ЧужиеЯ скептик по натуре. Но история, которую я хочу вам рассказать, меня зацепила.
Имеется у меня тетка, ей уже полтинник стукнул. Дважды замужем — дважды разведенная. Не везло ей на мужиков. Один пил, другой гулял. А потом как-то ей и не до них стало. Нужно было пятерых детей поднимать, которые оказались не нужны ни одному, ни другому. Ну не суть. Прибежала она, значит, к матушке моей. Веселая такая, светится вся. Закрылись они на кухне и весь вечер прощебетали за бутылкой винца. Понял я по разговорам, что хахаль появился. И не просто хахаль, а какая-то «первая любофф» нарисовалась. Тетка довольная где-то около месяца ходила, а потом пришла вся потухшая и говорит моей матушке:
— Знаешь, Лен, он мне такое рассказал, что вот не понимаю, то ли он отделаться от меня так хочет, то ли шизофреник, то ли на самом деле это было.
Интересно стало, решил послушать, что ж и в этот раз не так все сложилось. Передаю их разговор почти без изменений:
«Ну вот ты знаешь, по нему сразу видно было, что жизнь его побила, но чтоб такое… не знаю. Я знала еще тогда, что он как в Ленинград уехал — женился. Ты же помнишь, да? Я ж тогда месяца три проревела, а потом сдуру за Леньку вышла. Там и близнецы родились, там и Ленька пить начал…» — далее минут десять соплей о том, как «Ленька-козел» ей жизнь испортил.
«И вот про Генку я и забыла. Вообще ведь о нем ничего не слышала… Хотя нет. Слышала, что дети у него появились. А, ну и видела его пару раз, когда к матери приезжал. И все… А тут иду мимо кофейни — он у окна сидит. Ну точно он, только постаревший. Ну, в общем-то, я тебе про это уже рассказывала.
Ну вот и заобщались с ним. Все вроде хорошо было, только грустный он постоянно был. О жизни своей не рассказывал. Ни о жене, ни о детях. Хотя мне и не очень-то надо это было, но все же интересно: чем жил, чем занимался, кем работал. Сказал только, что он развелся. И никто с ним из детей общаться не хочет, да и он не хочет.
Короче, чувствую я, что вот-вот уже разъяснения должны пойти о нашем дальнейшем общении. Так и есть! Пригласил он меня к себе. Я вся такая красивая (вот дура-то!) к нему пришла. И ничего у него дома не изменилось… Ты же помнишь, где он жил? Нет? Ну на Озерной… ну там, где садик, ну там еще дома частные, с белой крышей тот, что самый страшненький. И вот, значит, я уже расположилась так удобно на диванчике, ногу на ногу закинула... Так, Вадик (это она мне), заткни-ка уши, а лучше вообще выйди».
Я сделал вид, что ретировался, а сам в коридоре сижу. Не поймите меня неправильно. Просто, когда я понял, про какого она Генку говорит (а это был точно тот самый Генка, про которого я думал), уйти я уже не мог.
«И, значится, на чем это я остановилась… а-а-а… и вот сижу я, а он ко мне спиной в компьютере там что-то ковыряется. Потом резко поворачивается, и смотрю я на него, а он плачет. Плачет, представляешь! Как дите малое!.. И говорит мне, мол, Жень, не прими за сумасшедшего — рассказать тебе кое-чего хочу. Ну я так растерялась немного. Мужику за пятьдесят, а он как ребенок ноет. Ну, говорю, хорошо. Рассказывай. И он посадил меня перед компьютером и показал фотографии двух женщин и задает мне вопрос такой: а видела ли я его жену когда-нибудь?
Я слегка опешила от такого. Я ж шла туда не о жене его поговорить, а о нас (дура я, конечно). Говорю, видела… Ну тогда еще, помнишь, когда с Димой мы на остановке стояли — ругались по поводу квартиры, все к разводу уже шло. Пришлось же тогда мину счастливую на лице нарисовать, когда я Генку-то увидела с женой его. Идут такие — улыбаются. Жена в шубке норковой... Я ж тогда по этому поводу Димке мозг-то вынесла. Он же вещи собрал и усе. Даже насчет квартиры не разбирался…» — далее еще минут на пять, какой Димка сволочь, всю жизнь гулял, и как она его любила.
«Ну так вот. Говорю, что видела. Та, что справа, его жена. Он переспросил, точно ли она. Говорю, точно. Родинка у нее на щеке приметная была. Это, пожалуй, единственное, что ее портило…
Как он завыл, Ленка! Ты даже не представляешь! Столько боли, столько горя! Я уже подумала бежать, но он как чувствовал — хвать меня за руку и посадил обратно на стул. Говорит, мол, извини. Это от отчаяния. И начал рассказывать. Долго говорил. О жизни. О семье. С самого начала мне все рассказал. Как познакомился, как женился. Как любили они друг друга, как сгульнул от нее, что до развода чуть не дошло. О детях говорил — Петя и Лена. Как учились, чем болели. Как Лену машина сбила. Как в больнице она долго лежала. О переживаниях своих рассказывал. Говорил, что в Германию возили. Говорил он мне часа три. И не выпускал. Мне аж страшно стало. И жалко его, и страшно. Я уже не выдержала и спросила — зачем мне знать-то это все? Выговориться, что ли, некому? А он замолчал на минуту, наверное, и почти шепотом сказал, что ему кажется, что он куда-то не туда попал. Я спросила, мол, куда — не туда? Он опять замолчал. Надолго так. Я уж думала, он уснул. Только вот держит так цепко… А потом как давай опять выть… Ну точно выть, Лен! Как зверь побитый. Я дернулась было, а он опять — хвать меня и обратно на стул усадил. Говорит, чтоб не боялась. Просто говорит, что точно свихнется, если не выговорится…
И вот тут самое интересное. Говорит, как фирма его прогорела, пошел он в метро работать. То ли начальник смены, то ли караула. Ну, в общем, что-то там со сменой электриков связано. Проработал там около пяти лет и вот в один прекрасный день его то ли на путях, то ли еще где-то в тоннелях током шибануло. Да так, говорит, что вырубился на пару часов. Встал, отряхнулся. Осмотрел себя — все хорошо вроде. Пошел к себе в каморку, смотрит, а там уже смена другая. Ну он там сменщика своего старшого нашел и говорит, так и так, мол, током шибануло. Пару часов пролежал. Начал там разборки устраивать, что это его не хватились. Хорошо, говорит, что не на самих путях был, а где-то в ответвлении… Ну или я, по крайней мере, так поняла. Точно уж не скажу. А на него как на дурака смотрят и спрашивают, что он тут делает и кто он такой. Долгие разборки были. Его в ментовку упекли и пару дней там продержали. Потом выпустили.
А он говорит, мол, ничего не пойму. Состояние еще не ахти. Что происходит и за что вот это со мной? Ребята так на работе пошутили или что? Как-то так. Пошел, говорит, на остановку. Телефон давно разрядился, думал, жена там люлей ему по самое не хочу уже приготовила. Проходит мимо супермаркета и в отражении себя видит. И только тогда понял, что одежда-то не рабочая, да и вообще какая-то другая. Подстрижен не так. Он говорит, что плюнул автобус ждать. На такси поехал. Подъехал к дому, давай расплачиваться, достает кошелек, а там денег немерено. Карточки какие-то. Удивился, говорит, сильно. Подходит к дому, а там бабки на улице сидят. Он с ними здоровается. Говорит там, ну допустим, «здрасьте, Марьванна». Всех по имени назвал. А они удивились очень и говорят, мол, милок, а ты кто такой вообще? Он говорит — как кто? Генка, сосед ваш, ну там с 45-й, пусть будет… не помню я номер, который он назвал. Они ему, мол, милок, ты о чем и откуда свалился? Там Танька живет с хахалем новым. Он говорит, что у него вся жизнь ушла. Он сел с ними на лавку и говорит, что Танька жена его, фамилия Миронова. Они говорят, нет, что-то путаешь ты, милок. У Таньки фамилия Колошева. А он говорит, что была Колошева. Девичья это фамилия. Ну там бабки у виска покрутили, а он побежал на свой этаж. Ключами дверь открыть пытается, а они не подходят. На шорох вышел мужик и начал разборки устраивать. Типа, кто такой и чего надо. А он говорит, что видит за его плечами Таню. Только вот другая она какая-то, и смотрит на него недобро. Он за ней кинулся, про детей начал спрашивать. Она в панику, закричала. Ну его за шкирок тот мужик и выкинул. Ментовкой пригрозил. Он еще долго, говорит, сидел с бабками на лавочке во дворе. Слушал их и не понимал ничего. Они про соседей рассказывают, но как будто про других. Про бабку Машу, которая умерла год назад, семейство Самсоновых или как их там… не помню уже, что развелись они… и все в таком роде. А он думает про себя, что не было такого. Баба Маша жива, Самсоновы вчера на курорт укатили. Ну и все в таком духе.
Посидел еще с ними немного, поспрашивал. Так, говорит, и не понял ничего. Пошел в гостиницу, снял номер, напился и уснул. На следующий день мозги вроде заработали. Пошел он, спросил зарядку у девочек… ну этих… как их там… на ресепшен… вооот. Зарядил телефон, а там пропущенных уйма. От каких-то Нади, от Паши и от Вали, и еще от кучи людей. И номера все незнакомые. Да и в записной книжке тоже ничего не понятно. Открыл фотографии — и там такая же фигня. Какие-то люди, семейные фото. Подумал, что телефон не его. Да только на фотографиях он, как ни крути. Показывал он мне его. Ну да… он. С женой своей стоит и дети, наверное, тоже его. Да вот только я их не видела никогда… детей, в смысле. Открыл паспорт, начал листать. Ну, говорит, я это — Миронов Геннадий Сергеевич, и дата рождения моя. Открыл прописку, а там чертовщина. Прописан на Богатырском. Никогда я там, говорит, прописан не был. Всю жизнь в Танькиной квартире на Бела Куна жили… или как там. Дальше листает — женат. На какой-то Клиновой Надежде Ивановне. И дети в количестве двух штук. Вот как раз Павел и Валентина Мироновы, такого-то и такого года рождения. Генка говорит, что чуть не рехнулся. Телефон сразу выключил, потому как опять звонить начали. Ушел к себе в номер. Прожил еще недели две, а там менты пришли. Говорят, что жена ищет. Генка говорит, ну подумал и уже решил, что поедет на этот Богатырский и встретится со своей, так сказать, семьей. Приехал — открывает дверь эта Надя. Вспомнил он ее. Это с ней у него пару раз было, когда от жены гулял, до рождения детей. Но жениться он на ней уж точно не собирался. По его словам. Эта Надя в слезы и крики. Где ты был, мол? Мы все здесь на ушах. Ну он постоял, послушал, наплел что-то ей. Там и дети подоспели. Он потом рассказывает, что стоит он в абсолютно чужой квартире, с абсолютно чужими людьми…
Жил он с ними тогда около месяца. Пытался привыкнуть, что ли, ну или что-то вроде того. Пытался осознать жизнь свою… новую. Ну, как-то так. И все там было по-другому. Вместо работы в метро — фирма своя. Вместо не очень квартирки — хоромы. Пять комнат. Ремонт шикарный. Вместо «Мазды» — «Мерседес» новенький. Но все чужое. Дети чужие, не его. Жена чужая. Собака чужая. И рычит постоянно. Жена сказала, что такого раньше не было. Не выдержал он. Сказал, что развелся. Фирму этому Паше оставил. Сидит на каких-то дивидендах, или как их там… Вот сюда приехал… Говорит, разобраться хочет во всем… Звонил Тане. Она его знать не знает, решила, что сумасшедший. Да и я не знаю, как мне к нему относиться… Что скажешь, Лен?».
Я бы принял его за шизофреника, конечно. Если бы не одно такое «но». Жирное-прежирное. Та дочка, что Лена (в аварии которая побывала), с другом моим долго встречалась. Она после операции года два здесь жила. Поближе к природе. В свое время мы всей компашкой зависали в том доме с белой крышей.
Звоню другу. Встретились, поговорили. Между делом спросил про Лену.
— Да я не знаю, как она, — ответил тот.
И я решил ему рассказать, что услышал от тетки. Друг помолчал, а потом неожиданно спросил:
— А как мы с Леной расстались?
— Ты меня спрашиваешь? — удивился я.
— Нет, ты вспомни, как мы расстались… Я хоть убей, не помню, — ответил друг.
И тут я задумался. А действительно, как они расстались? Они все эти два года почти провстречались. Я же должен был запомнить. Отношения их бурные помню, ссоры помню, помню и примирения. А вот как расстались…
— То ли уехала она и нашла другого, то ли ты сам ее отправил… Не помню.
— Вот и я не помню. Ну ладно ты. А я почему не помню? Я же вроде любил ее… Слушай, я ведь ее почти забыл даже. Да не почти, а забыл. Только ты и напомнил… Хрень какая-то. Пошли-ка, к дяде Гене сходим.
Мы заплатили за счет и отправились в тот самый дом с белой крышей.
Но так мы ничего и не добились. Дом закрыт. Наш Геннадий исчез. Может, обратно уехал, может, еще что-то. Тетка тоже его не нашла. Друг мой просмотрел все свои фотографии, и ни на одной нет Лены. Ну, мы-то ее помним. Очень смутно, но тоже помнят те, с кем она общалась когда-то.
Вот что получается? Что ее не было никогда, так? Что она не рождалась никогда? Меня, если честно, это очень пугает. Есть жизнь, есть смерть. А что случилось с детьми этого Гены? Почему вместо старых детей каким-то образом «нарисовались» новые? Почему одни помнят одно, другие — другое? Очень много мыслей в голове, и весьма печальных. И весьма страшных. Может, у кого тоже такое было?
Считайте меня трусихойВ комментах к моей предыдущей (она же первая) истории “Бабуля” в меня швыряли тапками за неуважение к потустороннему миру.
Попытаюсь объяснить, почему к большинству случаев проявления Тех Самых Сил я отношусь скептически – абсолютное большинство людей начинает искать мистическое там, где все объясняется плохой звукоизоляцией, сонным параличом (сама страдала им в детстве), повышенной нервной возбудимостью, гипнозом, сквозняками и проделками домашних животных. То, что действительно может считаться явлением, происходит в одном случае на двадцать, если не пятьдесят, рассказанных. И да, поэтому я не поверила Юльке. А потом это самое “неведомое” в буквальном смысле свалилось мне на голову в виде взорвавшейся, аки петарда, лампы. А потом в виде карт Таро. А перед этим тетрадью с бабушкиными заговорами. И совсем недавно в вещих снах.
А пока я расскажу о своей старшей сестре, той самой, что навешала мне плюх после общения с… ммм… Юлькиным “бабайкой” (не сочтите вновь продемонстрированным пренебрежением, но иначе назвать просто жутко). После промывки мозгов, Лариса налила мне чаю, а потом выдала:
– На самом деле, этого давно следовало ждать.
– Ммм? -Я аж чаем поперхнулась. – Чего ему куда?
– Того, – смеется. – Тебе видеть положено.
– Хос-с-спадя, я уже прониклась, виновата, больше не буду, нафих-нафих. – Стучу по столу, благо, деревянный, из массива. – И вообще, угости меня плюшками, я их у тебя в буфете ВИ-ДЕ-ЛА… – Повыла я, картинно размахивая руками.
– Мелкая ты еще. Лопай, – протянула мне блюдо с вкусняшками. – И слушай. Куму мою помнишь, Людмилу? – Я кивнула, с умильным видом запихиваясь вкуснейшей сдобой.
– Так вот, у нее последнее время в семье проблемы были. Вроде и ругаться не из-за чего, а скандал за скандалом, на пустом месте. Лица на ней не было, вся изревелась. Месяц назад на твоем месте сидела и жаловалась. – И главное, так спокойно все это излагает мне. Физиономия серьезная, на шоколад даже не смотрит. На всякий случай, я пересела в кресло.
– Я, -говорит Лариска, – тогда мужа стала дергать, чтоб мы к кумовьям чаще ездили, при нас-то не больно скандал разведешь: муж Мишку в один угол, я Людку в другой, и болтаем о своем. Вот в очередной раз приехали к ним на шашлыки, мужчины мясо жарят, мы салаты режем, ребятня с зомби воюет. И тут во двор вламывается соседка их. Внаглую, как к себе домой. Со здоровыми молочными бидонами. Даже не смотрит, что гости во дворе. “Люда, -кричит, – я воды набрать”.
– Я, честно скажу, выпала в осадок. При живых хозяевах с гостями нагло ломиться в дом – это ж ни стыда, ни совести. Что, мол, спрашиваю, у нее колодец засорился? Или трубы заилились?
– Да нет, – стала заливать салат майонезом Людмила. – Миша фильтр поставил, вот она и ходит воду набирать. Да и пусть берет, не жалко, это ж вода, а не коллекционный конъяк.
– Тааак… И давно у вас фильтр?
– Ну как… Месяца два.
– А скандалы?
– Да вот с мая. Ой.. – Люда аж присела, прикрыв рот ладонью. – Да нет, ерунда. Не выдумывай.
– Не веришь? А вот попробуй ей воды не давать.
– Да Бог с тобой, Лара. Что ж я, изверг какой?..
На кухне тихо, тикают часы, гудит стиральная машина. Лариса долила чаю и продолжила.
-А на следующий день Людка с мужем разругались просто вдрызг. Позвонила мне, истерит, что все, разводиться будут, невозможно больше, что делать, люблю его… Ну я и сказала ей всю неделю соседке воду не давать, посмотреть на результат.
– Опять ты за свое… – глухо, с модным французским прононсом, сказала Люда.
– А ты попробуй…
Всю неделю Людмила пряталась от соседки, пса (огромного двортерьера, собака Баскервилей нервно курит) спускала по двору бегать, и когда Лара позвонила ей в воскресенье, радостно похвасталась, что все было хорошо, муж ей букет роз притащил, сказал, что был дурак и прочее-прочее из жизни молодоженов. Ну, вы понимаете, о чем я.
А в понедельник снова звонок. И снова всхлипы. Пока Людмила была на работе, соседка уговорила ее старшую дочку (девочке 12), впустить ее в дом, воды набрать. А Михаил только что позвонил, пьяный вдрызг, и снова наговорил гадостей, привязавшись к оторвавшейся пуговице на жакете… Сказал, домой ночевать не придет.
– В общем, так, сказала я тогда, – набери священной воды в церкви, свечу возьми, и весь дом обходи, весь двор, весь огород, и “Отче наш” читай. По углам крест-накрест свечой води, воду в пульверизатор, лето, все высохнет быстро… Надеюсь, ТЕПЕРЬ ты мне веришь? Людка тогда только попросила, чтобы пока она обряд проводить будет, я с ней на телефоне была. И, Ленка, это был кошмар. Мы были на громкой связи, и я временами слышала, как она задыхается или зевает во время молитвы, когда она в доме была, ее чуть чемоданом, свалившимся с закрытых антресолей, не прибило. Не говоря уже о том, что на веранде дверь заклинило, ей пришлось через окно вылезать. Свеча коптила, трещала, от святой воды оставались грязно-желтые потеки. Когда Людмила обходила двор ее ужалили две осы, несколько раз она падала на ровном месте, и все это время в запертые ворота к ней барабанила соседка…
Кульминацией кошмара был найденные в зарослях виноградника мешочек с землей и чучелко из перьев.
– Ну она же сожгла найденное? – все это время я сидела, дыша через раз.
– Сожгла, конечно.
– А соседка?..
– А соседка к ним больше не ходит. Недавно в аптеке мазь от ожогов покупала.
– Фига себе… Мать, да ты у меня экстрасенс! Слушай, а какой я билет на инвестировании вытащу?
– Тьфу на тебя! Я после этого до сих пор болею, не положено мне “экстрасенсировать”.
– Почему?
– По кочану. Заниматься этим должен либо старший в роду, либо младший. Теть Лида отказалась. А младшая у нас…
– Иди ты… в баню! -Вскочила я. – Я-то тут при чем?! Не хочу!..
– Сядь! Бабушка людей лечила, прабабушка, я должна была, но младшая ты! Тебе разве сборы не снились?
Так… Вдох-выдох. Меня разыгрывают.
– Когда мне было 13, я стабильно каждый месяц видела один и тот же сон, толпа женщин в белом ищут меня, но не видят, не могут найти. Мне позже объяснили, что это вроде как шабаш (слово-то какое, тьфу! Так и хочется пальцы в крест сложить и плюнуть через левое плечо), и я должна была к ним выйти, но каждый раз что-то мешало. А потом родилась ты. Тебе подобное снилось?
– Не-а, – показала я язык. -И вообще, плюшки кончились, я домой, у меня доктор Хаус несмотренный.
– Ну, иди…
Я шла домой и у меня тряслись руки. Потому что тот самый сон, один в один, мне снился все детство. Сейчас перестал.
…Именно поэтому я изо всех сил стараюсь не верить. Дурачиться. Не хочу. Боюсь. Считайте меня трусихой.
И да, сорри, что многа букафф.
СестренкаЯ проснулась в три ночи. Голова раскалывалась. Да, зря я вчера так много пила. А по какому поводу? Уже и не вспомню. Я встала. Захотелось похмелиться, но я решила, что это плохая идея. Решила просто пойти попить водички на кухне.
Когда я дошла до кухни, я увидела, что там горит свет. Я открыла дверь и увидела Динку, мою сестру.
- Привет, ты чего не спишь?
- Что-то не спится. Я не хотела тебя будить, поэтому пошла на кухню.
Я посмотрела на Динку и увидела её усталое лицо.
- Так, - я села напротив Динки, - ты вообще спать ложилась?
Динка замялась и потупила глаза.
- Ты вчера когда домой пришла, очень сильно кричала...
Динка! Моя бедная сестрёнка... Я схватилась руками за голову. Ну и сволочь я! Как я могла так сильно пить? Диночка, бедненькая... Я совсем про неё забыла!
Динке было полгодика, когда нас бросил отец. Он посчитал, что это лучшее время для ухода. Меня он считал уже взрослой (15 лет), а Динку ещё маленькой. Он ушёл, оставив маме машину и квартиру. И тут начались проблемы. Не то, чтобы без отца было тяжело, мама получала большие деньги и могла обеспечивать нас с Динкой, но она очень любила отца. И из-за этого начала пить. Она никогда не препятствовала нашему с папой общению, поэтому, когда она напивалась, мы уходили к папе. Мы не винили маму, а любили и жалели. Однажды, мы опять пришли к папе. А утром, когда вернулись, нашли маму мёртвой. Её сердце не выдержало, она выпила слишком много...
Мне было 19, и я смогла удочерить Дину. Отец несколько раз очень деликатно предлагал нам пожить у него, но я отказалась. Дело в том, что отец женился во второй раз, и его жена ждала малыша. Я понимала, что она будет не в восторге, если мы переедем к ней. У нас осталась 3-х комнатная квартира, и места нам хватало, даже слишком. Отец нам помогал деньгами, и мы нормально жили, не шикуя, конечно, но всегда были сыты и одеты. А потом я начала работать, и мы стали жить вообще хорошо.
Сейчас Динке 11, а мне 26. Я адвокат и очень хороший. Зарплата у меня высокая, и меня можно назвать состоятельной женщиной. Динка перешла в 5 класс, закончила год на отлично, все экзамены сдала на 5. Сейчас она на каникулах, и, пока я на работе, гуляет с подругами. Всегда звонит, когда идёт гулять, отчитывается, куда они идут, кто с ней идёт и когда она вернётся. Когда возвращается, тоже всегда звонит. Золотой ребёнок!
У нас с Динкой всё сложилось прекрасно и больше нам никто не нужен. Я не замужем, так как понимаю, что Дина сейчас плохо примет нового человека в семье. Пусть немного подрастёт. Динка - самый близкий мне человек. Я люблю её, мою сестрёнку, и я боюсь думать, что вчера я на неё накричала, а может, и побила...
Из оцепенения меня вывело прикосновение к моей руке. Я подняла голову и увидела, что Динка смотрит на меня. Она подошла ко мне и сказала:
- Не вини себя, я ведь знаю, у тебя был очень серьёзный повод.
Я обняла Дину и сказала:
- Прости меня, Диночка...
Дина поцеловала меня в щёку и прошептала:
- Конечно, я тебя уже давно простила! Иди спать, тебе нужно выспаться.
Слёзы выступили у меня на глазах. Боже, как я её люблю!
Я пошла в свою комнату и поняла, почему Дина пошла читать на кухню. В гостиной воняло алкоголем, а Динка не переносит этот запах. Я опять назвала себя сволочью.
Когда я зашла в комнату, я застыла. Я вспомнила, почему я вчера так напилась. Вчера был сороковой день после того, как Динку сбила машина...
На ватных ногах я дошла до кровати. Когда я легла на неё, я услышала шаги в коридоре. До боли знакомое шлёпание босых ног по паркету. Я глубоко вздохнула, чтобы не закричать. Я подумала, чего я боюсь, ведь это всего лишь моя сестрёнка, пусть и мёртвая. Но страх не проходил. Дверь в мою комнату открылась. Я услышала шаги совсем рядом. Вдруг я почувствовала, что кто-то целует меня в щёку. Над ухом раздалось:
- Прости меня, что я тогда не посмотрела налево...
Я поверила в БогаЭто было четвёртого января 1974 года. Стоял ясный морозный день, — 42. Я ехала из города Елабуги в свой город Набережные Челны. Пассажиров высаживали на берегу, и остаток пути (через реку Каму) все шли пешком по льду.
Было ужасно холодно, и всё старились быстрее перейти реку. Я была беременна (на восьмом месяце) и должна была рожать 16 февраля, поэтому идти быстро не могла. Когда до берега оставалось метров 50, я решила сэкономить время и пойти не по прямой дороге, а наискосок. Метров через 40 я увидела перед собой мокрый след валенка. Остановилась и подумала: «А вдруг провалюсь?» И тут же решила: «Ничего, перепрыгну».
Только я наступила в мокрый след – лёд подо мной проломился, и я провалилась в воду. В начала метаться по полынье, но кромка льда ломалась, и я всё больше погружалась в воду. Одежда намокла, валенки тянули вниз, течение было очень сильным и засасывало меня под лёд.
Слёзы брызнули из глаз, и с сожалением пронеслась мысль, что так глупо ухожу из жизни. Вода уже подступала к подбородку, пальцы скрючились от холода и уже не слушались меня. Я запрокинула голову, опираясь затылком о лёд – надо мной было чистое голубое небо. И вдруг из моей груди вырвался крик:
— Господи! Помоги мне! – может быть, я прохрипела, но мне казалось, что я кричу на всю Вселенную.
Неожиданно прошло чувство страха, а моя левая рука стала расстёгивать пальто. «Спокойно, — говорю я сама себе, — спокойно, отдыхай, отдыхай», — и лежу в полынье. Левой рукой бью по воде, а правой держусь, вернее, скоблю ногтями лёд, зацепиться не за что. Гляжу, носок левого валенка поддевает правый и стаскивает его с ноги. Затем – другой. Как это удалось – до сих пор для меня загадка: ведь валенки очень плотно сидели на ноге, да ещё были полны воды. А потом уперлась пятками в края полыньи и закричала: «Ну, давай, пошла, пошла, давай, давай». — И, выгнув спину, вытащила своё тело на лёд. Так, перебирая пятками и отталкиваясь локтями, я доползла до берега.
Когда я встала, то пальто вмиг замёрзло, как чапаевская бурка. Поднялась в гору, а тут КАМАЗ стоит. Я стучу водителю, а он открыл дверцу и давай меня ругать. Я сказала: «Вези меня! Я из полыньи, я беременна!»
Какого труда стоило ему сломать моё замерзшее пальто, чтобы затолкать меня в кабину! И когда я села в кабину, меня начало колотить. «Не знаю, — отвечаю я. – Я, наверное, рожаю». «Терпи!» — кричит он мне со страхом. «А я не знаю, как надо терпеть», — отвечаю откровенно. Дома мама меня натёрла водкой, и я уснула. Ни разу не чихнула.
Прошло время, родила я чудесную дочь – красавица, умница, талантливая. Ей сейчас 28 лет. Позже много кому свою историю рассказывала: чудо, говорят, не должна была я выбираться. Выше это человеческих сил. Но ведь не выше Божеских?!.. Ему с тех пор и молюсь, Спасителю.
Источник:
интернет
Чужие (Прочитано 2966 раз)
Похожие темы (5)
