«Лучше быть смешной, чем жалкой»
Раиса Гладских из Челябинской области сама пишет и отвечает на комментарии в инстаграме, который завела, чтобы таким образом писать мемуары, а фотографируют её внучки. И это несмотря на то, что ей уже 90 лет.Рада приветствовать! Я - Раиса. Мне 90 лет. У меня двое детей, три внучки и пятеро правнуков. А я еще ни разу не посплетничала на лавочке с бабушками. По-моему, для этого я еще слишком молода.
Воспоминания о непростой жизни, поданные без прикрас, но с позитивным настроением, привлекают людей. В комментариях много слов восхищения и благодарности. На них и личные сообщения Раиса Гладских отвечает сама.
У меня никогда не было ни времени, ни желания притворяться слабой. Я все могла сделать сама и мне это нравилось. Три года назад я залезла на стремянку и побелила потолок в своей кухне. Мне было 87 лет, а потолки у меня – три с половиной метра. Примерно за год до этого я перестала лазить в погреб. Хвастаться я тоже не люблю. Но внучки говорят- надо!
На пятидесятипятилетний юбилей коллеги по работе подарили мне часы. Настольные механические часы с именной гравировкой. Вот уже тридцать пять лет эти часы исправно работают. Они ни разу не отстали ни на секунду. Меня всегда удивляла и восхищала их точность, но сегодня я думаю, что они врут. И что они безнадежно отстали от течения времени. Время сейчас летит в разы быстрее. Разве могла я предположить еще десять лет назад, что смогу рассказывать о себе людям не выходя из дома, и кому-то это будет интересно? Что увижу столько молодых, красивых, подтянутых людей? Загляну в их жизни, увижу вместе с ними красивые места, города, закаты и рассветы? Удивительное время! Что имеют в виду люди, которые сокрушаются «куда катится мир» и утверждающие, что «в наше время было лучше»?
Фото 1953 года. Мой муж Степан. Невероятно талантливый человек, самородок. В 15 лет, чувствуя непреодолимую жажду познать мир, он положил в рюкзак буханку хлеба и сел в поезд. За два года он объездил полстраны. Был в Грузии, Чечне и Средней Азии. Без денег. Его забирали в детскую комнату милиции и возвращали домой. Но через три дня он снова садился в поезд. В этих своих скитаниях он каким то образом оказался на руднике, проработал там год. Последствия этой работы убили его в 36 лет. На похоронах было полгорода. Он был удивительно интересным и остроумным человеком: отлично рисовал, в шахматах ему не было равных, играл на аккордеоне, показывал фокусы.
Мои дорогие! Хочу поблагодарить вас за ваши отзывы, за интерес, проявленный к моим воспоминаниям и много добрых слов. Вы спрашиваете, что мне помогло пережить невзгоды и трудные времена. Первое, что приходит в голову – мой оптимизм. Да, были жуткие условия жизни, голод, холод и потеря близких. Но я не помню, чтобы когда-нибудь меня пожирало всепоглощающее горе. Лишения воспринимались как часть жизни, а не как ее конец. Возможно, все мои эмоции были израсходованы той ночью 1937 года, когда старший брат Степан ворвался в землянку, тяжело опустился на стул и сказал: «Все, дети! Нашу мать убили». Зарыдала его жена, проснулись и заплакали шестеро их детей, а потом и мы, две сестры и два брата Степана. Это было какое-то вселенское горе. Вой, рыдания и детский плач, казалось, заполнил все пространство нашей маленькой землянки. Мне было десять лет, и это был первый и последний случай, когда я чувствовала полнейшую безысходность. Степан, оставшись единственным кормильцем жены и десяти детей, написал письмо директору комбината, на котором работала мать. Тот выделил нам 1000 рублей. Степан выписал на них музыкальные инструменты: балалайку, гитару и мандолину. Все мы были музыкальные и с той поры все время пели. Какие у нас были концерты! Жаль, что этого никто, кроме соседей не слышал. Сколько себя помню – я всегда пела. Приходила на могилу матери, плакала и пела: Пойду выйду на могилу Раскопаю мать родиму, Вставай, маменька, родима Погляди на белый свет. Все друзья твои живые, А тебя давно уж нет! Это не были слезы отчаяния. Нет. Скорее слезы очищения. Я просто пела, а они лились, и мне было хорошо.