"Пить, чтобы жить"

[Миссис уксус]

4

Пить, чтобы жить.

Главное — сочинить одно предложение правды, а дальше пойдет.
Писательский принцип Эрнеста Хемингуэя

Творчество — это в лучшем случае одиночество...
Писатель растет в общественном мнении и за это
жертвует своим одиночеством. Ведь писатель творит один,
и, если он достаточно хороший писатель, ему приходится
каждый день иметь дело с вечностью — или с ее отсутствием.
Эрнест Хемингуэй

В семилетнем возрасте у Эрнеста Хемингуэя появилась обязанность — приносить домой молоко с соседней фермы. Однажды, идя этой дорогой, он упал и проткнул горло концом острой палки. Хлынула кровь, и маленький Эрнест едва добрался до дома. Остановив кровотечение, отец будущего писателя открыл сыну секрет: «Когда тебе так больно, что ты не можешь сдержать слез, начни свистеть, и они закатятся обратно». Хемингуэю часто приходилось прибегать к отцовскому совету: боль ранений Первой мировой, семейные неурядицы и прочие беды отступали, когда Эрнст насвистывал какой-нибудь мотив.

Каково же было его потрясение, когда в 1928 году, будучи уже известным писателем, Хемингуэй получил известие о самоубийстве отца. «Надо было посвистеть, папа», — думал Хемингуэй по дороге на похороны. А потом, в кругу друзей пытался найти объяснение этому поступку: «Возможно, он струсил… Был болен…Были долги…»

Хемингуэй прожил бурную, насыщенную событиями жизнь, постоянно играя в рулетку со смертью. Охота на львов в Африке, участие в трех войнах, походы на небольшом катере в штормовом океане… Он смачно ругался и не раз бывал бит в уличных драках. По словам самого писателя, его тело украшало около двухсот шрамов — последствия минного ранения в Первой мировой войне. Семь раз он бывал на краю гибели, без устали дразня госпожу Удачу...

Правда, писатель привык ежедневно ощущать в своей крови не только адреналин, но также и алкоголь. Обычно Хемингуэй выпивал за день полторы бутылки виски. При его габаритах (рост — метр восемьдесят, вес — 80 килограмм) и на сытый желудок подобная доза не казалась Папе Хэму слишком завышенной.

Хемингуэй всегда стремился поддерживать и укреплять свой образ великого любовника. Американскому писателю Торнтону Уайлдеру он рассказывал, что в молодые годы в Париже его сексуальные желания были столь велики, что он занимался любовью по три раза в сутки при том, что специально употреблял успокоительные лекарства. Однако некоторые современники подвергали сомнению эти любовные подвиги, а Гертруда Стайн вообще вслух подозревала, что Хемингуэй был скрытым гомосексуалистом.

Впрочем, на первом месте все-таки была работа. Он вставал рано, для того, чтобы избежать жары и поработать в тишине и покое. Следуя многолетней писательской привычке, Хемингуэй писал по 500 слов в день. И пока писал, не пил.

Узнав о присуждении новелле «Старик и море» Нобелевской премии (1954), Хемингуэй рассмеялся и сказал, что после того как его роман «За рекой, в тени деревьев» был единодушно отвергнут критикой, он решил до конца жизни не писать ни строчки. Через несколько лет у него не оказалось ни цента, и он решил быстро написать рассказ, чтобы рассчитаться с кредиторами. Так появился «Старик и море».

— С тех пор я спрашиваю себя: не является ли безденежье для писателя лучшим источником вдохновения?! — говорил писатель. И добавлял с едкой горечью: — Ни один сукин сын после получения Нобеля не написал ничего стоящего.

В американском справочнике «Кто есть кто?» 1950-х годов про Хемингуэя было написано о его привычках и увлечениях: рыбная ловля, охота, выпивка, разврат. Он дополнил эту характеристику одной фразой: «Пишет мало, а пьет много, но если бы не пил, давно пустил бы себе пулю в лоб».

На шестом десятке лет он попал в автомобильную катастрофу, и, едва оправившись от травмы головы, женился в четвертый раз. Новая жена сделала все, чтобы окружить Эрнста любовью и покоем. Но вместе с семейным счастьем пришла старость и болезни: ныли старые раны, он слеп и уже не мог читать дольше десяти минут, но главное — он больше не мог писать, получалась какая-то каша из слов. Затем открылась паранойя: он боялся агентов ФБР, марсиан, разорения.

Своё лечение в психиатрической клинике Хемингуэй оценивал так: «Эти врачи, что делали мне электрошок, писателей не понимают… Пусть бы все психиатры поучились писать художественные произведения, чтобы понять, что значит быть писателем… какой был смысл в том, чтобы разрушать мой мозг и стирать мою память, которая представляет собой мой капитал и выбрасывать меня на обочину жизни?»

На своей кубинской вилле Хемингуэй не раз демонстрировал гостям, как собирается расстаться с жизнью. Он брал карабин, садился в кресло, стоящее в гостиной, упирался босыми ногами в пол, покрытый циновкой, и устраивал карабин таким образом, чтобы приклад приходился между ногами. Наклонившись, прижимался нёбом к дулу и большим пальцем ноги спускал курок. Раздавался сухой щелчок. Хемингуэй поднимал голову и расплывался в улыбке. «Это техника харакири с помощью ружья, — торжественно объяснял он ошеломленным гостям. — А нёбо — самая мягкая часть головы».

2 июля 1961 года эта техника харакири была опробована им на практике. 62−летний Хемингуэй зарядил ружье, поставил его прикладом на пол, наклонился вперед и спустил курок. Точно так же, как сделал его отец 33 года назад.
Сергей Цветков