мужчина с благодарностью думал о тех неведомых силах, что помогли ему не только остаться в живых, но и спасли руками Советского народа, огромную Страну.
Когда жена вернулась в постель, Степан с нежностью обняв ее молодое, горячее тело, шепнул- «О чем молилась, Натаха?»
Он почувствовал, как жена напряглась от неожиданности и коротко хохотнув, разрешил- «Молись, милаха. Кто его знает, что ТАМ нас ждет.»
Прошел год. У Бережковых родился второй ребенок. На этот раз девочка. Ребенка назвали Машенькой. В честь девы Марии, как подумал каждый из членов семьи.
И вот уже семь лет Великой Победы позади. Одиннадцатилетний Коленька, лицом пошел в мать. Такой же светленький, голубоглазый и покладистый. Он во всем помогал старшим. Опекал младшую, шестилетнюю Машку, кареглазую капризу. Жили Бережковы, на зависть людям. Без серьезных скандалов и размолвок.
Наталья, простудившись однажды достаточно серьезно, долгое время не беременела. И лишь спустя шесть лет после рождения Машутки, почувствовала, что снова носит дитя от любимого мужа.
В колхозе мало что изменилось.
О машинном доении, в те годы, многие даже не слышали. Основные силы и средства страны уходили на восстановление разрушенных городов заводов и прочих промышленных предприятий. За все семь послевоенных лет, колхоз получил в свои владения лишь комбайн, пару колесных тракторов и новенькую бортовую машину. До этого, молоко на завод возили на конях в телеге.
Степан, подучившись, сел за руль новенькой полуторки, уступив хорошо отремонтированный свой трактор молодому парнишке.
Машина летом в основном, служила для доставки удоя в районный поселок Ирменка. Зимой из-за бездорожья, молоко в район доставляли все в тех же флягах в будке, устроенной на прицепных санях трактора.
Везли его вместе с детишками школьниками, что учились в районной школе. В селе, где жил Степан, действовала только школа — четырехлетка.

Степан сдавал молоко на молокозавод, дожидался переработки и назад в тех же флягах, привозил обрат для колхозных телят. Такие поездки за 40 километров от села, он проводил два раза в день. Без выходных и праздников. Коровы не признавали выходных. Доить их приходилось ежедневно. Да еще и не раз. Сквасить молоко, принести хоть малейший убыток колхозу, расценивалось в те времена, как вредительство. Людей садили и за меньшие проступки, чаще всего, не зависящие от человека.
Степан иногда брал в поездки с собой детей. Чаще — только Машеньку. Он хоть и не признавался даже себе, но дочку любил больше. Маша родилась при нем и была точной копией своего достаточно приглядного папки.
На Степана тайно заглядывались не только вдовы, но и замужние женщины. Но тот слишком любил детей и свою хрупкую, нежную женушку. Другие бабы его не привлекали.
Стояло жаркое лето 1952 года. Как всегда, после вечерней дойки, Степан загрузив молочные фляги в кузов своей полуторки, отправился в районный поселок Ирменск. Машеньку он обычно брал с собой по утрам. А к вечеру ни к чему. Жена с работы придет и присмотрит за детьми.
Сдав молоко и получив обрат, мужчина , не задерживаясь, отправился в обратный путь. Дорога, похожая на огромную, стиральную доску , занимала не мало времени. По такой особо не разгонишься. Свыше сорока в час не выжмешь. Особенно, груженным старыми флягами с разболтавшимися крышками. Приходилось под защелку каждой, дополнительно подкладывать специально выстроганные дощечки, чтобы не выплескивалось драгоценное их содержимое.
Солнце достаточно низко висело над горизонтом, окрашивая окрестности в розовый цвет.
Розовой казалась даже пыль, что густым столбом поднимаясь из-под колес, долго висела в воздухе. Кругом, насколько хватало глаз, расстилались Ирменские поля, засеянные пшеницей, кукурузой и другими культурами.
Степана всегда возмущало отношение вышестоящего начальства к разным хозяйствам. Ирменю в изобилии выделялась техника, строительные материалы и дополнительная рабочая сила в виде студентов и солдат — срочников. Конечно, Ирменка была раза в четыре больше его собственного села. И колхоз там был намного больше. Но техники выделялось им не в четыре, а раз в десять больше, чем многочисленным небольшим хозяйствам района.
И надои у них, естественно были гораздо больше за счет кормов и ухода. А еще за счет того, что Ирменке , как точно знал Степан, недавно выделили три десятка высокоудойных коров. Их закупили где-то в других районах из областного бюджета. На собраниях, прошедших в маленьких хозяйствах, всем обещали выделить по паре телок для воспроизводства стада. Но потом замолчали. И все поголовье закупленных животных досталось Ирменскому колхозу. А все от-того, что председатель его был родным братом какого-то крупного чиновника в областном городе.
Об этом знали все колхозники. И молчали, конечно. Не те времена были, чтобы рот раскрывать там, где его на замке держать надо было. Границу между полями Ирменского и его собственного колхоза, Степан узнал и без указателя. Слишком заметно отличались поля друг от друга. В маленьком колхозе Степана не было техники, чтобы вовремя и качественно обрабатывать свои угодья.
А женских рук с тяпками на все не хватало.
Неожиданно невеселые мысли Степана упорхнули. Вдоль дороги, петляющей между полями, шла женщина. «Странно. Пешком такую даль. Видать, срочное дело у бабы было в Ирменке. Интересно, кто такая. На наших баб не похожа»
Женщина, действительно казалась немного странной. Сельские бабы никогда не выйдут на люди без платка на голове. Летом все поголовно ходили в ситцевых легких платочках. Зимой, соответственно, в теплых, чаще ручной вязки шалях.
Незнакомка шагала бодро и легко, будто и не отмахала более 30 км. Черные, даже на вид, жесткие, густые волосы, были уложены в высокую, замысловатую прическу. Такие прически Степан видел только у дам из кино. В их село раз в неделю приезжало это передвижное чудо цивилизации, под названием «КИНО»
Одежда незнакомки тоже возбудила любопытство Степана. Длинная до пят юбка, струилась темно синими волнами. Видно, что это был шелк, а не привычный ситец или сатин. Желтая, в черный горох блузка глубоко открывала шею и часть груди. Сельские женщины шили свои наряды с обязательным, глухим воротом или простеньким, округлым вырезом вокруг шеи. Но таким, лишь бы голова проходила в проем.
В одной руке женщина держала средних размеров, фанерный чемодан. В другой - синюю вычурная сумочку. Но самое странное в незнакомке, это был черный, большой кот или кошка, удобно устроившийся на плече «барышни». Так про себя окрестил ее Степан.
Остановив машину рядом с женщиной, он крикнул, высунувшись в открытое окно грузовика, - «Мадам, прошу в машину. Устали наверное.»
Женщина, не прекращая движения, слегка лишь повернула голову в его строну. Ее глаза бездонно темные и огромные полоснули по нервам Степана коротко и больно. Словно кто-то ударил его кулаком по затылку. Неожиданно сильно заболела голова и перед глазами поплыли темные круги.
Степан почувствовал, как его сознание отделяется от него и уносится куда-то. Так бывало в первые дни контузии на фронте. Достаточно быстро справившись с навалившейся на него, непонятной слабостью, Степан с удивлением посмотрел вслед удаляющейся незнакомки. Кота на ее плече уже не было. Видимо, убежал в заросли чахлой кукурузы, что росла на полях его колхоза.
Руки отчего-то тряслись. Немного успокоившись, Степан решил, что с ним, от постоянной рабочей усталости, случился небольшой обморок. Возможно, дала знать о себе контузия девятилетней давности.
Тронувшись с места, машина медленно покатилась по ребристой дороге, дребезжа и подскакивая на ее неровностях. Поравнявшись с женщиной, Степан, уже не останавливая машины, снова крикнул в окно- «Так едете или нет?
Не удостоив водителя даже взглядом, незнакомка продолжила свой путь. «Вот стерва»- подумал о ней Степан и тут же вновь почувствовал боль в затылке.
Решив, что нужно попросить у председателя колхоза хотя бы парочку выходных, Степан, не пытаясь больше заговорить со странной женщиной, прибавил скорость.
Добравшись до дома, он почувствовал себя прекрасно. Вот только неприятный осадок от встречи с более чем странной особой, не прошел окончательно.
Не зная почему, он промолчал и ничего не рассказал домашним о встрече с « черной дамой», как про себя окрестил Бережков женщину, что встретил в дороге.
Валентина Сараева-Булдакова

бегемот05

часть вторая

Наташа дохаживала последние недели перед родами. Она слегка оплыла. На щеках выступили темные пятна. Женщине шел 35 год и третью беременность она носила гораздо тяжелее, чем предыдущие.
Ни о какой близости с женой, естественно не могло быть и речи. Степан, не желая причинять жене неудобств, последние полгода спал отдельно. И в этот раз, уставший с дороги, едва поужинав, он поцеловал жену и детей и отправился в постель.
Обычно Степан спал крепко, почти без сновидений. Но в эту ночь он проснулся часа в три ночи. Что-то тревожило мужчину, давило на грудь Дышать было тяжело. Решив проветриться, он осторожно поднялся и стараясь никого не потревожить, вышел во двор.
По привычке, закурив самокрутку, Степан присел на ступеньку высокого крыльца. Июльская теплая ночь сияла высоко над ним миллиардами крохотных, но ярких звезд. Докурив самодельную папиросу, мужчина тщательно затушил окурок и откинув его подальше, поднялся, намереваясь войти в дом.
Но что-то остановило его. Взглянув в стремительно темнеющее небо, Степан застыл в удивлении. Звезды с одной стороны неба, вдруг быстро начали гаснуть. Было такое впечатление, что по небу очень быстро двигалась черная туча, заслоняя собой звезды. Но накрывающий звезды, край тучи, был необыкновенно ровным. «Странно. Сроду такого не видел» — подумал Степан. Через пару минут в природе потемнело так, что стоящий на крыльце мужчина, не увидел собственной, вытянутой руки, которой он попытался отворить дверь в сени.
В бездонной совершенно черной вышине не видно было ни единой звездочки. «Что за хрень. Жутко даже» - Степан на ощупь открыл дверь в дом. Но не успел он сделать и шага, как его отвлекло громкое кошачье мяуканье. Оглянувшись, он увидел совсем рядом два ярко зеленых, просто пылающих в темноте, глаза.
Зеленые точки горели совсем близко и достаточно высоко для кошачьего роста. «Брысь, нечисть», - струхнув не на шутку, заорал мужчина, бросаясь в сени. Заперев за собой дверь на задвижку, он быстро вошел в дом, привычно ориентируясь в знакомой обстановке.
Войдя в помещение, он снова застыл пораженный новой метаморфозой. В ни чем не прикрытое, кухонное окно привычно смотрелись яркие звезды, густо покрывающие светлеющее к утру небо.
«Да что это за ерунда», - подбежав к окну, Степан устремил взгляд в небо, не веря своим глазам. Никаких намеков на непроглядную завесу, только что окутывавшую все небо. За минуту, что он потратил на то, чтобы войти в дом, не могла уйти даже самая быстрая в мире туча.
Чувствуя, что сходит с ума от всего пережитого за последние сутки, Степан постарался взять себя в руки. - «Возможно, на меня напала куриная слепота. Мало ли что? Наверное это последствия контузии. Да, конечно, так и есть. Сегодня же попрошу выходные». Уже засыпая в своей постели, Степан подумал -»Интересно, а куда делась та странная баба? Может к нам в колхоз к кому-нибудь приперлась?»
Проснувшись рано утром, Степан вышел на крыльцо. В небе сияло ослепительно яркое солнце. От земли поднимался слегка дрожащий пар. Было тепло и радостно на сердце. От пережитого ночного то ли кошмара, то ли сна, не осталось и следа. «Приблазнится же такое. Но все равно, надо отгулы попросить. Полтора года без выходных. Так и с ума сойти недолго. Скажу, что жену надо к доктору свозить. Пусть Пашку с трактора снимут и на полуторку посадят. У него тоже есть доступ на грузовик»
К удивлению Степана, председатель без разговора дал мужчине целых три дня отгулов, при этом пообещав ему засчитать рабочие дни.
«Ну что ж, отдохни. Заработал, Степан Алексеевич. Только помоги гражданке приезжей устроиться в доме Миллеров. Она в войну всех своих потеряла. Из Украины к нам приехала. Говорит, что сил нет смотреть на те места, где ее родители погибли.»
В селе пустовало парочка домов. Один из них принадлежал немецкой семье Миллер. Во время войны их выслали куда-то в низовья Оби. Донес кто-то из сельчан властям, что в Германии у хозяина дома Карла Миллера имелся близкий родственник.
Степан сразу понял, о какой гражданке говорил председатель. На сердце сразу стало неуютно, как будто в душу вползла холодная змея.
"Ну Василь Петрович, - не по мужски заканючил Степан, - Мне жену в район свозить надо. Сам знаешь, на сносях баба. И работы по дому невпроворот. Я чуть ли не два года без выходных».
«Степан, не гневи. Ты с двух дня до семи вечера почти без дела. Дома зачастую торчишь. Все можно переделать. А гражданке той всего-то дел, что пару окон вставить и двери навесить. Кирилл Демьяныч, печник наш, уже с шести утра там. Печку перекладывает. Вдвоем быстро управитесь»
Степан хотел возразить председателю, напомнив тому, что после утреннего возвращения с обратом, он обычно едет в поля, чтобы отвезти обед трактористу с прицепщиками. А после, то за дровами, то по другим председательским поручениям. Но промолчал, боясь, что председатель отнимет и эти выходные. Понурив голову, мужчина отправился в край древни к дому Миллеров. Почему ему так не хотелось встречаться с «барышней» , он сам не мог себе объяснить.
Достигнув цели своего путешествия, Степан остановился у дома Миллеров. Ограда дома густо заросла бурьяном. Калитки не было. Некогда добротный забор тоже частично отсутствовал. Видимо, приложили руку соседи. И не удивительно. Чего зря добру пропадать?
Степан увидев за забором соседку Миллеров, старую Мотрю, попросил у нее косу для того, чтобы выкосить бурьян в ограде.
Привычно взмахивая остро отточенной косой, Степан быстро продвигался к крыльцу дома. Позади него, пролегла широкая, ровная полоса скошенной травы. Он не услышал, а скорее почувствовал, как кто-то вышел на крылечко.
Подняв глаза, мужчина застыл в оцепенении, забыв про работу. Прямо в душу ему смотрели необыкновенно красивые глаза, приподнятые к вискам. Что-то кошачье было в облике этой женщины. Глаза её не были такими уж темными, как показалось ему там, в поле. Сочно карие , опушенные густыми черными ресницами. Солнце светило прямо в лицо приезжей и в глубине ее глаз горели два желтых огонька, еще больше делая незнакомку, похожей на изящную, породистую кошку.
Черные, тонкие брови, без малейшего изгиба, так же косо уходили от переносицы вверх к вискам. Густые, черны волосы, заплетенные в тугую косу, обвивали голову женщины, как корона.
«Ничего себе! Ну и дамочка!»- пронеслось в голове опешившего Степана. Немного придя в себя, он заметил, что женщина одета все в ту же вызывающе открытую блузку, что и в поле, где он впервые повстречал незнакомку. Слегка приоткрытые полушария тугих, даже на взгляд, грудей, еще сильнее ошеломили беднягу. Не принято было среди женщин села так выставлять напоказ свои прелести.
Чистая смуглая кожа, тонкие пальцы ухоженных рук все это вызывало недоумение «Да кто она такая, черт возьми. Как с такими руками в колхозе работать собирается? Что за фифа?»
Понемногу приходя в себя, Степан вновь взглянул в лицо женщины. Губы ее тонкие, прямые, как струна, совершено не соответствовали всем остальным внешним данным «фифы». Первый приступ эйфории, вызванный вызывающей красотой этой дамы прошел. Степан окончательно стряхнув остатки ступора, увидел еще одну неприятную особенность во внешности женщины. Выражение ее кошачьих глаз было далеко не «кошачьим».
Недобрый взгляд «черной дамы» буравил Степана, как сверло. В глазах её отсутствовало обыкновенное человеческое тепло. Женщина смотрела на Степана так, будто он был ее злейшим врагом.
Но поймав его взгляд, она тут же растянула рот в улыбке. Сверкнули безупречные зубы женщины.
Хотя нет. Не совсем безупречные. Боковые резцы, те что принято называть клыками, были намного длиннее, чем остальной ряд зубов. Причем зубы дамы имели розоватый оттенок. Или это виновато было солнце, что так засмотрелось на незнакомку, что не желало уходит. И по прежнему, ярко светило ей в лицо.
«Здравствуйте Степан Алексеевич»- голос женщины прошуршал мягко и глухо, как отдаленный шум облетающей под осенним ветром листвы. - Не стойте таким вопросом. Пришли помогать мне, так прошу в дом.»
«Наверное, Демьяныч проболтался, что я должен прийти»,- подумал Степан недоумевая, откуда «фифа» знает его имя.
В доме работал престарелый печник. Он разбирал старую, покосившуюся печь. Увидев входящего Степана, старик буркнул -«Давай -ко, кирпич чисти. Да в стопку клади, чтоб мне сподручно было потом перекладывать печь.»
Степан возмущенно возразил, говоря, что дал согласие только навесить дверь в доме и застеклить пару окон.
- «А чем стеклить станешь? — усмехнулся дед. — Стекло только завтра с района подвезти обещал Василь Петрович наш. И двери делать не с чего. Суседи не дремали. Уперли все, что можно и не можно. Работы тут край непочатый. А раз пришел, так и делай то, что сейчас можно»
Изрыгая ругательства, Степан рванулся вон из полутемной от печной пыли комнаты. Выскочив на крыльцо, он буквально столкнулся с будущей новой хозяйкой Миллеровского дома.- «Куда это вы Степан Алексеевич? Вас работать послали, трудодень пообещали, а вы в бега? Оставайтесь, некуда вам идти» - Голос незнакомки креп, превращаясь из шелестящего в шипящий, потом в грохочущий. Степану показалось, что на миг, какая-то непреодолимая сила придавила его к месту, не давая сделать и шагу. «Что это я, в самом деле. Мне же работать велели»
Не говоря ни слова, Степан безропотно вернулся в комнату и принялся помогать печнику. И хотя руки его двигались привычно быстро, мозгом завладела апатия и непонятное равнодушие ко всему.
О беременной Наташе, Степан за весь день не вспомнил ни разу. Не вспомнил он и о детях, о том то собирался сегодня вывезти на колхозной подводе, сено с поля для своей коровы.
В разгар работы, в комнату вошла хозяйка. Перед собой, на вытянутых руках, женщина держала деревянный разнос, видимо оставшийся от старых хозяев. На расписной доске стояла глиняная миска со сваренной в мундире картошкой. Рядом лежали крупно нарезанные куски ржаного хлеба Две алюминиевые кружки с чаем приятно щекотали обоняние ароматным паром.
Степан вдруг почувствовал зверский аппетит. До этого он даже не думал о еде. Хозяйка сама подала ему кружку с чаем. Свою — старик взял сам.
Отпивая терпко — сладкий напиток, Степан почувствовал его незнакомый вкус. Стараясь не смотреть в горящие адским пламенем глаза женщины, он спросил, что это за чай.
- «Обыкновенный индийский с травами от надсады»- ответила хозяйка. Голос на этот раз у нее журчал и переливался, как весенний ручей.
«Надо же- индийский! И где достала только!». Деревенские жители того времени, в основном перебивались самодельными заварками из иван-чая.
Иногда в сельскую лавку завозили развесной грузинский чай, больше похожий на мелко резанную солому. Об индийском - в селе никто не слыхал. Знали о таком чае только фронтовики, да и то не все.
Кирилл Демьянович пожав плечами, изрек -«Чай, как чай. Грузинская дрянь. Моя старуха кажин день такой варит.»
Домой Степан заявился поздно вечером. Руки его противно дрожали. Все тело ломало так, будто он не кирпич очищал от старого раствора, а на собственном горбу вывез не одну тонну сена с поля. Во рту стоял привкус чего-то металлического. Голова горела, словно ее обдали кипятком. Отмахнувшись от Натальи, пробующей пристыдить мужа за долгое отсутствие, Степан без сил свалился в постель.
Из тяжелого забытья его вывел чувствительный толчок под ребра. Да такой крепкий, что у Степана дыхание перехватило. «Что такое? - едва дыша спросил он в темноту, - кто тут?». Но ответом ему был только четкий стук ходиков на стене. В окна смотрели звезды и тихо поскрипывала ставня на окне. У противоположной стены негромко постанывала во сне беременная Наташа.
Дети спали в комнате бабушки за стеной.
И хотя в доме было достаточно темно, звездного света в окнах хватало, чтобы понять, что в доме, кроме них никого нет.
Степан с трудом поднялся. Несмотря на отдых, боль в теле запульсировала с новой силой. «Простыл что-ли на сквозняке у Анфисы в доме?»
Степан остановился на полпути к входной двери. «Стоп! Но когда же она мне имя свое называла? Вроде не знакомились. И не пил я ничего, кроме чая, чтобы позабыть что-либо»
И тут он подумал, что не зря видимо, горячий напиток, предложенный хозяйкой бывшего дома Миллеров, показался ему странным.
Степан потер горящий бок и негромко вскрикнул от пронзившей тело боли. «Да что еще за ерунда! Будто конь копытом проложил. Вроде нигде не падал, не ударялся» Вернувшись к столу, мужчина нашарил коробок со спичками. Электрического света не было. Маломощный, колхозный, передвижной движок, работал только до 23 вечера. И то далеко не каждый день. То ломался, то горючего не было. Степан запалил лампу коптилку, осторожно надел на фитиль ламповое стекло. В доме сразу сделалось светло и уютно. Приподняв край рубахи, не снятой на ночь, мужчина с удивлением и возрастающим беспокойством увидел у себя на боку в районе подмышки, большое, черное пятно. Как будто действительно, некое животное от души пнуло его твердым копытом.
Выйдя на крыльцо, мужчина все еще дрожащей рукой, вытянул из кармана кисет с самосадом. «Вот зараза! Что же это такое творится? Что вообще происходит?» Степан поднял глаза к небу и тут же в панике подскочил с места. Как и в прошлую ночь, звезды быстро гасли, словно кто-то сметал их с неба огромной черной ладонью.
В мгновение ока, над миром воцарилась совершенно непроглядная тьма. Кошачье мяуканье раздавшееся совсем рядом, еще больше добавило паники и без того, порядком струхнувшему мужику.
Глаза Степана, против его воли поползли вверх, пока его взгляд не встретился с зелеными, ярко светящимися в темноте точками.
«Аааа.. мать твою!» - вырвалось из горла. Согнувшись, он пошарил руками в темноте, разыскивая что-нибудь, чем можно было запустить промеж этих, пугающих до печенок, глаз.
Мужчине повезло. Под руку попался достаточно увесистый ссохшийся ком земли. Не разгибаясь, он с силой метнул его, метясь в жуткую зелень глаз. Комок, видимо, угодил в цель. Кот взвизгнул и исчез в темноте. От звука этого, почти человеческого визга, у Степана полностью сдали нервы. В удаляющемся кошачьем шипении Степану ясно послышались человеческие слова - «Я тебе отомщу, отомщу»
Взвыв не меньше того кота, Степан ломанулся в сени. Закинув в кованую петлю острие толстого крючка, мужик рванул дверь в дом. Торопливо задернув ситцевые шторки, Степан зарывшись с головой под одеяло, попытался успокоиться.
«Чего распсиховался, дурень. Баба видно с припеком, умеет глазом приворожить. Красива, курва. Но работать на нее больше не стоит. А то еще какую-нибудь гадость в чай подсыплет. Не иначе, как от ее чая в глазах темнеет и коты мерещатся»
Но тут Степан вспомнил, что вчера-то он никаких чаев подозрительных не пил. А звезды так же, непонятным образом, исчезли с неба. И кот невесть чей, точно так же, в полной темноте сверкал на него своими жуткими глазищами.
Проснулся мужчина почти здоровым. Утро принесло небольшой покой в его сердце. И все ночные страхи снова показались Степану придуманными. Но все же, он решил, что на «работу» к этой ведьме, он больше не пойдет. - «Пусть на эту барыню- белоручку, сам Петрович ишачит. У меня законные выходные выпали в кои веки».
Выйдя во двор, мужчина решил сходить в поле, проверить, не потравили ли коровенки его личного стожка сена, которое он никак не мог вывезти с покосной полосы.
Использовать полуторку в личных целях, он опасался. Слишком напряженными были первые годы пятидесятых лет.
«Председатель мне не сказал, что я еще и сегодня должен на чужую бабу хребет ломать» - сам себя уговаривал Степан, Прикрывая за собой калитку, он остолбенел. На расстоянии вытянутой руки, прямо на верхней перекладине ворот, сидел кот. Или кошка? Степан не рассмотрел. Иссиня черный, лоснящийся на солнце, он довольно щурился, глядя прямо в глаза Степану. Ему даже показалось, что кот насмешливо улыбается.

Постояв так несколько секунд, Степан не отдавая себе отчета в своих действиях, перебросил через забор вилы и быстро зашагал в край села к дому Миллеров.
Войдя в ограду, он без особого удивления увидел человек пять односельчан, занятых ремонтом дома. Хромой Николай Глызин, бывший комсомольский вожак, городил забор. Еще один молодой мужчина, обремененный немалой семьей, менял расшатавшиеся ступени крыльца. Сам председатель колхоза вынимал из конной повозки толстое зеленоватое стекло, видимо привезенное из районного поселка. Внутри дома, куда прошел Степан, печник ловко выкладывал печь.
Колхозный умелец, плотник Максим вязал оконную раму, устроившись у большого стола.
Как ни странно, но Степан ни чему не удивляясь, принялся помогать печнику. Он работал рьяно, словно от этого зависело будущее благополучие именно его семьи, а не какой-то незнакомки.
Что то словно хлопнуло его по лицу и больно заломило в затылке.
Подняв голову Степан увидел новую хозяйку дома, стоящую в двери. На этот раз на голове женщины красовался низко надвинутый на глаза темный платок.- «Здравствуйте, Анфиса Леонардовна» - пробормотал Степан, даже не задумываясь над тем, почему он называет женщину этим именем.
Не отвечая, хозяйка посмотрела ему в глаза долгим и очень недобрым взглядом. Из-под низко надвинутого на лоб платка, выглядывал краешек небольшой ссадины. А под глазом хозяйки проступило синеватое пятно.
«Поранились, Анфиса Леонардовна ?» - с искренним сочувствием спросил Степан. Голос его звучал не просто заискивающе, а как-то раболепски. И самое страшное было в том, что мужчина не замечал, не понимал своей полной зависимости от этой странной женщины.
Темные глаза Анфисы бешено блеснули . На секунду в них вспыхнул зеленый огонек. Или Степану это просто показалось? Хищно оскалив зубы, женщина зашипела, как рассерженная кошка - «Я тебе отомщу, отомщу» - Развернувшись она вышла во двор.
Степан, по детски втянув голову в плечи, присел у стола на корточки. Ему хотелось спрятаться, провалиться куда-нибудь под пол, чтобы только не видеть, не слышат разгневанную на него хозяйку. Но за что!?.
Степан чувствовал себя в данной ситуации, маленьким мальчиком, на которого за что-то рассердилась его строгая мать.
Его мозг стремительно разрушался, деградируя под колдовской, злобной властью «черной дамы». Но Степан уже не осознавал этого.
Наступил последний, третий день «отдыха» Степана. Наташа не узнавала хозяйственного, всегда заботливого мужа. Его словно подменили.
«Степушка, - выходя рано утром во двор следом за мужем, позвала Наталья, - ты куда это, родимый? А кто у Зорьки навоз выкинет? А поить кто скотину будет? Уж не я ли? Али матушку с больной спиной заставишь воду из колодца тягать. Что это с тобой сталось, голубь мой? Али приезжая мадам глаза застила?»
Наталья старалась говорить в шутливом тоне, но в словах ее сквозила нескрываемая тревога и недоумение.
Степан, подходивший уже к воротам, остановился. Повернувшись, он с удивлением осмотрел жену, будто видел ту впервые. «Чего тебе?» Голос мужчины бесцветный, непривычно тихий, еще больше встревожил беременную Наташу.
«Куда лыжи навострил, спрашиваю? У тебя выходной или проходной? Стожок на покосах надо бы глянуть. Тебе что, в Миллеровском доме медом поют?» Глаза Степана медленно стали приобретать осмысленное выражение. Он, словно вынырнув из ледяной воды, шумно вздохнул и побрел в сторону своего загона, где мычала корова Зорька, требуя освободить ее разбухшее вымя от молока.
Из дома вышла мать Степана с подойником в руках. Увидев входящего в пригон Степана, Лукерья Матвеевна уселась на ступеньку рядом со снохой. Она еще раньше неё заметила ненормальное состояние сына. Но как и Наталья, списывала его на усталость. «Заездили сына мне совсем. Ни выходных, ни праздников.- думала она про себя. - Пусть вычистит навоз, напоит Зорьку, потом подою, - обращаясь к снохе сказала Лукерья - Ты, Наташка, не пускай его больше рычить не знай на кого. Пол деревни мужиков как сбесились. И Петрович туда же. Марья Полунина второй год стекла для бани не допросится. Двух сынов фронту отдала. Муж покалеченный, без ног. А ни дров завезти, ни стекла выпросить, никак не может. Председатель одно гнет, мол коровник достраивать не из чего, стекла мало дают. А сам -той, без роду- племени, целый лист привез невесть откуда».
На ворота ограды вскочила незнакомая черная кошка. Она призывно замяукала, как это делают кошки, ищущие самцов в определенное время года. «Тьфу ты, нечисть какая»- Лукерья плюнув через левое плечо поднялась, чтобы прогнать ту с забора.
Прихватив веник — голик, стоящий у порога, Лукерья двинулась в сторону ворот, намереваясь прогнать кошку. Животное злобно зашипело, обнажив острые зубы с длинными клыками. Что-то неуловимо знакомое показалось Лукерье Максимовне в жестком взгляде этого черного монстра. Кошка, не переставая шипеть, ловко прошмыгнула мимо старой женщины и метнулась вслед за Степаном.
В ту же минуту Степан живо выбежав из пригона, бегом пересек двор и с прытью молодого козла, сиганул через забор.
Пораженные его выходкой, обе женщины, буквально остолбенели.
Особенно сильно испугалась Лукерья Матвеевна. Какая-то неясная мысль, далекие воспоминания закравшись в душу женщины, сковали страхом ее сердце. Она как могла, гнала эти мысли, но они снова и снова назойливо лезли в голову, приводя ее в животный ужас.
Сунув в руки снохи ведро, Лукерья Матвеевна, пробормотала враз осипшим голосом. «Корову подои! Я за Степкой прослежу»
Чувствуя, как силы покидают ее еще достаточно крепкое тело, Лукерья с трудом переставляя одеревеневшие ноги, побрела в край деревни туда, куда, как она предполагала, отправился ее сын.
« Неужели она- проклятая? Но как она смогла отыскать меня? Пятьдесят лет прошло!»- больно ворочалось в мозгу.
Ей необходимо было срочно увидеть возмутительницу деревенского спокойствия, чтобы избавиться от страшных подозрений. У ворот дома Миллеров, Лукерью совершенно покинули силы. Непонятный ужас придавил ее к земле. С огромным трудом заставив себя отворить новую калитку, Лукерья Максимовна шагнула во двор. И тот час все ее существо парализовала какая-то неведомая сила. Женщина словно оглохла и ослепла В глазах её замелькали страницы безрадостного детства и юности. Ей хотелось сломя голову убежать отсюда, но не было сил.

На крыльцо вышла смуглая, на первый взгляд незнакомая женщина. Темные глаза ее с насмешливой злобой уперлись в глаза Лукерьи. «Ну что, принесла?»
В сузившихся зрачках приезжей сверкнули знакомые зеленые сполохи и Лукерья, с леденящей сердце ясностью поняла - Она!».

бегемот05

часть третья

Лукерья родилась и выросла в Украинском селе Подгорцы Львовской области. И имя ее тогда было Марыся Скорняк.
Родители Марыси имели свой небольшой домик с садом. И мать и отец трудились на господ, живущих где-то в Польше Но здесь, в Подгорцах, у них был личный всемирно известный Подгорецкий замок.
В памяти Марыси осталось огромное, постоянно строящееся и перестраивающееся, каменное сооружение. В замке никто не жил. И насколько она помнила, в нем помещался не то музей, не то библиотека.
Среди местных жителей о замке ходили нехорошие разговоры.
Основная масса подгорцев откровенно боялись приближаться к стенам замка, уверяя друг друга, что подвалы его кишат привидениями.
Но отец Марыси, Василь Скорняк не веря никакой молве, служил в замке сторожем, заодно и привратником. Мать её работала на хозяев кем-то вроде гида. Она сопровождала желающих осмотреть исторические ценности , что являлись личной собственностью Польских господ. Марыся, как и все сельские дети, с самых ранних лет, работала в саду, помогая матери и отцу.
Однажды, странным образом, родители Марыси просто исчезли. Они к вечеру не вернулись с работы. Произошло это в те годы, когда в замке стояли какие-то войска. Насколько помнила Марыся- кажется венгерские.
В селе шепотом поговаривали, что молодую Олесю Скорняк замучили солдаты, позарившись на ее красивое тело. А отца ее просто убили и скинули в подвалы замка. Как бы то ни было, но 14 летняя девочка осталась совершенно одна в большом и безжалостном мире.
Приглашенные из Львова дознаватели, опросив постояльцев замка и тщательно его исследовав, уехали ни с чем.
Первое время Марыся целыми днями бродила у стен ненавистного замка , с плачем взывая к матери. Однажды к ней подошла женщина закутанная в черное одеяние. «Не плач, - скрипучим, старческим голосом приказала она. - Пойдем со мной. Пропадешь одна.»
Присмотревшись, девочка поняла, что перед ней колдунья , которую боялись все в округе. Старая, крючконосая бабка, с огромной бородавкой на лбу, жила в маленьком домишке у самых стен замка.
Марыся по наслышке знала, что колдунья вызывала дождь или жару, если было это нужно. Могла остановить кровь, напустить порчу. Могла напустить на сады соседей плодожорок и прочую нечисть, чтобы погубить урожай. Ее боялись и стараясь угодить старухе, щедро подносили ей дары со своих садов и хозяйств. Но самое страшное было в том, что по слухам, колдунья знавалась с ночной нечистью, обитающей в проклятом Подгорецком замке.
Первой мыслью, насмерть перепуганной девочки, было бежать от страшной собеседницы, сломя голову.
Но старуха улыбнулась, обнажив хоть и пожелтевшие, но совершенно целые зубы. «И куда ты побежишь? Солдаты вернуться скоро. И тебя сгубят, как Олесю, маты твою. Пошли девка, плохого не сделаю. Научу, как и кому отомстить за папку- мамку.»
И Марыся, не в состоянии противиться непреодолимой власти колдуньи, пошла за ней следом. «Во первых тебе надо знать, что зовут меня бабушка Фира. А все остальное, узнаешь с годами. Тебе передам я всю силу свою, если Анфиска не перехватит». -«Какая Анфиска?» - Марыся попыталась вспомнить хоть одну женщину или девочку из села с таким именем, но не смогла.
«А этого тебе знать не надо пока. А даст Бог, так и вообще не узнаешь» Марыся удивилась тогда, что колдунья вспомнила имя Бога. Но потом она поняла, что Фира не совсем колдунья.
Жизнь у бабки хоть и была не слаще редьки, но все-же, девочке не приходилось, хотя бы голодать.
Три года девушка училась у Фиры как и в какое время собирать лечебные и приворотные травы. Как останавливать кровь, как с помощью обыкновенных куриных яиц, снимать порчу с человека.
Зря болтали люди плохое о колдунье. Старуха оказалась мудрой и в душе доброй, белой ведуньей, обладающей сильнейшим гипнозом и накопленными веками познаниями в народной медицине.
Но и с черной магией ведунья была на «ты». Иногда, просыпаясь в домике Фиры на своем жестком ложе, Марыся находила лежанку хозяйки пустой. Она не боялась оставаться одной в пустой лачуге, напичканной пучками сухих трав и чучелами птиц.
Видимо, бабка сумела закалить психику девочки, внушая той, что нечего здесь бояться. Девочка пробовала узнать у ведуньи, куда та уходит по ночам, но неизменно получала один и тот же ответ «Всему свое время».
Эту тайну Фиры, Марыся узнала случайно, спустя три года, после начала обучения ведовскому искусству.
Проснувшись как-то ночью, Марыся вышла во двор. Раньше она не покидала границ владения Фиры, не сообщив ой куда и зачем идет. Домик знахарки стоял у самых стен пустующего на данный момент замка. Днями там шли работы по восстановлению разрушенных стен. Но сейчас, замок показался Марысе зловещим великаном, поглотившим три года назад ее родителей.
Вдруг ее внимание привлекли едва мерцающие огоньки в темных провалах окон замка. Там явно мелькали чьи-то тени. И вдруг, Марыся ясно как будто совсем рядом услышала голос матери - «Марыся — дочу милая!»
Сердце девушки бешено заколотилось и забыв обо всем на свете, она кинулась к проему в стене, что находился совсем рядом. Пробираясь среди камней и каких-то бревен, Марыся отыскала вход в здание. Каменные ступени , не видимые в темноте, вели куда-то вниз. Ей бы повернуть обратно, убежать из этого страшного места. Но Марыся, уверенная в том, что слышала голос своей мамы, исходящий именно отсюда, продолжала спуск вниз.
Скорее всего, она попала в подвальное помещение. Кругом было настолько темно, что девушка не видела собственных рук, которыми ощупывала пространство вокруг себя.
Вдруг где-то впереди чуть забрезжил пульсирующий, голубоватый свет. Прибавив шагу, Марыся приблизилась к источнику света и с недоумением поняла, что светится кирпичная кладка стены, преградившая ей путь. Девочка провела рукой по светящейся поверхности, чувствуя, как слегка покалывает её ладонь непонятно что. И вдруг в голове ее совершенно отчетливо зазвучал голос Олеси, ее мамы. Марыся запричитала, зарыдала в голос «Мамочка, где ты, отзовись, покажись»
Олеся, вернее, её полупрозрачная тень , появилась прямо из стены. Марыся ничуть не испугавшись призрака матери, нежно погладила ее бледное лицо. По полупрозрачному лицу призрака катились такие же бесцветные слезы. Глаза Олеси были такими грустными, что у Марыси еще сильнее сжалось сердце. - «Зачем ты не послушала Фиру, донюшка? Уходи скорее, пока Анфиса тебя не увидела здесь. Не принимай предложения Фиры, не будь колдуньей. Беги отсюда, иначе тебе всю жизнь предстоит бороться с Анфисой Ни детей, ни мужа не будет у тебя. Беги в мир, Марыся».
«Мамочка, а ты? « - Марыся все еще отказывалась верить, что мать ее просто бестелесный призрак, который никогда не сумеет вновь стать человеком. «А я слуга Анфисы. Это она убила нас. Чтобы души наши взять и приблизиться к своей цели.»
«К какой цели, мама?»
Но образ матери вдруг померк и на его месте появилась совсем другая женщина. Она совсем не походила на призрак. Марыся сраженная увиденным, не в силах двинуться с места, все же почувствовала прикосновение ледяного дыхания незнакомки на своих щеках.
Из под ног странной и страшной особы, выскочила черная, крупная кошка и злобно рыкнув, скрылась в темноте, обдав испуганную девушку взглядом пылающих зеленью глаз.
Глаза черноволосой женщины, так же светились яркими зелеными огнями.
Ее удлиненные глаза, узкое лицо и зеленые точки в глазах, напомнили Марысе кошку. Холодно улыбаясь, незнакомка приблизила свое лицо к лицу Марыси. Зубы ее хищно оскалились и она потянулась к шее девушки. Но в эту секунду, невесть откуда взявшаяся Фира, с силой толкнула Марысю, вырывая ее из рук ледяной дамы.
В стене рядом со злобным оскалом незнакомки, вновь проявилось лицо Олеси. «Беги!» - Два голоса: Олеси и Фиры слились в один пронзительный вопль.
Марыся потом так и не могла вспомнить, как добралась до лачуги Фиры.
Хозяйка, разъяренная, как потревоженная пантера, явилась почти следом. -«Как ты посмела ослушаться меня, паршивая девчонка. Ты не представляешь, что натворила по своей глупости».- Марыся никогда еще не видела Фиру в таком состоянии.
Она не только кричала на Марысю, но и с тревогой посматривала в окно дома.- « Немедленно собирайся. Петухи пропели. Анфиса до следующей ночи бессильна. Не могла потерпеть ты, идиотка. Всего два года осталось. Я бы тебе свою власть передала. Тебе на роду написано Анфису в преисподнюю отправить. А сейчас она снова начнет людскими душами питаться, пока не наберет три сотни. После этого, она приобретет плоть. Станет живой ведьмой.»
Марыся попробовала возразить Фире -«Но ведь ничего не произошло. Я смогу обучаться и дальше. Фира, я хочу за маму отомстить, душу ее у Анфиски вырвать. Тело найти и похоронить.»
«Не получится!- все еще зло выкрикнула Фира. - Ты Закон нарушила. Все пошло насмарку. Теперь ты сама легко сможешь попасть в слуги к Анфисе. Тебе бежать надо. Очень далеко, в Россию лучше. А еще лучше — в Сибирь. К Богу обратиться, все мои науки забыть. Иначе, пропадешь. Это тебе не у соседки яблоки в саду воровать.»
Фира достала с полки маленькую берестяную коробку и откинув крышку, подала девушке плотный лист государственного удостоверения личности. Марыся, хорошо знавшая грамоту, прочла свое новое имя. «Лукерья Матвеевна Кринчук. Год рождения 1895.» Год почти совпадал с действительной датой рождения Марыси. «А вот это твое с рождения. Но как оно работает, мне не открыто. Ты сама должна дойти, своим умом. Бог поможет» - с этими словами, Фира подала Марысе кольцо из серебристо -темного металла. По всему периметру его были нанесены незнакомые буквы. Или другие какие-то знаки. В центре кольца был ввальцован небольшой черный камень со множеством влажно сверкающих граней.
Уже потом, при свете солнца, Марыся, с новым именем Лукерья, обнаружила, что в центре камня, в определенное время суток, загорается ярко желтый огонек.
«Кольцо спрячь. Не для украшения оно предназначено. Чужие глаза не должны его видеть. - напутствовала Лукерью колдунья, - Очень уж за ним Анфиса охотится. Для чего оно ей, не знаю.
Для добрых дел в руках доброго человека оно предназначено. Знаю лишь, что оберег это сильный. Замуж выходи. Детей роди. Фамилию смени. Запутай следы, как сможешь. Боюсь, что с помощью этого колечка, Анфиска весь мир душ себе подчинить хочет».
Фира снабдила Лукерью внушительной суммой денег и проводила ее далеко за село.
Девушке повезло . Она сумела примкнуть к конному обозу, продвигающемуся к границе России.
Первое время, девушку мучили кошмары . Ночами ее преследовали видения и чьи-то голоса. Но чем дальше увозил обоз Лукерью от родных мест, тем спокойнее спала она по ночам.
То ли кольцо помогло, то ли судьба так сложилась, но через пару месяцев Лукерья попала в Западную Сибирь в небольшое село. Здесь ее приметил завидный деревенский парень Алеша Бережков Вместе они встретили Революцию, вместе вступили в колхоз. Правда, как и родителям Лукерьи, Бог дал им только одного ребенка , сына Степана. Кольцо, подаренное ей колдуньей Фирой, Лукерья, от греха подальше, спрятала на дно семейного сундука, куда муж не имел привычки заглядывать. Алексей погиб перед самой войной. Нелепо и обидно. Лукерья и без того набожная, после смерти мужа , ударилась в веру со всей страстью души.
О кольце она почти не вспоминала. Считала его языческой, грешной обузой, для чего-то навязанной ей старой колдуньей Фирой.
«Кольцо давай, Марыська»- Лукерья вздрогнув, медленно вернулась в действительность.
С трудом разлепив онемевшие губы, слабо прошептала- «Какое кольцо? Нет у меня ничего кроме этого» - Она протянула в сторону ожившего призрака, руку, на пальце которой сверкнуло тоненькое, обручальное колечко.
«Я тебя насквозь вижу, все твои мысли, как на ладони. От меня не спрячешься, неудачница. Я тридцать лет таких дур, как твоя мать в подвал по ночам заманивала, чтобы тело обрести. А после еще десять лет твои следы отыскивала. Спасибо слугам моим верным, привели, куда надо. Отдай кольцо и разойдемся. Ты сына получишь, я то- что мне по-праву принадлежит. Кольцо у тебя, в сундуке!»
«Так что же ты его до сих пор не взяла сама!?» - окончательно приходя в себя, воскликнула Лукерья.
Она вдруг вспомнила, что не смотря на свою набожность, остается по прежнему, белой колдуньей, умеющей и знающей много. Закрыв глаза, Лукерья постаралась, как учила ее когда-то Фира, заглянуть под череп собеседницы.
Мощная черная аура этой злобной ведьмы, долго оставалась непроницаемой. Но Лукерья, до боли в затылке продолжала всматриваться в черноту, окутывающую Анфису. И в итоге, как вспышка, в мозгу Лукерьи вспыхнули слова. «Кольцо нужно отдать самой со словами «Бери во вечное пользование». Только тогда она сможет безгранично поглащать души живых людей, этим продлевая свою вечную молодость»
«Кольцо в обмен на жизнь и душу Степки и его отпрысков вместе с брюхатой Наташкой» - прорычала Анфиса.
Лукерья беспомощно осмотрелась
Работающие в ограде Миллеров мужики, словно ничего не слышали. Сам председатель колхоза, Василий Петрович, сидя на крыльце тесал топором жердь, видимо для плетня. Находящийся совсем рядом Николай Глызин, ловко переплетал тонкие лозины между поперечинами жердей.
Разоренный односельчанами забор, был уже почти готов. Поведя глазами в сторону, Лукерья увидела еще двоих мужчин, выгребающих мусор из летней дощатой кухни. Её Степана не было видно. Но голос его мать слышала где-то в доме. И это в разгар покоса!! Когда стоят погожие дни, когда перезревают колхозные травы и грозит зимняя бескормица!?
«Эти уже мои! - самодовольно ухмыльнулась ведьма, махнув рукой в сторону рабочих - Степку отпущу и душу верну. В обмен на кольцо!»
«Во кузнице молодые кузнецы. Они поют, они поют приговаривают...»- пытаясь заслонить собственные мысли от проникающих всюду чар Анфисы, мысленно запела Лукерья.
Ей хотелось войти в дом, насильно увести от-туда Степана.
Но чутье ведуньи подсказало, что этого не стоит делать. Призвав на помощь все свои силы, Лукерья попробовала изобразить улыбку. Чувствуя, что она не очень получилась, отводя глаза от пронзительного взгляда ведьмы, Лукерья пробормотала. «Посмотрю.» - Развернувшись, она быстро пошла в сторону своего дома. Взгляд ведьмы, казалось прожигал насквозь ее спину. Затылок горел огнем. Лукерья, понимая, что Анфиса пытается уловить ее намерения, продолжала петь, уже вслух «К себе, к себе Дуню приговаривают…..»
Ворвавшись в дом, Лукерья с облегчением увидела, что все ее домочадцы (кроме сына), находятся в доме. Дальше она действовала по наитию..
Откинув крышку сундука, ведунья достала из него пол литровую бутылку со Святой водой. Для начала тщательно обрызгав все окна и входные двери, Лукерья заперлась на крюк и упала на колени перед образами.
Со дня возвращения сына с войны, иконы со станы не убирались.
Наталья, прижимая к себе испуганных детей, сначала с недоумением следила за свекровью. Потом и сама стала рядом с ой на колени. Две женщины, истово крестясь, громко возносили молитвы Деве Марии, с просьбой оградить их семью от лукавого.
Во дворе вдруг, громко и противно заорала кошка. Лукерья стукнувшись лбом в пол и слезно воскликнув «Господи, помоги!» - поднялась с колен и прихватив бутылочку со Святой водой, осторожно вышла в сени.
Вначале она окропила входную дверь. Затем резко распахнув ее, плеснула из бутылки в сторону уже знакомой, черной кошки, сидящей на нижней ступени крыльца.
Прежде, чем захлопнуть двери, женщина увидела, как несколько капель угодили животному в оскаленную морду. Раздалось ясно слышимое шипение, словно плеснули водой на раскаленную сковороду.
Лукерья заметила черное облачко, взвившееся вверх. Тут же раздался такой душераздирающий вопль, что заложило уши.
Не дожидаясь что будет дальше, Лукерья захлопнула дверь и заперла ее на крюк. Вопль, больше похожий на человеческий, чем на кошачий удаляясь, затих. И только тогда, вернувшись в дом, Лукерья снова упала на колени.
После недолгой, но искренней молитвы, она поднялась и вновь открыла сундук.
Выкинув на пол все скопившиеся за долгие годы, вроде бы ненужные, но дорогие сердцу вещи, бабушка достала небольшую берестяную коробочку. Взору сидящих на скамье внуков и снохи, предстало сверкнувшее желтым огоньком колечко.
«Подскажи, Матушка заступница, силушки Святые, небесные. Ради жизни людей неповинных, ради Степушки, внуков моих безвинных, что дальше!!!?»
Кольцо все сильнее сияло желтым цветом солнца в руках Лукерьи. Оно заметно потеплело. Камень из черного полностью превратился в желтый и продолжал сиять, согревая ладонь ведуньи, как кружка с горячим чаем.
Лукерья до боли в глазах, до ломоты в затылке всматривалась в сияющее чудо, ожидая просветления в мозгу. Что-то должно было подсказать ей, как быть дальше. Как спасти души людей, погубленных злобной ведьмой Анфиской. Как предотвратить дальнейшие ее потуги и отвести беду от живых, пока односельчан и ее сына.
«Бабаня» — детский голосок спугнул мысли Лукерьи.
«Не мешай, Машенька! И вообще, Натка, уведи детей. Мне сосредоточиться надо».
«Ну, бабаня- голос внучки зазвенел настойчиво и уверенно, - камушек пить просит! Посмотри сама. Он совсем горячий. Его остудить надо. Дай ему Боженькиной водицы» -
«Что!?» -Лукерья вдруг почувствовала огромное облегчение и ни с чем не сравнимую радость. «Машенька! Ангелочек ты мой. И то правда. Давай дадим камушку Святой воды».
С превеликой осторожностью и благоговением, она плеснула водицы на ладонь, прямо в центр пылающего солнцем камушка.
Ничего не произошло. Просто камень засиял еще ярче. Но где-то очень далеко, вновь послышался кошачий вопль, переходящий в пронзительный визг. Тут же все затихло. Кто-то настойчиво постучал в раму окна. Откинув занавеску, Лукерья увидела незнакомого старичка в странной одежде. Что-то знакомое было во всем его обличии. Где-то видела она уже эти добрейшие глаза, седые брови и даже нездешнюю, странную одежду. Но то, что старичок был не из их села, это было очевидно.
«Бабушка, открой. Этот деда ко мне пришел." Ничего не понимая, Лукерья следуя просьбе Машеньки, отперла дверь. Но к ее изумлению, во дворе никого не оказалось. Машенька сбежав с крыльца, звонко смеясь бросилась вперед бабушки к воротам. Она остановилась и к ужасу матери и Лукерьи, заговорила с кем- то невидимым им. «Здравствуйте, деда. А вы что к нам не заходите?» Выслушав неслышимый для других ответ, девочка погрустнела и тихо ответила «Хорошо, дедушка».
Помахав ладошкой неведомо кому вслед, Машенька повернулась к растерянным родным - «Бабушка, тот деда сказал, чтобы ты мне колечко на пальчик одела и никогда не снимала Оно со мной вместе расти будет»
«О Боже Святый!-» воскликнула Лукерья, поднимая к небу глаза. Перед мысленным взором женщины, как наяву появилось лицо странного старичка. Все сразу стало на свои места.
- «Господи! Так это же Святой угодник, Николай!»- с этими криками, Лукерья бросилась в дом и впилась взглядом в знакомый лик Святого. Его икона висела чуть пониже икон с ликами Богородицы и Христа Спасителя.
Оглянувшись на вошедшую следом внучку, Лукерья со слезами прошептала «Машенька, что он еще тебе сказал?»
«Чтобы мы папу шли встречать и ничего ему не рассказывали. Бабушка, а чего мы папе не должны рассказывать?»
Но Лукерья уже бежала из дома навстречу входящему в калитку Степану.
- «Что это вы бабы, как привидение увидели?» - с удивлением забасил Степан, разглядывая смеющихся и плачущих женщин. «Ничего, Степушка, все хорошо! Все очень даже прекркасно, ощупывая лицо сына, как это она делала после его возвращения с фронта, прошептала Лукерья. Наталья, сама мало чего понимая, ревела заодно со свекровью.
«Я что-то пропустил интересное? Что случилось -то?»
А ничего, папочка- к отцу подошла Машенька. Нагнись, я тебе покажу что-то»
Отец с удовольствием присев на корточки рядом с дочерью, подставил ей ухо. Но девочка, развернув его голову руками, сунула тому под нос ручку. На безымянном пальчике ребенка сияло желтым камешком, маленькое серебристое колечко.
«Ох ты! Здорово! Бабушка подарила?»
Отец подхватив на руки дочь, шагнул в дом. Свободной рукой он взъерошил волосы на голове сына. Войдя в дом и опустив дочку на пол, громко попросил есть.
Как ми странно, но он больше никогда не спрашивал, о чем плакали и почему смеялись его домочадцы. Степан ничего не помнил о «черной барышне». И не только он, но и все из тех, кто мог видеть ее в селе.
Куда делась ведьма, что стало с ней, Лукерья старалась не думать. Она тоже многое забыла. Забыла об уроках Фиры, о своем умении колдовать. Но навыков травницы и хорошей знахарки, Лукерья не растеряла.
Наталья, как и муж ее , тоже ничего не помнила. Через месяц она родила здорового мальчика, которого назвали Алешей в честь деда, отца Степана.
Дом Миллеров, развалился в течении месяца. Первой обрушилась печка, придавив собой черную, всю покрытую шрамами, бродячую кошку.

Видимо зло, задуманное ведьмой вернулось к ней бумерангом, поглотив под обломками кирпичей безумную мечту сумасшедшей Анфисы, подчинить себе весь мир неупокоенных душ.
Странным образом сгнили всего за месяц новые рамы. Стекла выкрошились и осыпались в высокий бурьян, отросший на прежнюю высоту. Упали ворота и расплелся плетень. А в конце месяца и сам дом рухнул с громким треском, в котором кое-кому послышался женский стон.

Прошли годы. Машенька росла необыкновенно умной и доброй девочкой. Вместе с ее пальчиками росло и колечко, которое «дедушка» не велел никогда снимать. В 14 лет девочка впервые осознала, что может помогать больным людям. Она лечила односельчан, наложением рук и травами, что показывала ей бабушка. Любые подношения за свои услуги, девочка вежливо, но твердо отклоняла.
Закончив школу, Машенька поступила в медицинский институт. А спустя несколько лет, в стране появился новый, удивительно талантливый хирург, спасший не одну сотню человеческих жизней. Звали хирурга Мария Степановна Бережкова. К 26 годам девушка сменила фамилию на Дубинину, выйдя замуж за православного священника одного из городов Советского Союза.
Практически никто, кроме родителей и бабушки, не одобрял выбора известного хирурга. Осмеивали ее венчание в самый разгул строительства Коммунизма.
Но Машеньке не нужно было одобрение бывших товарищей. Талантливому доктору хватало одобрения и благословения ее родителей, брата, крепкой еще бабушки и самое главное- Святого угодника Николая !!!!