Повитуха Маланья
Маланью в нашей деревне знали как первоклассную повитуху. Почти все местные детишки с ее помощью на свет появились. До районной-то больницы несколько часов езды, пока доберешься - десять раз родить успеешь, а Маланьюшка тут, под боком, всегда помочь готовая. Детей своих у нее не было, Бог не дал, муж помер давно, вроде как ничего, кроме любимого ремесла у нее в жизни и не осталось. А дело свое она знала.
Случилась в нашей семье беда. Сестрица моя девятнадцатилетняя, Сонюшка, забеременела от женатого мужчины. "Нагуляла", - как тогда говорили. Мужик тот видный был, в деревне его уважали, да и в колхозе человек не последний. Семья у него к тому моменту немалая была: шестеро детишек подрастали. В общем, обрушился на нашу Соню народный гнев. Пальцем в нее в ту пору только ленивый, да глухой не тыкал. Жена того мужчины так и вовсе за волосы драть приходила. А она ничего, держалась. Да и что же тут поделаешь, полюбила, доверилась, а оно вон как вышло-то. Благо, батька с мамкой у нас добрые были, со двора не прогнали, жалели даже, поддерживали.
Вот пришла Сонюшке пора рожать. На дворе вечер поздний, темнотища, хоть глаз выколи, да и зима, вьюга свирепствует - в общем, о больнице и речи не шло. Пригласили Маланью. Та явилась быстро со всем своим оборудованием, всех нас из комнаты прогнала (хочу, мол, с роженицей одна остаться, чтобы вы тут не мешались!). Соня за стенкой кричит, надрывается, а мы все в горнице столпились. Ждем.
И тут слышу я, что в дверь входную кто-то стучит. Громко так, отчетливо, ни с чем не спутаешь. Кого это, думаю, принесло на ночь глядя? Не иначе жена отца ребеночка опять скандалить заявилась, вот уж нашла время, ничего не скажешь! А семейство мое сидит как ни в чем не бывало, будто окромя меня и не слышит никто стука этого. Ладно, встала, пошла открывать. Отпираю, значит, дверь-то, а за ней никого. Темно, холодно, снег валом валит, и ни души. Стою, рот раскрыла, не знаю, чего и думать... И вдруг чувствую, как мимо меня кто-то прошел. Вот ей-богу не поверите: нет вроде никого, а ощущение такое, что кто-то невидимый в дом проходит, даже как будто меня слегка коснулся. Страшно мне стало как никогда в жизни! Я дверь заперла и со всех ног обратно, в горницу, к своим. Рассказывать, конечно, ничего не стала, не до того им было, чтобы мои сказки слушать.
Сидим дальше, ожидаем. И тут вбегает к нам Маланья, вся взъерошенная, напуганная, глаза безумные. Забежала, и сразу в угол к иконам. Рухнула на колени и давай кричать: "Господи, прости... Не убивеца я... Не убивеца.... Не буду, не могу... Господи, спаси, сохрани и помилуй!". Мы к ней, давай расспрашивать, что приключилось. А она на ноги вскочила и снова в комнату к Сонечке.
У сестры мальчик родился. Крупный, голосистый - настоящий богатырь! Как все успокоилось, мы Маланью в горнице посадили, чарочку ей поднесли и снова спрашивать начали, чего это она к иконам ринулась. Тут уж она не сдержалась и рассказала:
"Была я тогда совсем еще молодая. Мать меня повивальному делу обучила. Поначалу я ей помогала, а как она померла, сама стала детишек принимать. То ли Боженька меня каким талантом наградил, то ли мамка постаралась, но получалось у меня это очень хорошо. Бабы даже шутили, что тебе, Маланьюшка, на доктора бы выучиться.
Так вот, жила тогда в нашей деревне девка Варвара, которая, ну вот вроде вашей Соньки, от женатого понесла. Мужичок был зажиточный, семейство большое. Позорили все Варьку, мать дите вытравлять заставляла, а она ни в какую: рожу и все тут. И вот однажды, когда у девки-то уж пузо на нос лезло, заявилась ко мне жена мужика того.
- Ну, - говорит, - Маланья, ребенка Варвариного поди ты принимать будешь?
- А что ж, хоть бы и я, - отвечаю, - мне то что, я вон скольким помогла народиться, и этому, даст Бог, помогу!
Она глазами от злости сверкает и говорит:
- Не надо ему родиться, ох, не надо! Муж говорит, что Варьку любит. Уйти к ней грозится, как только дите появится. Я тебе сколь хошь заплачу, только сделай так, чтобы ни потаскухи этой, ни ребенка ее на свете не было.
Я поначалу испугалась, прогнать ее хотела в три шеи, а потом задумалась. Ведь я же в ту пору замуж собиралась, деньги на свадьбу ой как нужны были. А сделаю все, как она просит, никто ж не дознается: мало ли, от чего баба при родах помереть может. Да и кто разбираться-то станет? Родителям может и легче, избавятся от позора на свои головы.
В общем, согласилась я. Вышло все благополучно, никто даже не подумал, что я к Варвариной смерти руку приложила. Только, видать, права пословица - как аукнется, так и откликнется. В жизни моей все с тех пор кувырком пошло. Жили с мужем чуть не с самой свадьбы как кошка с собакой. Я надеялась, что как детишки пойдут, все наладится, да куда там, не рождались у меня детки, как не старалась. Муж корил меня за это, говорил, что не нужна я ему пустая. Уйти собирался, но не успел, погиб - грозой его убило.
Осталась я вдовой. Мужики сватались ко мне, конечно, но я их всех гнала. Решила: поделом мне, буду одна век вековать, может хоть грех свой искуплю. Работала по-прежнему, никому в помощи не отказывала, стольким малюткам родиться помогла, уж и не сосчитать. А Варвара у меня из головы все не шла. В снах часто мне являлась, а иногда проснусь средь ночи и вижу будто она передо мной стоит. Не знаю, казалось ли, нет ли.
Спросите, чего я об этом? А вот чего... Притащилась ко мне с месяц назад Настасья - ну, жена того, что Софью вашу обрюхатил. Зашла и прям с порога мне в ноги кинулась: помоги, мол, Маланьюшка, сил моих больше нет. Сказала, что Егор, муж-то, ее с дитями бросить хочет, к Соньке уйти. Жить де без нее не может, извелся весь. В общем, стала просить, чтобы я разлучницу и ребенка ее извела. Уж какие слова говорила, как плакала, и не передать! Даже не знаю, как ей и убедить-то удалось, но уболтала она меня, дуру старую. Вот истинный крест, казалось тогда, что правильно это, что сама Сонька виноватая - нечего мужика чужого из семьи уводить.
И вот, осталась я, значит, с девкой вашей в комнате одна. Софья по кровати мечется, в схватках заходится, а я тряпку взяла и думаю: сейчас лицо ей накрою, подержу и сделано дело - задохнется она. Склонилась уж над ней, и тут вдруг слышу будто дверь позади меня скрипнула. Испугалась, обернулась и обомлела: стоит передо мной Варвара. Белая вся, как полотно. Глазищами своими на меня таращится и шипит сквозь зубы: "Не смей! Не смей!". Бросила я тряпку и вон из комнаты. В голове прям в секунду все перевернулось: как я могу, что я делаю... Зареклась ведь зло творить, а сама..."
Не стали мы Маланью корить. Покаялась все-таки, не загубила живую душу. И про ту, старую, историю смолчали, не рассказали никому. Сделанного не воротишь, а ей до конца дней и так маяться. Сонечка наша быстро оклемалась, сынишкой занялась, мать из нее хорошая получилась. Егор к ней долго еще ходил, в любви клялся, обещал из семьи уйти, да не приняла она его, не хотела счастья ворованного. А через два года посватался к ней один молодой вдовец, хороший человек. Вышла Соня замуж и уехала от нас в соседнее село. Ну, а я думаю: слава Богу, что я тогда Варвару в дом впустила...
В том селе
В селе, где жила моя бабушка Шура, Агриппину Алексеевну практически никто по имени не звал – больно уж заковыристое. Всё Алексеевна да Алексеевна. А тут соседский малец Мишка с ней подружился – добрая бабушка его то пряником, то конфеткой угостит. Ну и он в долгу не остаётся: мамка блинов напечёт, а он уже блюдце протягивает и торопится за порог.
– Се-ен-на-а!– кричит Мишка под окнами бабушки Алексеевны, на свой лад переиначивая её отчество. – Я бины несу! Се-ен-на-а!
– Иду, иду, мой золотой! – открывает калитку старая. – Спасибо тебе, батюшко! Добрая ты душа! Вот и тебе гостинчик маленький, – суёт мальчишке в руку яблочко.
Вот так, с лёгкой руки Мишки, и стали все звать Агриппину Алексеевну Сеенной. А она и не обижалась – Сеенна так Сеенна.
Мы с двоюродной сестрёнкой Машей жили у бабы Шуры каждое лето и считали Сеенну волшебницей. А как ещё про неё думать, если все люди вокруг говорили, будто Сеенна лечит от разных болезней и может рассказать, что с человеком случится в будущем. А тут ещё баба Шура, вернувшаяся как-то вечером от Сеенны, на наши расспросы, что они там делали, ответила загадочно:
– Ворожили.
– Как это? Как? – мы с Машкой просто сгорали от любопытства.
– Ну, колдовали, значит, – хитро улыбнулась бабушка.
– Зелье, что ли, варили? – выдвинула версию Машка.
– Ага! – бросила баба Шура и удалилась по своим делам.
Боже мой, как нам это запало в душу, что только мы не напридумали с Машкой! Выходит, Сеенна – колдунья? Да разве же такие добренькие колдуньи бывают? Она ведь всем детям с нашей улицы даёт разные сладости, по головке гладит и приговаривает так смешно: «Маковка моя золочёная! Счастьице-здоровьице пусть тебя ждёт!» А зелье-то как варится? Из чего? Ну хоть бы одним глазком взглянуть!
И вот однажды у нас появился шанс всё увидеть собственными глазами. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Во дворе у бабы Шуры на цепи сидел пёс Матрос. По нашим детским меркам, существо странное – который год мы приезжаем к бабушке, а он всё лает на нас, как на чужих. Нам с Машей строго-настрого запрещалось подходить к нему близко – может укусить. Но мы с сестрёнкой заигрались, она поскользнулась на траве и чуть ли не въехала в собачью конуру. Матрос, конечно, обозлился на такую наглость, укусить не укусил, но громко залаял. К вечеру выяснилось, что Маша заикается.
Бабушка решила, что испуг надо «заговорить», выстригла клок шерсти у Матроса, завернула в газетку, взяла зачем-то яркие лоскутки ткани, и мы втроём отправились к Сеенне. Собственно, меня туда брать не хотели, но я так умоляла, так плакала, что баба Шура махнула рукой: айда с нами! Ну как пропустить такой случай – побывать в доме у Сеенны. Страсть как хотелось увидеть котёл с зельем!
– Пришли, мои золотиночки, – ворковала Сеенна, ставя на пол чугунную сковороду. – Шура, шерсть принесла? Давай сюда.
Она положила на сковороду поданную бабой Шурой бумажку, подожгла её и велела Маше обойти вокруг сковороды с тлеющей собачьей шерстью несколько раз. Что было дальше, я совершенно не запомнила, но какие-то слова говорила Машка, что-то шептала Сеенна, а мы с бабой Шурой заворожённо смотрели на всё это действо.
Наконец ритуал завершился. Баба Шура протянула Сеенне ситцевые лоскутки.
– Гляди, какие яркие! Девкам сшила сарафаны.
– В самом деле хороши! Спасибо, Шура.
Только тут я обратила внимание на пучки сухой травы и цветов, развешанные по стенам, и на множество самотканых ковриков и половичков, которые лежали на полу и на лавках у стен. Обычные вроде коврики – ну, может, чуть ярче тех, что ткала и вязала моя бабушка. Сеенна взяла 2 круглых весёленьких коврика и протянула нам с Машкой.
– Это тебе, Олюшка. Это тебе, Машенька. Храните их у себя. Они вам силу дадут. Так вот ручкой погладите – и всё будет хорошо.
На следующий день от Машкиного заикания не осталось и следа. Мы с ней, конечно, сожалели, что никакого котла у Сеенны не оказалось и зелье на наших глазах не варили. Но осталась какая-то радость в сердце – словно мягкой варежкой провели, приласкали и обогрели.
Мы взрослели и всё больше понимали, что бабка Сеенна – из серии непознанных явлений. Всё село ходило к ней лечиться от разных недугов, да что там село – к ней приезжали из самого Ижевска. Говорят, порой наведывались на машинах очень важные особы с вопросами едва ли не государственной важности, и Сеенна якобы вразумляла высоких гостей, и её предсказания сбывались удивительным образом. При этом Сеенна денег ни с кого не брала. Из уст в уста передавалось: бабке можно привозить сладости и очень желательно – яркие лоскутки ткани.
Сеенна раздавала сладости деревенским ребятишкам, неизменно поглаживая их по головкам: «Маковка моя золочёная!» – а из лоскутков ткала коврики и дарила их тем, кто приезжал к ней за помощью. И очень многие из тех, в чьей городской квартире хранился такой коврик, были убеждены: он истинно бережёт их дом от бед и болезней. Мой-то коврик, которому почти полвека, точно играет эту роль.
А ещё мне всегда хотелось с помощью Сеенны «заглянуть за свой горизонт». И мы с Машкой даже однажды пошли к бабке с этой целью. Но в последний момент как-то стушевались обе. Та улыбнулась с пониманием и произнесла всего одну фразу: «Всё у вас, миленькие, будет хорошо, у Машеньки две дочки, а у Олюшкиного мужа имя будет, как у царя».
Бог мой, с каким пристрастием я всю юность присматривалась к знакомым Петрам, Николаям и Александрам! И когда выходила замуж, удивлялась – ошиблась, видимо, Сеенна, на сей раз. А потом в России появился «царь» с именем-отчеством, как у моего мужа. И я подумала: чтобы Сеенна, да ошиблась! Никогда!
"Не дай им меня забрать!"
Мои родители на лето уезжают в загородный дом. Дом достаточно большой, и хотя он находится с милом жилом массиве, где его окружают такие же дома под красными крышами, и на всех дверях стоят хорошие замки, лично мне было бы страшно ночевать там одной. Мне никогда не приходилось оставаться в нем одной, тем более ночью. Мама же – насколько я могу судить – если была необходимость ночевать одной, никогда не боялась. Однако несколько лет назад в разговорах я стала замечать иногда проскальзывающие фразы типа «хорошо, что отец был дома» или «всю ночь не могла заснуть одна». "Странно, – думала я, – почему же это вдруг она стала такой чувствительной?" Однажды я со смехом спросила, чего ж это вдруг ей страхи стали мерещится? На что мама рассказала мне вот что.
Несколько лет назад умерла моя бабка (мать моей мамы). Последний год она жила у моих родителей, и в тот самый год ее перевезли на лето в загородный дом. Последние месяцы жизни состояние ее умственного здоровья резко ухудшалось на фоне весьма крепкого физического: она никого не узнавала, однако целыми днями была занята тем, что бормотала что-то невразумительное. Особенно часто она подходила к большому зеркалу и разговаривала с кем-то, кого видела в отражении только она. Из-за ее хорошего физического состояния никто не ожидал, что она может внезапно умереть. Однако, со слов мамы, в тот день под вечер она внезапно обрела такую поразительную ясность мыслей, что мама каким-то внутренним чутьем догадалась: что-то должно случиться.
«Вечером я обратила внимание, что она лежит очень тихо, без характерного бормотания и бессмысленных разговоров. Я подошла к ней. Бабушка взглянула на меня ясным взглядом и внятно произнесла: «Что, Маша, намучилась ты со мной?» Я оторопело ответила: «Да что ты, мама, все нормально…» Но от следующей ее фразы у меня зашевелились волосы на голове: глядя левее меня, в то самое злополучное зеркало, она спросила: «Что, и Татьяна ко мне пришла?» (Таня – это моя сестра, умершая 20 лет назад – прим. автора).
Когда она сказала про умершую Таню, я поняла, что, несмотря на ясность ее ума, это конец. Потом она заснула.
Я подходила каждый час, она казалась спящей. Под утро, подойдя к ней, я поняла, что она умерла. Поскольку она лежала под двумя одеялами – тело оставалось теплым, и это сбило меня с толку: я не могла точно сказать, когда именно она умерла. Я позвала соседку, мы обмыли мать, переодели и положили на кровать.
По причине ее возраста нам не понадобилось везти ее в морг на вскрытие. Фельдшер выписал свидетельство о смерти, а я поехала в город договариваться про место на кладбище и заказывать гроб. Приехала я вечером, по существующей традиции перед похоронами тело должно находиться в доме 3 ночи, но, исходя из того, что было лето и мы не могли сохранять тело дольше, похороны назначили на утро.
Дальше я побежала в соседнее село: мне нужно было найти кого-то, кто читал бы над умершим человеком псалтырь всю эту ночь. Я знала, какой это труд, и что не многие берутся за это. Так и получилось: все отказались. Я вернулась домой. Было около 11 часов ночи. Я включила в комнате свет, взяла псалтырь и поняла, что читать придется мне самой. (Надо сказать, хоть моя мама верующая и в церковь ходит, выполнять такую обязанность, как отчитывать покойника ей не приходилось ни разу.
Я открыла книгу и начала читать. Поначалу мне не было страшно, в соседней комнате спал твой отец, и хотя он спал, ощущение того, что рядом есть еще кто-то, не позволяло страху вползать в душу. Однако спустя полчаса я вдруг услышала, что за дверями, в прихожей, в ЗАКРЫТОМ ИЗНУТРИ доме, кто-то ходит. Причем, шаги были явственные, громкие. Дальше к ним присоединились другие шаги. Теперь мне казалось, что за дверями двигается как минимум несколько человек. Дальше я услышала шум от падающих ведер и инструментов, потом звуки стали напоминать шум, который могли бы издавать пустые ведра, по которым изо всех сил колотят чем-то тяжелым. МОГЛИ БЫ… если бы за дверями кто-то находился. Но двери были заперты изнутри, и мое сердце просто холодело от мысли: КТО издает все эти звуки.
Я, не отрываясь, смотрела в псалтырь, перечитывая нужные строчки, не поднимая головы и не глядя по сторонам. Внезапно мне показалось, что мать шевельнула головой. Я уставилась на нее: она повернула голову и сказала:
- Читай, Маша, читай, не дай им меня забрать!
После этого я ворвалась в комнату к твоему отцу, разбудила его и сказала: «Мне все равно заснешь ты или нет, но ты будешь сидеть рядом со мной и держать меня за руку!»
Под утро, когда начало светать, я закончила отчитку, и звуки прекратились. Потом привезли гроб, мы положили в него мать и поехали на кладбище. Про то, что происходило этой ночью, я не говорила никому.
Но с этого дня я не могу засыпать в этом доме одна. Каждый раз я вижу перед собой лицо матери, которая повторяет «Не дай им меня забрать!», и теперь я знаю совершенно точно: как бы кто не просил меня отчитывать покойника – я никогда не пойду на это еще раз
Птичка моя- Мама! Я здесь уже была! – воскликнула вдруг Танечка, когда мы вошли в наш старый дом – дом моего детства. Нас пригласили зайти сюда новые жильцы, чтобы мы могли забрать письма, которые на старый адрес доставили по ошибке.
- Вот в этом углу телевизор стоял, - продолжала рассказывать дочка, - а там шкаф…
- Верно, - говорю я. И с нарастающим изумлением слушаю чадо свое, все еще недоумевая, что может помнить ребенок 3 лет о том времени, когда она жила тут, будучи младенцем в пеленках? Но то, что Танечка рассказала дальше, повергло меня просто в шок!
- Вон в ту форточку я залетела… И хотела вылететь на свет, но на окне что-то висело… А! Да, это была тюль. И вдруг черная тень меня испугала…
- Кот, что ли ? – неожиданно для себя самой спросила я.
- Да, да! Черный кот! Он соскочил с дивана, - и Танечка указала ручкой на то место, где действительно стоял диван, когда я еще была ребенком.
Маленькая девочка, похоже, очень сильно фантазировала… И я бы, наверное, так и остановилась на этой версии, если бы ни моя собственная память, которая сейчас так предательски путала в моем взрослом сознании события из моего собственного детства с ощущением реальности. Такого быть не может! Нет! Это противоестественно! Почему моя трехлетняя дочь сейчас рассказывает мне так подробно о том, что случилось СО МНОЙ, когда мне было 9 лет?
- Ты прогнала его, а я хотела спрятаться, залетела за телевизор…
- Точнее, под столик с телевизором?
- Даааа ! А потом меня кот схватил зубами прям. А ты меня спасла от него… Мам, я еще помню, что ты меня долго на ручках потом держала, гладила и плакала.
Танечка внимательно посмотрела мне в лицо, немного прищурилась, как будто изучая его, и добавила:
- Только ты какая-то другая была… ну… маленькая, что ли. А дальше я не помню.
- Да, моя хорошая. Дальше я помню…
Конечно, дочери я не стала рассказывать, что та синичка все же умерла тогда, несмотря на все мои ухаживания. И я так горевала по ней, что даже могилку сама изладила и цветочки посадила.
Но доченьку с тех пор так и звала - «птичка моя».
Когда она подросла до любопытных вопросов о прошлых наших жизнях, где-то в переходном возрасте я поведала ей эту историю. Повзрослевшая девочка вновь порадовала меня очередным мудрым наблюдением: «Мама, получается, что я тебя выбрала!».
ЛерочкаРасскажу вам последние события из моей жизни
Я замужем, у меня есть брат, который до недавнего времени был одинок. Но однокурсники моего мужа очень уж любят собираться компанией в разных заведениях - кафе, боулинг, база отдыха.
И, конечно же, многие берут с собой жён, братьев, сестёр.
На одну из таких встреч с нами пошёл мой брат Виктор. Там познакомился с девушкой Лерой. И поначалу вроде бы ничего особенного. Общались, созванивались. Вообще, создавалось впечатление, что девушка использовала брата в своих целях( семья небедная, у нашего младшего хорошая иномарка, наличные водятся в приличном количестве), а брат вроде бы её в своих мужских целях (всем, думаю, понятно, о чём я).
Тем более, про Леру ходили не совсем приличные слухи. Симпатичная, прямо кукольная внешность, но характер змеиный. Думает только о себе, использует всех и вся. И очень со многими нашими общими знакомыми была в близких отношениях. В общем, в этом плане легкомысленна.
Тогда я Витю предупредила - смотри, не влюбись. Он отнекивался, смеялся и говорил: "Чтоб я? В эту? Лёгкого поведения? Да никогда!"
Но прошло совсем немного времени, чуть меньше месяца, Виктор перестал брать трубку, когда ему звонили друзья или родственники. А если и брал, то нервно отвечал: "Я с Лерой, говорить не могу".
Практически потерялся из вида, но зато Лерочка не брезговала звонками. Как-то позвонила маме и говорит: "Мы с Виктором переезжаем в другой город, будем снимать квартиру, дайте-ка нам денег на первое время". Сумму запросила немаленькую. Мама как заколдованная исполняла каждую её прихоть и просьбу. Хотя мы и пытались её остановить, отговорить и внять здравому смыслу, не помогало. Она, как позже узнали, заезжала в банк и отправляла им деньги. Постоянно. Куда девали - непонятно. Наверное, пентхаус сняли и по ресторанам гуляли. Но мама ни разу не спросила (что очень странно), куда ты, Витя, столько тратишь. Хотя деньгам счёт знаем.
Однажды Лера (после полутора месяца встреч их) позвонила маме и сказала: "Мамо! Я беременна от вашего сыночки". Тут вроде мама очнулась, говорит. Ты Лерочка сначала сходи к врачу, а то мало ли, акклиматизация от дальнего переезда. Через два дня оказалось, что Лера пошутила. При этом, ни слова Вите не сказала, что звонила с таким заявлением нашей маме. В тот период, когда брат начал с ней встречаться, у нас в семье стали происходить странные вещи. Моя свекровь, моя вторая мама просто резко перестала с нами общаться, на работе огромные проблемы, каких раньше не было. У нас с мужем бизнес, он стал рушиться, хотя до этого всё шло гладко. Причём всё стало так плохо, что даже не верилось. В наших краях в мае уже жара, но муж заболел жутким гриппом, я тоже стала очень плохо себя чувствовать, после работы с ног валилась, ничего по дому не делала, сил не было.
Есть у меня подруга Алла, которая давно знает Леру. Однажды пришла она ко мне в гости. Разговорились. И она сама первая спросила: "Ты ничего странного не замечаешь? У вас дома всё плохо, всё чахнет. Здоровье ни к чёрту. А на Витю посмотри. Он просто заворожён будто. Лерка его использует, всю вашу семью, его унижает, оскорбляет при всех, матом кроет, чуть ли не лупит, а он молча всё принимает, как должное. Он её действительно будто боготворит. Как слепой котёнок. Что-то тут не так".
И рассказала про свою бабушку, которая живёт в пригороде. Бабуля чего-то умеет, но никогда не говорит об этом вслух. Звучит это примерно так: "Валька забеременеть десять лет не могла, я ей соломки для чая дала, заварила она и через две недели забеременела. А я чё? Я ничё". И Алла рассказывает, что когда приезжает к бабушке пожаловаться на жизнь, на следующий день всё меняется в лучшую сторону. Наверное, после её отъезда бабуля достаёт свой магический шар.
Через два дня Алла мне позвонила и продиктовала заговор, который ей для меня передала бабушка. Его нужно проводить самой дома. Типа молитвы. Всё было настолько плохо, что я стала его делать. Делать нужно девять раз - девять дней.
Утром муж попадает в аварию. Прибегает ко мне тётя и говорит, мол, иди в церковь, ставь свечки трём святым. Объяснила как чего и имена их назвала. В этот же день я отправилась в церковь. Свечки у меня падали, несмотря на то, что я даже низ плавила, чтобы они стояли ровно. Коптили страшно, и вместо жёлтого воска стекал чёрный. Бабушки в платочках, проходящие мимо, только качали головой.
На пятый день моих заговоров бабушка Аллы передала мне через неё, что когда я сделаю его девятый раз, то вся дрянь, что есть на нашей семье, будет из нас выходить. А человек, который что-то сделал, будет просить ему дать что-либо, но давать ни в коем случае нельзя.
Наступил девятый день, заветные слова произнесены.
Муж сидит в интернете в комнате, резко вскакивает и бежит в ванную. Рвота. У меня через пять минут то же самое. Час проторчали в уборной.
Дальше звонит нам Лерочка. Никто из нас не берёт трубку, так как в ванной находимся и вода шумит. По семь пропущенных вызовов у каждого! Поняв, что мы вряд ли ответим, пишет смс: можете ли вы нас с Витей выручить? Потом другое сообщение: передайте нам автобусом тот вкусный коньяк, который мы пили у вас на празднике, а то у нас такой не продаётся. Третье сообщение (сплошные просьбы): вышлите мне на почту фото с базы отдыха, где мы все вместе. Мы не отвечаем. Следующие сообщения: ну что? Вы нам поможете? Пришлёте?
Тут-то всё и стало по полочкам.
А вечером этого же дня звонит Витя, говорит:
- Сестра, я вообще без денег, вышли на бензин, я от неё ушёл утром, по городу слонялся, домой поеду.
Я спрашиваю:
- А почему ушёл?
- Сам не знаю. Просто молча ушёл. Не могу с ней рядом находиться
Такие вот дела.....
Тема: Повитуха Маланья (Прочитано 1581 раз)
