Синдром хронической сердечности.Светлана КрючковаОткровенный монолог актрисы Светланы Крючковой о ценностях подлинных и мнимыхТекст: Александр Ярошенко
Светлана Крючкова часто бывает в самых разных, самых дальних, уголках России.[attach=1]
Читает Цветаеву и Ахматову. На Лермонтова смотрит любящими глазами матери. Может изобразить любую русскую женщину, но в "иностранках" не уверена. С читателями "Российской газеты" актриса делится сегодня своими до боли искренними мыслями о "ватниках" и "колорадах", о том, что есть что в сегодняшнем мире.
Залы слушают, не шелохнувшисьК людям возвращаются их прежние, исконные ценности. Не случайно ведь говорят о русской душе, она существует. Душа богатая, щедрая, чувственная, способная воспринимать такую высокую форму, как поэзия.
Это всегда отличало нас, родившихся здесь, от людей, живущих в любой другой стране, на любом континенте. Когда за границей я читаю для наших соотечественников поэтические программы, меня всегда просят сделать в одном отделении не больше одного часа пятнадцати минут. Я не очень слушаюсь и делаю одно отделение минимум полтора часа. Там не приучены долго слушать серьезную поэзию.
У них этого нет, а у нас есть. У нас залы сидят и слушают, не шелохнувшись. И что меня бесконечно радует, как человека, сорок лет живущего в Санкт-Петербурге, такого зрителя как здесь нет ни в одной стране мира и ни в одном другом городе России.
Все влияет на человека, даже высота потолка. Если он входит в дом и выходит из дома сгибаясь, то и внутренне человек уже в другом положении, в другой позе по отношению к миру.
А большинство петербуржцев живут в домах с высокими потолками, куда ни поверни голову - везде высокое и прекрасное. Город-музей, он был, есть и, слава Богу, остается музеем. "Он, воспетый первым поэтом, нами грешными и тобой", - так писала о Петербурге Ахматова Мандельштаму; первым поэтом она, естественно, называла Пушкина.
Там, где мой народ, к несчастью, былЛермонтов? У меня есть программа, она называется "Два века русской поэзии". Я читала самое известное и узнаваемое из наших поэтических классиков. Людям это нравилось, многие думали: "Не такой уж я дурак", приходили домой, открывали книгу... В таком небольшом объеме я читала и Лермонтова. Потом я подружилась с петербуржской библиотекой имени Лермонтова, это они меня сподвигли сделать поэтическую программу по его стихам.
Я не люблю неточностей в рассказе, всегда понимаю, что в зале обязательно найдется человек умнее и образованнее меня. Поэтому меня свели с Ольгой Валентиновной Миллер, одним из ведущих лермонтоведов мира, она мне очень помогла.
Когда стала готовить программу, очень нервничала, потому что поэзией Цветаевой я занимаюсь сорок шесть лет, Ахматовой - сорок четыре года, Самойлова - сорок два. Я живу этим, читаю все, что выходит, дневники, переписку, погружена в их мир.
С Лермонтовым такого не было. Как только произносишь имя Лермонтова, все говорят: он мрачный, желчный, "прощай немытая Россия", сразу вспоминают какие-то грязные сплетни... Мне хотелось смотреть на него глазами матери, глазами любящего человека, подчеркнуть то прекрасное, что в нем есть. А этот мальчик был гением!
Мне хотелось показать, как он умел любить, как больно переживал измены. Каким он был горячим человеком, какая высота духа была у него. А мы привыкли судить о нем по той защитной пленке, которой он закрывался от мира.
Наверное, было понятно, что этот мальчик уйдет из жизни мальчиком. Представьте, какой в этом возрасте горит огонь в крови. Двадцать шесть лет! Да боже мой, в этом возрасте я кроме любви и работы ничего не помню, я все время была влюблена. И это нормально.
Все влияет на человека, даже высота потолка. Если он выходит из дома сгибаясь, то и внутренне он в такой же позе по отношению к миру. А большинство петербуржцев живут в домах с высокими потолками. Куда ни поверни голову - везде высокое и прекрасное.
Но посмотрите: он в пятнадцать лет написал стихотворение "Я не унижусь пред тобою"! То, что душа его созрела раньше времени, это совершенно очевидно, и ничем кроме божеского провидения я это объяснить не могу.
В двадцать один год написать "Маскарад"! Без божьего благословения ничего не будет. Но я всегда говорю: Бог одной рукой дает, а другой отнимает. Сошлюсь на Марину Цветаеву: "Ибо раз голос тебе, поэт, дан, остальное - взято".
По-моему, его трагический финал - это плата за гениальность. И время, в которое он жил, было нехорошим. Разливалась серость, царь Николай давил, и печально известное третье отделение охранки...
Антреприза?.. Пока деньги есть на хлеб с маслом, я туда не пойду. В девяностые годы нужно было выживать, и я работала в антрепризе.
Тогда же в стране как будто кто-то отдал приказ: "Хапайте, хватайте!"
Я сейчас была в Сибири и узнала там страшную вещь: в годы перестройки двести километров Транссиба было разобрано и продано китайцам на металлолом.
Это до чего же надо ненавидеть свою Родину?..
Так вот, в страшные перестроечные годы, когда не было мяса, творога и кофе, я даже это время не играла ничего такого, за что мне было бы стыдно.
Но однажды, сидя на сцене во время какого-то спектакля, я поймала себя на мысли: "Господи, какая же чудовищная пьеса!". Поняла, что пора уходить. Нельзя этого делать. Люди же верят нам.
Питер - город маленький, люди мою жизнь знают. "Нет, и не под чуждым небосводом, / и не под защитой чуждых крыл - / я была тогда с моим народом, / там, где мой народ, к несчастью, был". Так написала Анна Ахматова. Когда я это читала, питерский зал аплодировал.
Я не верю, что зритель дурак. Какой ты сам, такой к тебе придет и зритель: если к тебе пришел дурак, а ты оказался для него сложным, он встанет и уйдет.
Сибирские туалеты - это бедаЯ недавно вернулась из длительной и тяжелой поездки по Прибайкалью Сибири и Кузбассу. Там другие люди. Открытые, сердечные, добрые. Это может быть только в России. Заходишь в туалет, а работающая там тетя вылетает с криком: "Я вас так люблю!" А едва ты выходишь из туалета, как она кричит, зовет еще девочек и они все хотят с тобой сфотографироваться.
Мы до сих пор не делимся на богатых и бедных. Мы делимся на людей и нелюдей, на способных понять и почувствовать и неспособных. Мы по-прежнему делимся на сердечных и черствых, на циничных и чутких.
На рынке рыбу продают и тут же тебя обнимают, дарят все, что у них есть. Подарили банку маринованных грибов, невероятно вкусных.
Смотришь: лица вроде простые, а сердечность, мудрость невероятная.
Я нигде не снижала планку, кто-то скажет: "Ну, Абакан что это за город? Или что это за Прокопьевск?". Нет, концерт ровно такой же, как Петербурге, или Москве. Второе отделение у меня всегда Цветаева, Ахматова и Петровых. Высокая и глубокая поэзия. Нигде ничего не уменьшала и не укорачивала. Тишина в залах неимоверная, плохо мы думаем о людях...
Я в Кемерово встретила своих двоюродных сестер, которых раньше никогда не видела. Родная сестра моей мамы, тетя Катя, много лет отработала учителем немецкого языка в одной из школ Прокопьевска. Одна из сестер во время выступления несла мне цветы. Я чуть сознание не потеряла - навстречу шла моя мама... Ее лицо - просто слепок лица моей покойной мамы. У меня слезы градом потекли...
Одноэтажная Россия?.. Двойственное ощущение. Я родилась на этой земле через пять лет после войны, люди моего детства были бесконечно добры. Они не делились на национальности, а только на хороших и плохих. Я привыкла к сердечному общению. Так вот в одноэтажной России, по которой я ездила три недели, люди замечательные.
Едва входила в поезд и здоровалась, как проводницы откликались на любую просьбу. У меня болел бок, так они принесли два матраса, пришел какой то мальчик, все подложил и уложил. Чаем запоили, температуру в вагоне отрегулировали до максимального комфорта.
Такая сердечность только в России бывает. Вы разговариваете так, как будто и не расставались. Кажется, что вы не начинаете знакомство, а продолжаете его.
Точно так же происходит, когда я выхожу к залу, и зал откликается весь. На смешное - смешно, когда читаю монолог, они плачут.
Тишина такая, что иногда кажется: зал пуст.
Люди просто замечательные. Но есть и другое. Безобразие и бардак, который происходит, но это уже зависит от власти.
Большая беда - это сибирские туалеты. Знаете анекдот, что такое сибирский туалет? Это две палки: на одну вешаешь ватник, другой медведя отгоняешь.
Везде стоят красивые кафешки, желтеньким покрашены и голубеньким, и зелененьким, чистенькие такие. А туалет стоит на улице, дырка в полу. Как туда зимой ходить? Ума не приложу. Вернулась домой, мужа спрашиваю: "Саша, почему так"?
Он посмотрел на меня и говорит: "Это же надо трубы тянуть"... Вот такая жизнь с ее прозой. Часто бывает, когда спрашиваешь Интернет и произносишь слово "вайфай", люди думают, что ты материшься. Интернета нет. Он же мне не для развлечений нужен, это часть моей работы. Люди звонят, пишут по разным делам и вопросам.
Интернет - это же возможность образования и самообразования. С его помощью можно учить языки и смотреть мировые премьеры. У нас целые районы к нему еще в полной мере не подключены, а значит, не подключены и к миру.
Прожила два дня в гостинице в центре Барнаула без намека на Интернет. Гостиница без Интернета и кафе без теплого туалета - это проявление нелюбви к тому месту, где ты живешь. Это прямые вопросы к нашей власти, к чиновникам, которые живут на наши деньги.