Автор:Сборник историй.
Среди мёртвых (страшная история, в которую сложно поверить)
Тёплым декабрьским вечером Андрей подходил к железнодорожной платформе Старое Аракчино. Давно уже стемнело. И падал неторопливый снежок.
Засиделся Андрей у родственников. И теперь шёл на электричку. Хорошо хоть - добираться до города не долго - минут двадцать. И главное, что на поезд не опоздал.
Он поднялся на платформу, заваленную снегом. По причине позднего времени на ней никого не было. Лишь снежинки порхали в свете фонарей.
Вдали раздался сигнал приближающейся электрички. И через некоторое время к платформе подкатил поезд. Двери лязгнули и открылись. Андрей зашёл в сумрак тамбура, двери закрылись, и электричка, погудев, поехала.
В тамбуре слонялся какой-то тип. Кашляющий и худой. Одежда болталась на нем как на вешалке.
'Сразу видно - алкаш', - подумал Андрей и зашёл в вагон.
В вагоне царил сумрак. От силы две-три лампочки освещали ехавших пассажиров.
Но зато народ был спокойный. Никаких споров и ругани, никакой гремящей музыки из смартфонов, никаких цыганок, докучающих пассажирам предложениями позолотить ручку и угостить их сигареточкой. Тишь и благодать. Лишь кое-где велись размеренные беседы.
Недалеко от входа Андрей уселся на свободное место.
Напротив него ехала симпатичная и, судя по всему, добродушная старушка. Справа - спящий усатый мужчина. У окна же девушка в шерстяной шапочке о чем-то задумалась.
Так и ехали они какое-то время. Поезд покачивался и набирал скорость. И Андрей уже начал помаленьку дремать, когда старушка внезапно его спросила:
- А ты, сынок, где лежишь?
- То есть как - лежу? - не понял Андрей.
- Сама-то я на ключинском кладбище лежу. Да вот внучков решила проведать. Они у меня на Пороховом покоятся.
'Сумасшедшая что ли?' - в смятении подумал Андрей.
- Сама-то я из Ключей, - продолжала между тем старушка. - Там меня и схоронили. В годе сорок втором выпал ранний снег, и ударили морозы. А урожай неубран. Вот и погнал нас председатель, детишек да баб, колоски из-под снега выковыривать. Детишки многие обморозились. Ну я, старая, простудилась и вскорости померла. Жалко ребятишек вот. При царе лучше было, - окончила старушка и пригорюнилась.
- Что за антисоветские разговорчики. Смотри у меня, бабка, - сквозь сон сказал усатый.
- Да я всегда за Советскую Власть, - отвечала бабушка. - У нас как белые в гражданскую поросёнка забрали - так я с тех пор завсегда за Советскую Власть.
Но усатый не слушал её. Он уставился на Андрея.
- Что-то ты больно на подкулачника похож. И одет непонашенскому. Уж не шлепнуть ли тебя для профилактики?
- Отстань от парнишки, изверг, - вступилась за Андрея старушка. - Мало ты что ли людей извел, гепеушник? Так и в могиле тебе неймётся. Самого расстреляли. А туда же.
- Да, было дело, - молвил усатый, поглаживая дырку на лбу. - Ошибочка вышла. Шлепнули меня, невинного, враги народа. Но умер я с именем Сталина. И порочить Советскую Власть не позволю.
'Ну точно - на психов нарвался', - в панике думал Андрей.
Но тут он поймал взгляд девушки у окна. Она уже давно с ужасом за ним наблюдала.
- Да вы что - не видите? - прошипела она, захлебываясь. - Он же живой.
Пассажиры остолбенели. Такого они не ожидали. Ужас и паника воцарились в вагоне.
Одна особо впечатлительная особа завизжала. Но её нижняя челюсть отвалилась. И визг прекратился.
- Куда катится мир, - негодовал один старичок. - Живой ходит среди покойников. И хоть бы хны.
И все как один брезгливо уставились на Андрея.
- Живой. Живой, - раздавалось оживленное перешептывание.
- Живой? - сказал усатый мужчина. - Ничего. Сейчас будет мертвый.
И схватился за кобуру. Но вытащил оттуда какую-то гнилую деревяшку.
Андрей вскочил с места и кинулся к тамбуру.
- Сидеть! - прорычал усатый и попытался задержать Андрея. Но, едва встав, развалился на части, и голова его закатилась под сидение.
Не останавливаясь, поезд пролетел мимо платформы 'Лагерная'. Вот именно - что пролетел. Взмыв над землей, поезд летел, не нуждаясь более в рельсах, в сторону Порохового кладбища.
Андрей бежал к выходу. А мертвецы в ужасе от него шарахались.
'Живой, живой', - слышался шёпот полный негодования.
Наконец Андрей кое-как добрался до тамбура. Там по-прежнему маячила странная, костлявая фигура. Обитатель тамбура хмуро на него посмотрел и, с трудом ворочая языком, пролаял:
- Так ты, оказывается, живой! То-то мне рожа твоя не понравилась.
И изо рта его вместе со словами вываливались черви.
Андрей кинулся к дверям. Но только теперь разглядел в сумраке тамбура, что дверей-то никаких нет. Вместо них - грубо сколоченные, почерневшие доски, а в щели между ними летит снег.
Ногой он вышиб гнилую доску. Та полетела вниз, туда, где проплывали безлюдные домики заснеженного дачного посёлка. Поезд летел к темнеющему вдали лесу.
Цепкая рука вцепилась Андрею в плечо.
- Назад! - рявкнул костлявый обитатель тамбура.
Но Андрей, наплевав на окрик, выпрыгнул в снежную пелену. Несмотря на немалую высоту, он удачно приземлился в сугроб. Рядом лежала дергающаяся, но уже безвредная рука обитателя тамбура.
Поезд между тем продолжал свой полет. Хотя нет. Не поезд. Над лесом проплывали, как косяки перелетных птиц, вереницы гнилых гробов.
&&&&&
Вредный, но до безумия умный дед (жуткая история, в которую сложно поверить)
Никанор Семёнович был жутко вредным стариканом. Его не любили всем подъездом. Если он открывал рот, то исключительно для того, чтобы поругать власть, погоду или суп своей жены. Повод для ругани он находил буквально во всём.
Год за годом он изливал свою желчь на окружающих. Дети убегали из его дома, едва заканчивали школу. Сын уехал куда-то на Дальний Восток, а дочь вышла замуж и переселилась в столицу. Как будто даже дети хотели оказаться как можно дальше от ворчливого отца. Жена, отчасти от такой жизни, скончалась, не дожив до пенсии. И остался Никанор Семёнович один. К слову сказать, был он инженером от бога. Международных патентов на изобретения у него было десятка два. И мог бы жить припеваючи, да не хотел. Ведь тогда бы у него было меньше поводов бухтеть из-за протекающего крана или недостатка мяса в колбасе.
Людей старик терпеть не мог до такой степени, что старался даже из дома выходить лишь в исключительном случае. После того, как его выставили из конструкторского бюро на пенсию, он даже в магазин ходил ночью, чтобы поменьше видеть вокруг себя так утомивших его людей. Пенсию он оформил на карточку, чтобы почтальон не таскал грязь к его двери, коммунальные услуги оплачивались автоматически, всё с той же карточки, потому что почти каждый поход в банк Никанора Семёновича оканчивался скандалом. С соседями он испортил отношения ещё в те далёкие времена, когда ему только выдали ключи от квартиры в свежепостроенной хрущёвке для государственных служащих.
Одним словом, дед обеспечил себе почти полную автономию. Даже соседи, жившие с ним через стену, забыли, когда видели его в последний раз. А когда кто-то приходил к нему, будь то предвыборные агитаторы или продавцы ненужной дребедени, он, едва захожие визитёры нажимали на кнопку звонка, принимался поливать грязью тех, кто стоял за дверью, саму дверь, впрочем, не открывая. Местные мальчишки, зная такую его особенность, бывало, специально дразнили деда: звонили в дверь, слушали тираду и хохоча убегали.
Старика продолжали ненавидеть. Кто бы к нему ни пришёл, он любого охаживал из-за своей двери трёхэтажным матом. В доме меняли трубы, так он наорал на водопроводчиков, так и не пустив их к себе. Ставили домофон - Никанор Семёнович даже не стал слушать, зачем это нужно. Даже приехавший вдруг после двадцатилетней разлуки сын был послан в грубой форме. Мужчина, прилетевший аж из Владивостока, чтобы помириться с родителем и показать ему внуков, выдержал минут пятнадцать брани, после чего плюнул на придверной коврик и уехал обратно.
Годы шли, а дед не появлялся на глаза соседей. О нём стали ходить легенды. Бабки у подъезда говорили, что у него дома склад тушёнки, которую он купил ещё во времена союза. Дети друг друга пугали страшилками, будто дед - вампир, что по ночам он вылетает в окно и пьёт кровь у прохожих. Мужики твердили, что он просто сумасшедший, раз даже ни разу не вышел выпить с ними пива и забить козла, хотя в домино они играли аккурат под его окном.
Была ещё одна версия, которая и стала причиной развязки этой истории. Говорили, что у деда дома куча денег. Все ещё помнили, что когда-то он был талантливым изобретателем, вот тогда, мол, он и набрал целый чемодан долларов, а теперь сидел на нём, как дракон на куче золота. Чем пьянее был рассказчик, тем больше была сумма, которую старик припрятал в своём убежище.
Курс доллара рос, а с ним рос и интерес к квартире деда всяческих криминальных личностей. Но как обчистить квартиру, если дед вечно сидит дома? Даже по ночам иногда был слышен стариковский мат и шаги убегающих вниз по лестнице неудачливых взломщиков. Никанор Семёнович будто сторожил возле двери. Стоило кому-то позвонить в дверь, подёргать ручку или попытаться вскрыть замок, как раздавалась знакомая всем ругань.
Сопоставив все факты, два молодчика, особо нуждавшихся в деньгах, решили брать квартиру деда с тыла, а точнее - залезть к нему через окно. Покумекав, гении криминального мира решили, будто дед вечно сидит возле двери, ожидая, что к нему будут лезть именно через парадный вход.
Выбрав на свою беду ночь потемнее, взяв альпинистское снаряжение, молодчики спустились аж с крыши на стариковский третий этаж. Тихонько выставили стекло и влезли в квартиру. В свете фонарей старика нигде не было видно, а квартира выглядела так, будто в ней не жили уже много лет. Ноги ступали по мягкому ковру из пыли, пахло подвалом. Грабителям стало не по себе. Они шаг за шагом обошли всю квартиру в поисках притаившегося старика, пока не дошли до ванной. Тот, у которого нервы были не такими крепкими, заорал так, что соседи за стенкой проснулись и тут же вызвали полицию. Ещё бы! Из квартиры, откуда доносился исключительно портовый отборный мат, вдруг закричали, да ещё так, будто самого чёрта увидели.
Полиция приехала через пару минут. Патрульная машина как раз проезжала мимо, и полицейские, принявшие вызов, успели поймать и нервного грабителя, который выпрыгнул в окно, сломав обе ноги, и его более спокойного подельника, который как раз вылезал на крышу, трясясь от ужаса.
На вскрытие квартиры, как на день города, собрался весь дом. Внутрь, конечно, никого кроме пары везунчиков-понятых не пустили. При свете всё оказалось не так страшно, как предстало в лучах карманных фонариков грабителей, но то, что увидели полицейские, всё же заставило поёжиться даже бывалых оперативников. Всё в квартире было покрыто толстым слоем пыли, в котором виднелись следы медвежатников. А в ванной, накрытой пищевой плёнкой, под слоем формалина лежал хозяин квартиры. В своём лучшем костюме, с аккуратно сложенными на груди руками и крепко скрученной из правого кулака дулей. На столе в кухне лежала покрытая всё той же вездесущей пылью записка: 'Смерти моей ждали? Ждите, нехорошие девочки
, не дождётесь!' Эксперты сообщили, что, по первичной оценке, смерть Никанора Семёновича наступила около пятнадцати лет назад.
А как же голос из-за двери? Дед, будучи высококлассным инженером, прицепил к двери проигрыватель, на диск которого записал сотню разных 'обращений к потомкам' длительностью по несколько минут каждое. Цепь была замкнута на дверной звонок, ручку и замочную скважину, и каждый раз, когда кто-то замыкал её, включался проигрыватель, выбирая из списка посланий случайное. Колонка, прислонённая к двери, давала возможность гостю насладиться очередной порцией творчества вредного деда.
Всё остальное было хорошо организованным планом. Пенсия копилась на карте, всё, что было необходимо для того, чтобы в квартире не отключили свет и не явились судебные приставы, оплачивалось со счёта. Когда он почувствовал приближение смерти, Никанор Семёнович принял лошадиную дозу снотворного, нарядился, лёг в наполненную формалином ванну, накрылся целлофаном, чтобы формалин не выветрился и внимание соседей не было привлечено запахом разлагающегося тела, и уснул, предварительно скрутив фигу. Дед, хоть и не лишил наследников наследства, сделал всё возможное, чтобы оно как можно дольше не доставалось им. И если бы не жадные на поживу грабители, кто знает, сколько бы лет он бы пролежал в закрытой квартире, даже после смерти выводя из себя родственников и соседей.
&&&&&
Души покойных фашистов на нашей Родине (страшная история, основанная на реальных событиях)
Ну, собственно… я вообще не знаю, как мы остались живы. Думаю, нам очень повезло. Сейчас, когда я днем размышляю об этом, все кажется сном или галлюцинацией. Трудно поверить, что такое могло произойти, к тому же с нами. Но я расскажу все по порядку.
Был конец лета. Ночи уже стали не очень жаркими, но днем было ещё достаточно тепло. Мы с одним знакомым парнем собрались на вылазку, в давно приглянувшуюся местность под Питером. Мы копари, если что. Сезон у нас не особенно длинный — как пойдут дожди, уже особенно не покопаешь, развезет глину и все, ни палатку поставить нормально, ни раскоп накрыть, только в лесу рыть остается, а там свои заморочки. Ну да это я отвлекся, к слову. В тот-то раз собирались рыть как раз в лесу. Приятель мой, Макс — парень сложный, нелюдимый. Сам он этнический немец, и от фашистов ему здорово рвет башню. Копает давно, но чаще один и по Смоленскому направлению, а тут раскопал карту какую-то, и говорит, что вроде хорошее место должно быть. Оборудование у него хорошее, и опыта хватает, и если в споры с ним не вступать — то все нормуль должно пройти. Так и поехали вдвоем. Собрали в рюкзаки, спальники, инструмент, еды на пару дней, погрузились на электричку.
— Макс, а чего ты думаешь, что там не вскрыто уже все? Там же вроде деревни есть, да и от Питера недалеко.
— Думаю, что нам осталось. Местность болотистая, там редко кто ходит. Проверим — может, болото все утащило, а может и нет.
Доехали, выгрузились. Судя по карте, идти нам надо было через поле, потом оврагами через лес — всего километров пятнадцать. Стало быть, к обеду дойдем, если не встретим больших завалов. Закрепили багаж удобнее и выдвинулись по опушке, чтоб доблестной милиции на глаза особо не попадаться. Сперва взяли хороший темп, и лес был сухой и чистый, а глубже начали натыкаться на болота и завалы деревьев, которые приходилось форсировать по мере возможности. Болота поначалу попадались небольшие и мелкие, поросшие травой и деревцами, а потом стали встречаться более крупные, с кочками, усыпанными подберезовиками, с оконцами темной стоячей воды. К нужному месту подошли уже часам к четырём дня. Солнце пригревало, мы с Максом оба были потные и усталые. Поставили навес, я пошел собирать дрова на ночь, а Макс распаковал щуп и двинулся к болоту, сверяясь с картой.
Надо сказать, что поехал я только из большого интереса. Макс обычно ездил один, и источники свои не открывал, но всегда находил интересные вещи. Я был уверен в том, что он не пошел бы на место, если бы здесь не пахло крупной добычей. Пока я собирал дрова и лапник на ночь, он уже что-то напищал и ставил метки. Решили начать копать с утра, как станет светать — темнело уже рано, и к вечеру в лесу было сумеречно. В таком освещении легко пропустить что-то важное. Макс вернулся к костру, и я успел заметить, как он убирает в карман копию карты. Пометки и надписи там были на немецком.
— Ты источники где-то в немецких архивах берешь? — невзначай поинтересовался я.
— Вроде того. У меня хорошие карты.
— Знаю, тебе вон полфорума завидует, все хотят с тобой на раскоп. Как там дела, кстати, у болота? Нашел что-нибудь?
— Пока не копал, только отметил. Там вообще все пищит, может, автомобиль затонул, или танк. Или самолет упал в трясину, хотя он бы иначе пищал. Утром посмотрим, — Макс делал отметки в записной книжке.
— Что тут хоть было-то, расскажи.
— Здесь уходила от русских через лес рота немецких карателей из довольно крупной группировки, расквартированной в ближайших деревнях. Судя по документам, в лес они вошли, и не вышли. Примерно в этих местах они столкнулись с русскими, но всех положили. Дальше следы теряются, и я не нашел никаких бумаг. Возможно, найдем нескольких советских солдат, что-то из вооружения. А может и немцев. Мне кажется, они обошли болото по левому краю, правый более топкий и забирает на несколько километров в сторону деревни. Дело было в феврале, но кочки все равно должны были быть видны. А слева даже что-то вроде тропинки имеется. Контуры болота примерно совпадают с теми, что указаны на карте, — Макс объяснял тихо, но и так все понятно было. Кажется, он долго готовился к этой вылазке.
Стемнело, мы устроились спать. Костер постепенно гас, с болота пополз туман. Холодало. Я уснул довольно быстро и спал без снов.
Меня разбудил странный булькающий звук, но сперва я решил, что показалось. Лежал в полудреме, прислушивался, уже снова стал засыпать, и услышал снова. Словно кто-то большой плескался в болоте, отфыркиваясь. Я приподнялся на локте и вгляделся в молочное марево. Может, корова из деревни зашла в лес? Не должна бы, далеко. Тут километров пять-шесть до неё, если не больше. Макс рядом тоже зашевелился, поднимаясь. Мы переглянулись и стали вглядываться в темноту.
Плеска стало больше, словно там было несколько человек; что-то негромко лязгало, и даже вроде бы слышались голоса. Неужели мы не одни здесь, и ещё кто-то из копарей прознал про болото? Или тут люди совсем с другими целями, и мы им не нужны как свидетели? Я пожалел, что из оружия у нас только ножи и лопаты. Хотя, где-то в багаже есть топорик, но против пистолета если что не попрешь. Мы лежали тихо-тихо, всматриваясь в сторону болота, и вскоре стали различать силуэты. Несколько человек в длинных плащах или пальто…бродили прямо в трясине. Зрение меня не обманывало, как я не тер глаза — они ходили прямо там, среди кочек и темных провалов воды, тихо переговариваясь между собой.
— Что за чертовщина? — прошептал Макс, и люди замерли, будто услышали.
Они одновременно повернули к нам головы, и один из них вскинул руку, указывая направление.
Я не помню, как выскочил из спальника и понесся не глядя через кусты. Далеко убежать, впрочем, не получилось — я споткнулся о корень и рухнул, сильно подвернув ногу и разбив нос. Макс же оказался ещё менее удачлив, он запутался в спальном мешке, и через пару секунд преследователи уже обступили его. Я лежал в кустах и боялся дышать. Мне казалось, что волосы на моей голове встали дыбом, а сам я больше никогда не смогу нормально спать. Я закрывал себе рот руками, чтобы не орать благим матом, и пытался вспомнить хоть одну молитву, которые, как назло, куда-то испарились.
Макса обступили люди в истлевшей форме с остатками немецких нашивок. То, что я сперва принял за плащи, оказалось останками зимних шинелей. Существа склонялись над ним, и я хорошо видел, что у них нет глаз, носов, у кого-то ушей и губ. Они были как бы набухшие от долгого пребывания в воде, белесые. С остатков формы капала вода.
— Руссе? — прохрипел один из них, тыча в Макса ржавым оружием.
— Нет! Я немец! Я гражданин Германии! Я люблю фюрера! — выдавил Макс на чистом немецком, нервно сглатывая.
Один из утопленников приблизил к нему то, что осталось от лица, словно хотел рассмотреть. Макс был белокожим блондином, к тому же фанатом немцев. Это, наверное, его и спасло. Мертвец осмотрел его кепку военного образца, немецкие нож и фляжку, лежащие рядом — Макс поднял их под Смоленском. Затем медленно разогнулся и махнул рукой остальным.
Они пошли по левому краю болота, как раз куда думали с утра идти мы, и почти сразу увязли в трясине. Мы оба тряслись и наблюдали, как немцы тонут, крича и цепляясь мертвыми руками за кочки и выдирая пучки травы. Наконец они скрылись в иле, и снова стало тихо. Мы лежали не двигаясь. Я начал чувствовать боль в вывихнутой ноге и разбитом лице, а Макс так стучал зубами, что слышно было за километр.
Мы наспех похватали вещи, бросив там половину добра, и поплелись в сторону деревни, по правому берегу болота. Идти мне было трудно, но оставаться было страшнее. Всю дорогу молчали.
Около семи утра мы вышли к деревне и постучались в ближайший дом, где горел свет.
— Это ж надо, выдумали…в наши-то болота полезли исследовать, — охала старушка, — да вдвоем, молоденькие такие!
Мы сказали ей, что по заданию института исследуем донные отложения. Не говорить же правду…
— Местные-то в лес как стемнеет не ходют, да. Отец мой рассказывал, будто когда блокаду прорвали и погнали фрицев, одна группа в лесу пряталась, а наши их к болотам прижали. Ну, немцы-то наших постреляли, да сами в болоте сгинули. И видать до того люди злые были, что не приняла их земля — так и ходют ночами, вылезают из болота и шастают в лесу. А как встретят кого, так сразу автомат в лицо, и если по-русски говоришь — с собой волокут на болото. И сами там тонут. Уж и экспедиции приезжали, вроде как останки поднимать, да только где ж их теперь найдешь…
Мы молча ели домашние яйца с луком и чёрным хлебом. Отвечать бабульке не хотелось. Я перевязал ногу и мы пошли в сторону шоссе, где поймали машину и вернулись в город.
Больше мы никогда не наведывались в те края.
Спасибо автору. Дзен.
Тема: Среди мёртвых. Страшные истории. (Прочитано 1506 раз)
