Сегодня Марину Цветаеву однозначно назвали бы «трудным подростком»: она с малых лет пробовала спиртное, не слушалась учителей, воровала этюды из дома учителя по рисованию и бредила Наполеоном. А каким стало детство ее дочерей, и стала ли гениальная поэтесса таким же гениальным родителем?
По всем признакам Цветаева была, что называется, «трудным подростком»: пила на спор пиво в придорожных пивнушках, оклеивала стены плакатами с Наполеоном, красила волосы в золотой цвет, закладывала вещи старшей сестры в ломбард, чтобы выручить денег на карманные расходы, воровала в гостях. В школе она держалась особняком и, сменив несколько учебных заведений, наконец, покинула их вовсе. За ней учебу бросила и младшая Цветаева, Ася. Тот факт, что дочери знаменитого профессора и ученого с мировым именем не окончили даже гимназии и вместо этого шатаются по округе с тросточками, изображая подвыпивших буржуа, как-то не укладывался в головах окружающих. Сам отец Марины к концу жизни признавался: «Семья мне не удалась».
Однако, в отличие от современных подростков, заботливо снабженных родителями всеми новейшими разработками фирмы Аpple для планомерной деградации, которые, даже не бросая школу, куда больше преуспевают в рисовании бровей и просмотре сериалов, Цветаева к восемнадцати годам прочитала столько, сколько не снилось нынешним выпускникам гуманитарных вузов, и уже издала первый сборник стихов. С самого детства она вела дневники, которые никому не показывала, постоянно писала и переводила. Она росла близорукой, своенравной, неженственной. При встрече крепко, по-мужски, пожимала руку — после того, как однажды Максимилиан Волошин назвал её рукопожатие «подбрасыванием мертвого младенца».
Цветаева искренне надеялась, что скучный быт никогда не коснется ее. Она глубоко осуждала Наташу Ростову, вышедшую замуж и «превратившуюся из многообещающей девочки в обыкновенную «наседку»» и гордо обещала подругам посвятить свою жизнь революции. Разумеется, через несколько лет она уже стирала, стряпала, мыла и вытирала, как все, однако домохозяйкой и наседкой так и не стала. В 1919 году она запишет:
«Меня презирают — (и в праве презирать) — все.
Служащие за то, что не служу, писатели зато, что не печатаю, прислуги за то, что не барыня, барыни за то, что в мужицких сапогах (прислуги и барыни!)
Кроме того — все — за безденежье».
На двери ее квартиры вместо звонка висел дверной молоток. Забравшийся в квартиру вор, пораженный нищенским бытом, не только ничего не взял, но и оставил ей немного денег. Заходивший в двадцатые годы Бальмонт заставал такую картину: ледяная комната, намерзший по углам снег, падающая с потолка штукатурка. Печь топилась не дровами — мусором. Семилетняя дочь Аля лежала, укрытая рваньем, вокруг висели её рисунки, а за постелью копошились крысы, так и норовя запрыгнуть на кровать. Младшая дочь Ира уже умерла от голода в Кунцевском приюте, куда Марина отдала девочку, назвавшись не родной, а крестной матерью. Пока соседи Цветаевой обменивали ее вещи на продукты, Цветаева отдавала Бальмонту последнюю картошку в обмен на сигареты, бесконечно курила и сочиняла стихи, и Бальмонт говорил, что Марина героическая женщина.
© Дилетант
В гостях у Марины. (Прочитано 742 раз)