Смольный институт: голод, холод, муштра и унижения.
В 1911 году в Санкт-Петербурге были опубликованы воспоминания Елизаветы Николаевны Водовозовой, детской писательницы и педагога. Они ценны тем, что рассказывают о жизни воспитанниц Смольного института благородных девиц — долгое время правдивых свидетельств о Смольном не публиковали из-за цензуры.
Институт в прежнее время играл весьма важную роль в жизни нашего общества. Институтки в качестве воспитательниц и учительниц, как своих, так и чужих детей, очень долго имели огромное влияние на умственное и нравственное развитие целого ряда поколений.
Устав института, созданный Екатериной II, иллюстрировал её стремление создать в России новых людей, однако Водовозова пишет, что фактически он был забыт.
До 1860 года Смольный состоял из двух половин: Николаевской (где учились дочки высоких чинов) и Александровской (где учились девушки из простых семей), иначе «мещанское училище». Водовозова попала во вторую половину.
Елизавета приехала на учёбу в Смольный в конце 50-х годов, была встречена неприветливо, грубо, и в первый же день встала в строй и в прямом, и в переносном смысле:
По институтским правилам требовалось, чтобы воспитанницы, куда бы они ни отправлялись, выступали как солдаты, представляя стройную колонну, и двигались без шума. Если предводительница этой женской армии прибавит шагу, — и воспитанницы должны идти скорее, не расстраивая колонны; при этом они обязаны молчать; если одна из воспитанниц произносила хотя слово, такое преступление редко оставалось безнаказанным...
Водовозовой повезло — когда она попала в Смольный, воспитанниц там уже прекратили бить и пороть розгами. Однако девочек толкали, пинали, чувствительно одёргивали, ругали и часто наказывали.
Наказания выглядели, к примеру, так: некоторые девочки в столовой, вместо того, чтобы сидеть за столом, стояли рядом с ним. В свой первый день в институте Елизавета увидела, что стояли две девочки. У одной была приколота к переднику бумажка — и это значило, что она играла с ней на уроке. У другой был приколот чулок, это значило, что она плохо зашила его или совсем не зашила.
Если у девочки из младших классов случался ночной казус, то мокрую простыню вешали ей на шею и в таком виде приводили в столовую, где прилюдно стыдили.
Наказанные девочки в столовой стояли без передника или в мокрой простыне.
К молчанию и безусловному повиновению институток приучали весьма систематично. Впрочем, на женщину в то время вообще смотрели, как на существо вполне подчиненное и подвластное родителям или мужу, — институт стремился подготовить её к выполнению этого назначения, но чаще всего достигал совершенно противоположных результатов.
Девочки с первого же дня в Смольном должны были привыкать к холоду в классах и спальнях. Водовозова пишет, что в классах было 9-10 градусов, а на воспитанницах не было ничего, кроме платьев с короткими рукавами и холщовых пелерин. Ночью приходилось спать под одним лишь байковым одеялом, а температура воздуха под утро была не больше 8 градусов.
Сон при температуре 8 градусов.
Девочки страдали и от голода, усиленного постами:
Институт стремился сделать из своих питомиц великих постниц. Мы постились не только в Рождественский и Великий посты, но каждую пятницу и среду. В это время воспитанницы чувствовали такой адский голод, что ложились спать со слезами, долго стонали и плакали в постелях, не будучи в состоянии уснуть от холода и мучительного голода. Этот голод в великом посту однажды довел до того, что более половины институток было отправлено в лазарет. Наш доктор заявил, наконец, что у него нет мест для больных, и прямо говорил, что все это от недостаточности питания.
Девочки, которым присылали деньги родители, могли купить еду сами, но поборов в институте было достаточно: приходилось задабривать горничную, чтобы она не докладывала о беспорядке в спальне, скидываться ей на приданое, если она собиралась замуж, делать подарки классным дамам, проставляться на собственные именины. А старшим девочкам необходим уже был корсет. Корсеты покупали и за казённый счёт, но вставки в них были деревянными, а не из китового уса, и быстро ломались, а занозы впивались в тело.
Обучение в «мещанском училище» не ощущалось воспитанницами как важное занятие: классные дамы, не скрываясь, говорили, что девушке достаточно знать французский язык, рукоделие и хорошие манеры, а также закон Божий. Девушки никуда не выезжали, а единственный парк, куда их водили на прогулки, — Таврический сад. Когда в нём гуляли воспитанницы Смольного, парк закрывали для посетителей.
Если девочка умела красиво шить или вышивать, её забирали с уроков для шитья подарков высшим чинам — такая повинность могла длиться несколько месяцев. Фото wikimedia commons
Во время всей нашей затворнической жизни нам не удавалось видеть ни широкого горизонта, ни простора полей и лугов, ни гор, ни лесов, ни моря, ни рек и озёр, ни восхода и заката солнца, ни бурана в степи, хотя мы и делали сочинения о всех этих явлениях природы.
Воспоминания Елизаветы Водовозовой были несколько раз переизданы в Советском Союзе, но в 1911 году рассказы о том, как даже в Смольном институте девочек истязали, морили голодом и подавляли волю, пренебрегая их образованием, сквозят духом движения за права женщин, которое разворачивалось в мире в начале 20 века.