Воспоминания об Анненском обыкновенно начинаются словами: «Мы познакомились за год до его смерти». Почему современники так долго не замечали талантливого поэта и что они успели запомнить о нем, его жене и его жизни — в новом выпуске «Факультатива по истории».
Если вам кажется, что вы слишком часто ляпаете что-нибудь, не подумав, вспомните об Иннокентии Анненском. При создании памятника Пушкину в Царском селе Анненского попросили выбрать для монумента наиболее подходящую пушкинскую строчку. Он назвал строку по памяти и благополучно забыл об этом случае, пока однажды его не пригласили на открытие памятника. В ужасе от того, что он мог напутать текст и переврать великого поэта, Иннокентий Федорович не спал всю ночь. Наутро выяснилось: текст верный.
Анненский был почти не признанным при жизни
Вообще большинство воспоминаний об Анненском начинаются примерно за год до того, как он умер. На него как-то не особо обращали внимание при жизни. Ну подумаешь, какой-то очередной интеллигент, директор гимназий, кого это интересует. Человек 50 лет прожил, перевел Еврипида, кучу стихов написал — не, ноль эмоций. Зато когда кучка гимназистов собирается и выпускает журнальчик при его участии, все вдруг такие — о, смотрите, Анненский. А давайте его почаще приглашать!
Сам Иннокентий Федорович, хоть и рано начал писать, придерживался слов брата: «До тридцати лет не надо печататься». (Ага, Шолохову это скажите). Он был женат на женщине много старше него, которая жутко одевалась, носила парик, клеила брови и требовала лакея, которую все поголовно считали некрасивой и неподходящей Анненскому, и в которую он был влюблен, не замечая всей несуразности их совместного быта. Впрочем, о быте он вообще имел слабое представление. Не уметь починить карандаша или уйти с вечера в чужом пальто — это все о нем.
Анненский мог уйти в чужом пальто
Гулял он, сидя в кресле в саду. Читал стихи, роняя листы на пол. К собеседнику поворачивался всем телом — не гнулась шея от недостатка шейных позвонков. Это Маковский так говорил. Не мог без интимных подробностей. Всегда есть люди, которые пишут о ком-то, а выходит о себе. Ну, например: я познакомился с таким-то, когда пошел туда-то, я увидел такого-то, когда занимался тем-то, и так далее. Вот у Маковского об Анненском такие же воспоминания: мы решили открыть «Аполлон», мы решили позвать Анненского, мы считали его престарелым гимназистом, все мы да мы, но надо же и про Анненского слово сказать, а что сказать? Что-то запоминающееся, особенное, какую-нибудь супербайку травануть, вроде Крылова, наделавшего в штаны у Смирновой-Россет. А что было в Анненском особенного? Жена и шея.
Первый номер «Аполлона» вышел в 1909 году. Анненский тогда только жить начинал, со службы уходил. Казалось бы, теперь он развернется в полную силу, будет творить, не отвлекаясь, и наконец-то начнет публиковаться, но через несколько месяцев на Царскосельском вокзале у него разорвалось сердце — «все равно, что уйти из ресторана, не расплатившись». Когда его не стало, наш перфекционист Максим Волошин подытожил, что лучше бы дядя Кеня умер совсем непризнанным, а так какое-то «полупризнание» получилось. Вскоре после его кончины сыну пришла телеграмма: «Горячо поздравляем радуемся». Кто-то ошибся на телеграфе.
О.Андреева
Иннокентий Анненский. Полупризнание (Прочитано 733 раз)
Похожие темы (5)
