«Наши за границей» - написано в 1890 году!

[Миссис уксус]

4

Николай Александрович Лейкин (1841 – 1906), издатель юмористического журнала «Осколки», прославился в том числе как автор книги «Наши за границей» - сатирического описания путешествия по Европе купеческой пары из Петербурга. До революции 1917 года эта книга, написанная в 1890 г., выдержала 27 переизданий! «Избранное» публикует главу «Неметчина» из этой книги – и кажется, многие из наблюдений, сделанных автором более ста лет назад, актуальны до сих пор!

Переехали русскую границу. Показался прусский орел, изображенный на щите, прибитом к столбу. Поезд подъехал к станционному зданию. Русские кондуктора в последний раз отворили двери вагонов. Послышалась немецкая речь. Стояли два откормленных немца в черных военных плащах с множеством пуговиц по правую и по левую стороны груди и в касках со штыками. «Ейдкунен!» — возгласил кто-то, проглатывая слова. Виднелись вывески со стрелами и с надписями: «Herren», «Damen».

Пассажиры стали снимать с полок ручной багаж и начали выходить из вагонов. В числе их был и молодой купец с женой, купеческое происхождение которого сказывалось в каждой складке, в каждом движении, хотя он и был одет по последней моде. Прежде всего он ударил себя ладонью по дну шляпы котелком и сказал жене:

— Ну-с, Глафира Семеновна, приехали в заграницу. Теперь следует нам свое образование доказывать. Сажайте иностранные слова! Сажайте без всяких стеснениев. Жарьте вовсю.

Молодая супруга, одетая тоже по последней моде, смутилась и покраснела.

— А какая это земля? — спросила она.
— Знамо дело — Неметчина. Немец всегда на границе стоит. Помимо немца ни в какую чужую землю не проедешь. Забирайте свою подушку-то. Мне три не протащить сквозь двери. А насчет саквояжей мы носильщика крикнем. Как носильщик-то на немецкий манер?
— Я, Николай Иваныч, не знаю. Нас этим словам в пансионе не обучали. Да и вообще я по-немецки очень плохо… Когда учитель-немец приходил, то у меня всегда зубы болели.
— Как же это так… А говорила, что обучалась.
— Я и обучалась, а только комнатные слова знаю. Вот ежели что в комнате или с кем поздороваться и спросить о погоде…
— Странно, сам же я слышал, как вы стихи читали на иностранном диалекте.
— То по-французски. Вот ежели по-французски придется, то я больше знаю.
— Как тут в немецкой земле по-французски! Здесь за французский язык в участок могут сволочь. Немец страх как француза не любит. Ему француз — что таракан во щах.
— Эй, носильщик! — кричит купец. — Гутен морген… Как вас?.. Коммензи… Наши чемоданы. Брингензи… Саквояжи…
— Вот видишь, ты и сам немецкие слова знаешь.
— Десять-то слов! На этом много не уедешь. Хмельного я сам попрошу по-немецки, потому хмельные слова я знаю, а остальные ни в зуб. Эй, хер носильщик! Хер — это по-ихнему господин. Поучтивее так, может, лучше… Хер носильщик! Нейдет подлец! В другой вагон попер. Неужто самому придется тащить?.. Вытаскивай подушки, а я саквояжи… Тащи! Чего встала?
— Да видишь, главная подушка не пролезает. Надо по одной штуке…
— И к чему только ты три подушки с собой забрала?
— Да я не могу на одной спать. Голова затекает. И наконец, ведь не знаешь, куда едешь. Может быть, там и вовсе без подушек…
— Брось подушки. Давай я их вытащу… Ну, пропихивай сзади, пропихивай… Вот так… Ведь таможня здесь. Не стали бы немцы подушки распарывать и искать в них? А то целые перины мы притащили. Не сочли бы за мешки с товаром. Хоть сказать им, что это подушки. Как подушки-то по-немецки?
— Не знаю.
— Здравствуйте! А сейчас хвасталась, что все комнатные слова знаешь. Ведь подушка — комнатное слово.
— Знала, да забыла. И чего вы на меня сердитесь?
Ведь вы и сами не знаете!
— Я другое дело. Я специалист по хмельным словам. Вот в буфете я в лучшем виде… «Бир — тринкен… Шнапс — тринкен… Зейдель… фляше… бутерброд»… и, наконец, я в пансионе не обучался. Немецким словам я выучился у немцев колонистов, которые приезжают к нам в лавку веревки, парусину и гвозди покупать. «Айн, цвай, драй, фир, фир рубль, цванциг копекен». Считать по-немецки тебе что угодно высчитаю, а других я слов не знаю. Ну, постой тут около подушек, а я саквояжи вытащу. Эй, хер носильщик! Нумер айн унд цванциг! Коммензи! — снова начал кричать купец и манить носильщика.

Носильщик наконец подошел, взял вещи и понес их. Купец и его супруга тащили сзади подушки, зонтики, плед и ватное стеганое одеяло.

— Zollamt… jetzt ist Zollamt… Koffer haben Sie, mein Herr? — спрашивал носильщик купца.
— Черт его знает, что он бормочет! — воскликнул купец. — Глафира Семеновна, понимаешь? — обратился он к жене.
— Да, должно быть, на чай просит. Дай ему, — отвечала та.
— Ну, народ! Даже двугривенного не хотят поверить и вперед деньги требуют. Бери, бери… Вот три гривенника. Не надувать сюда приехали. Мы в Петербурге в полном доверии. У меня по банкам на полтораста тысяч векселей гуляет…

Носильщик денег не брал и говорил:

— Nachher, nachher werden Sie zahlen…
— Глаша! Не берет. Неужто двух пятиалтынных мало? — недоумевал купец. — Иль, может быть, ему немецкие деньги надо?
— Да, конечно же он немецкие деньги требует.
— Дейч гольд хочешь? Дейч надо разменять. Где тут меняльная лавка? Надо разменять. Понимаешь? Ничего не понимает. Глаша! Да скажи ему по-немецки, как вас учили. Чего ты стыдишься-то! Ну, как по-немецки меняльная лавка? Сади!
— Ах, боже мой! Ну что ты ко мне пристаешь-то!
— Ничего не знает! А еще у мадамы училась.
— Меняльную лавку вы найдете в вокзале. Там еврей вам и разменяет, — послышалось сзади по-русски.
Говорил какой-то господин в войлочной дорожной шапочке. Купец обернулся и сказал:
— Мерси вас… Удивительно, как трудно без немецкого языка… Ничего не понимают. Будьте добры сказать этой колбасе, что он на чай в лучшем виде получит, как только я разменяю русские деньги. Ну вот… Еще мерси вас… Извините… А как по-немецки меняльная лавка, чтобы я мог спросить?
— Вексельбуде… Но еврей, который будет менять вам деньги, говорит по-русски.
— Анкор мерси вас… Вексельбуде, вексельбуде, — твердил купец. — Запомни, Глаша, как меняльная лавка называется, а то я впопыхах-то могу забыть. Вексельбуде, вексельбуде.

У дверей в вокзале стояли прусские жандармы, и таможенные чиновники отбирали паспорта и пропускали пассажиров по очереди.

— Эх, следовало бы захватить с собой в дорогу Карла Адамыча для немецкого языка, — говорил купец. — Он хоть пропойный человек, а все-таки с языком. Приодеть бы его в мое старое пальтишко, так он и совсем бы за барина сошел. Только ведь дорога да выпивка, а ест он самые пустяки. Положительно следовало бы его взять, и в лучшем бы виде он по-немецки бормотал.
— Так отчего же не взял? — сказала жена.
— А не сама ли ты говорила, что я с ним с круга сбиться могу? Я на твое образование надеялся, думал, что ежели уж у мадамы в пансионе училась и немецкие стихи знаешь, так как же немецких-то слов не знать; а ты даже без того понятия, как подушка по-немецки называется.
— Тебе ведь сказано, что я политичные слова знаю, а подушка разве политичное слово?
— Врешь! Ты даже сейчас хвасталась, что комнатные слова знаешь.
— Фу, как ты мне надоел! Вот возьму да назло тебе и заплачу.
— Да плачь. Черт с тобой!

Жена слезливо заморгала глазами. Купец проталкивал ее вперед.

— Пасс! — возгласил жандарм и загородил ей дорогу.
— Глаша! Что он говорит? Чего ему нужно? — спрашивал у жены купец.
— Отстань. Ничего не знаю.
— Пасс! — повторил жандарм и протянул руку.
— Ну вот, извольте видеть, словно он будто в винт играет: пасс да пасс.
— Отдайте свой паспорт. Он паспорт требует, — сказал кто-то по-русски.
— Паспорт? Ну так так бы и говорил, а то пасс да пасс… Вот паспорт.

Купец отдал паспорт и проскользнул сквозь двери. Жену задержали и тоже требовали паспорт.

— Глаша! Чего же ты?.. Иди сюда… Глафира Семеновна! Чего ты встала? — кричал купец.
— Да не пускают. Вон он руки распускает, — отвечала та. — Пустите же меня! — раздраженно рванулась она.
— Пасс! — возвысил голос жандарм.
— Да ведь я отдал ейный паспорт. Жена при муже… Жена в моем паспорте… Паспорт у нас общий… Это жена моя… Послушайте, хер… Так не делается… Это безобразие… Ейн паспорт. Ейн паспорт на цвай, — возмущался купец.
— Я жена его… Я фрау, фрау… А он муж… Это мой мари… мон мари… — бормотала жена. Наконец ее пропустили.
— Ну, народ! — восклицал купец. — Ни одного слова по-русски… А еще, говорят, образованные немцы! Говорят, куда ни плюнь, везде университет или академия наук. Где же тут образование, спрашивается?! Тьфу, чтобы вам сдохнуть!

Купец плюнул.

Из: Н.А. Лейкин. «Наши за границей».