Оболонь

[мишаня]

4

Николай Лакутин и компания

Оболонь




- Дунь! Не знаешь, как внучку-то назвать хотят? – допытывался дед Василий.
- Вроде, Галей, – отвечала Евдокия Ивановна, вернувшаяся от сына.
- Попроси, пусть Настей запишут. Хорошее имя, светлое… - закончил дед краткий диалог, шурша разворотами свежей «Правды». Не ради новостей листал Василий газету, востроносо уткнувшись в черноту бесконечных строчек. Плотный туман душевной тоски снова поднялся к горлу, перехватил его петлей и наполнил глаза  едкими слезами. Косматая голова беспородного пса, примостившаяся у больных хозяйских ног, почувствовала перемену в настроении деда, вздрогнула и переместилась на старческие колени. Василий машинально потрепал собачий загривок, вспомнив, как углядел тонущего щенка в камышовых зарослях овражьей низины и принес домой. Нескладный собачий детеныш, получив кличку Камыш, через год превратился в огромного пса, преданного напарника и чуткого лекаря.

- « -

Настя, Настенька, Настена… Льняные кудряшки до плеч, голубые глаза в пол-лица, нежный румянец с позолотой загара… Именно такой осталась в памяти пасечника Василия маленькая дочурка, появившаяся на свет Божий нежданным подарком. К моменту рождения Насти, у Василия с Авдотьей уже было пятеро сыновей. Старший  входил в жениховскую пору, а младший заканчивал обучение в начальных классах. И вдруг, девчоночка… Маленький нежный ангел. Ласковый и кроткий. Прелестный и трогательный. Любопытный и покладистый. От малышки всегда пахло пленительной смесью молока с душистыми медоносами. От лепета крохи теплело на душе, касания детских ладошек к колючим щекам вызывали  улыбку, а стареющее отцовское сердце наполнялось до краев трепетным ликованием.   

Каждое утро Василий уходил с Настеной на пасеку. Удобно устроившись в надежных мужских руках, малышка внимательно вслушивалась в отцовские речи, усвоив к трем годам названия местных трав, кустарников и деревьев. Чуть позже девчушка распознавала по пению всех птиц, которые без боязни слетались поближе к белокурому ангелу для вокальной отчетности. Даже шмели гудели тише, приземляясь на подол цветастого детского платьица в минуты передышки. Отцовское счастье длиной в пять лет оборвалось в одночасье. Сгорела дочурка за неделю от странной хвори, не выпуская отцовскую руку из пылающих ладошек. Когда утренние лучи просочились сквозь плотные шторы и осветили детский лик, Настенька открыла глаза, облила небесной синью отцовское лицо, заросшее недельной щетиной, улыбнулась ласково и ушла… Кротко, без стонов и слез, с застывшей улыбкой на алых щечках.

Мир перевернулся для Василия. Он враз онемел, самолично строгая доски для Настиной домовины. С кладбища Василий вернулся чужим и постаревшим. Он отпустил бороду и стал затворником, переселившись в летний домик на пасеке.

И вдруг, случилось чудо. У среднего сына народилась дочка, которую назвали Настенькой. Крошечный ангел со смышлеными глазами лазоревого цвета выдернул деда из добровольной аскезы, заново научив улыбаться и ощущать оттенки вкуса к светлой стороне жизни.

- « -

Удивительным образом сложилась жизнь Василия, щедро одарившая его копией умершей дочери. Те же ясные глаза-озера в пол-лица, веселые кудряшки цвета вызревшей ржи, медовый аромат бесконечного до небес счастья. Отступила старость, а вместе с ней и затянувшаяся хандра с бесцеремонными налетами отчаяния. Теперь в летнем домике весело повизгивал рубанок. Липовые доски отшучивались кучерявыми  стружками, а молоток деловито поддерживал ритм столярного таинства, помогая  удивлять  домочадцев причудливой детской колыбелькой, удобным стульчиком,  резными качелями и забавными игрушками.

Василий отговорил сына отдавать годовалую Настеньку в ясли, превратившись в ответственную няньку. Малышка рано пошла, была не по возрасту бойкой, знала наизусть множество стихов и сказок. К пяти годам ловко отплясывала на семейных праздниках, сопровождая свои выходы занятными частушками. Безотлучно находясь при внучке, Василий с верным Камышом, оберегали от любой напасти свое земное солнышко. Дед был для внучки вторым отцом, мудрым наставником, опекуном. Под аккомпанемент старинных былин и напевных историй, Настенька запоминала названия деревьев, трав, грибов ближнего перелеска. Василий увлеченно рассказывал благодарной слушательнице о народных приметах, повадках лесных обитателей, научил разводить костерок и готовить в котелке травяной душистый чай к бабушкиным  лепешкам. Иногда дед вспоминал о войне, на которую был призван кашеваром. Одна история осталась в Настиной памяти глубокой зарубкой. Всю жизнь она отчетливо помнила грустный рассказ деда о подводе с провиантом, которая ушла под волжский лед.

- Никто из служивых тогда не помер с голода. - рассказывал дед. - Я приносил из ближайшего леса оболонь...

- Дедуля, а что такое оболонь?- встрепенулась Настенька, затаив дыхание.

- Оболонь-то?- ласково глянул он на внучку.- Да это слой такой между сосновой корой  и древесиной. Поняла?

Девчушка кивнула головой:

- А дальше, дедушка? - нетерпеливо заерзала она.

- Так вот, - продолжил Василий. - Эту самую оболонь я обжигал на костре, чтобы горечь смолистую убрать. Потом дробил в тряпичном мешке, перемалывал в пыль,  подмешивал к ней немного ржаной муки и выпекал  караваи. Душистый получался хлебушек, целебный. Так и дотянули до следующего продовольственного обоза.

Настеньке довелось отведать такого самодельного хлеба, необычный, хвойный привкус которого сохранился в памяти на всю жизнь.

- " -
Напитавшись премудростью деда, Настя стала успешной ученицей. В ежедневной круговерти обучения, не заметила Настя увядания своего любимого наставника. Спохватилась, когда отец спешно забрал ее с занятий и привел в дом умирающего Василия. Дед успокоился сразу, как только коснулся своими иссохшими ладонями девчоночьих рук. Прерывающимся хриплым голосом он завещал своей любимице прожить недожитые дочкой годы, выбиться в люди и не посрамить семью. В тон его надрывному дыханию завыл Камыш, лежавший у постели больного хозяина. Выгнать пса из спальни не удалось, он пробыл там до похорон, не притрагиваясь к еде. После погребения деда Василия, Камыш сгинул.

Всю горечь утраты Настя полностью осознала позже.
Когда осиротел садовый домик деда, пропитанный медовым запахом вощины и свежестью древесной стружки.
Когда на чужие телеги погрузили пчелиные ульи, окрашенные Василием в тон ее глаз.
Когда затихла шмелиная возня в шапках цветущих флоксов.
Когда постаревшая бабушка затеяла продажу родной усадьбы.

Кончина деда совпала с завершением Настиного отрочества, и вытканное полотно ее достойной жизни расцветилось изящной вышивкой искусной белошвейки. В полном здравии дожила она до свадеб своих внуков. Казалось, и впрямь, нестареющей женщине было отпущено две жизни, покуда не свалила ее тяжкая болезнь.

В ночь перед сложной операцией привиделся Насте дед Василий в сопровождении косматого Камыша. Бородатый пасечник сидел у костра и тщательно перемалывал в пыль обожженные пластины оболони. Испеченная лепешка, изрытая сетью трещинок, вызвала у Насти  приступ забытого голода, а вкус легкой сосновой горчинки обласкал благодатью первого причастия. Звонкий лес, переполненный весенним ликованием, постепенно наполнял измученное тело животворными силами. Нежное разнотравье, прошитое первоцветами, гасило боль и наполняло душу Насти неземным ликованием. При каждом порыве майского ветра, душистая пыльца березовых сережек пудрила впалые женские щеки, маскируя бледность. В вершинах старых лип неустанно солировала кукушка, удивляя окрестности щедростью посулов, а шершавая рука деда успокаивающе скользила по завиткам поседевшей внучки.

Рентгеновский снимок, выполненный наутро перед операцией, изумил хирургов. От опухоли не осталось и следа.

...

Автор: Зоя Иванова

[Татьяна]