ОТКРОВЕННОЕ О СЕБЕ, О ЖИЗНИ С А.ПУГАЧЁВОЙ.
Человек-загадка, человек-легенда…
О нем писали: «Талантливый аранжировщик, неподражаемый певец, стильный красавец».
Он молчал, как сфинкс. Его спрашивали: -
- «У вас роман с Аллой Пугачевой?», он коротко отвечал: -
- «У нас просто контракт, и ничего более…»
Ходили слухи, что они должны пожениться, но примадонна неожиданно обвенчалась с Киркоровым. Он исчез и только теперь решился рассказать о своей жизни, которая достойна большого романа…
СЕРГЕЙ ЧЕЛОБАНОВ:
- Я родился на Волге, в маленьком городке Балаково, где было огромное количество заводов, строек и даже атомная ГЭС. В Балакове на одном из заводов отец работал главным инженером, а мама, окончив педагогический техникум, растила меня и двух братьев.
- Скажи, какое будущее ждало тебя в саратовской глуши, если бы не музыка?
- Скорее всего работа на заводе. Мама хотела, чтобы я стал музыкантом, и года в четыре посадила за пианино, а отец развивал любовь к спорту. Я рос спортивным ребенком - коньки, лыжи, футбол, гимнастика. Потом отец отвел меня в секцию бокса и попросил своего друга, тренера Володю Кузнецова: «Научи его защищаться…» Но это вовсе не значит, что меня в школе обижали, как раз наоборот. К нам постоянно приходили с жалобами родители побитых мною пацанов. У меня даже прозвище было Бешеный. Еще в первом классе я на спор сиганул со второго этажа. Это было никакое не геройство, просто азарт. Мальчишество! Вот отцу в голову и пришла мудрая мысль: обуздать мою бешеную энергию, направив ее на… боксерскую грушу. Но хотя родители и загружали меня по полной программе - спорт, музыка, школа, стоило мне вырваться на улицу - и все! Хулиганы ведь находят друг друга моментально. Можешь себе представить такую картину: идет «стенка на стенку» целая орава подростков с колами, железными прутьями и самодельными «пужиками» со смертоносной смесью серы и гвоздей! Летят колья, свистят прутья, из разбитых носов льется кровь… Победителей в такой схватке не бывает, а достаться может будь здоров как! Слава богу, мне никогда крепко не доставалось…
- Наверное, выручал бокс?
- Бокс меня сдерживал. Нас не только учили боксировать, но и воспитывали культуру поведения боксера. Кодекс мужской чести обязывал чтить бойцовские правила: разумно используй свою силу, не бей первым. Год я просто тупо ходил в секцию, плохо понимая, что вокруг происходит, - настолько изнурительными оказались тренировки. К тому же непонятно, чего ради? Ближе к концу второго года стал понимать вкус боксерского поединка. Вкус спарринга, вкус победы и горечь поражения…
Тренеры считали, что у меня, как боксера, большое будущее. На боксерском сленге я был «быстрый технарь»: очень легкий, подвижный - словом, «живчик». Но музыкальную школу, несмотря на блестящие перспективы, я не бросил. Так что совмещал. Кстати сказать, у меня оба больших пальца сильно вывихнуты в бою.
Я мало что в своем характере понимаю… Я ведь еще и лунатиком был. За мной постоянно приходилось присматривать. Отец неоднократно приводил меня с улицы, где я оказывался ночью в одних трусах и с гитарой. Мог рисовать во сне. А сколько раз я уносил спящего маленького брата! Оставлю его где-нибудь на скамейке, а сам в другую сторону. Однажды запер братишку в ванной. Родители проснулись от его стука. В другой раз заботливо уложил брата спать в кухне, под столом. Утром я ничего не помнил, мне об этом рассказывали родители. Потом все как-то само собой прошло…
- А в боксе были серьезные успехи? Что такое нокаут, испытал?
- В нокауте сам никогда не был, других отправлял, было дело. Но иногда доставалось и мне, особенно поначалу, когда меня, зеленого мальчишку, выставляли на ринг против взрослых соперников. На серьезные соревнования допускались только с восемнадцати лет, так что мне приписывали возраст. Тут, конечно, приходилось попотеть. Но тем не менее в пятнадцать лет я стал чемпионом области среди мужчин. Тогда первый раз в жизни почувствовал вкус популярности. Куда бы я ни пришел, меня всюду сопровождал шепот: «Чемпион... Чемпион...» А в школе мною гордились: мол, у нас учится знаменитый боксер!
Вот тогда-то у меня немножко поехала крыша… Это банально, как в кино, но так было! Когда впоследствии, на сцене, встретился с известностью, было уже легче - я «хапнул» этого еще в юности…
- За местной знаменитостью, наверное, табуном бегали девчонки?
- Конечно! Боксер, да еще и гитарист! Телефон буквально раскалялся от бесконечных звонков. Бабушка отгоняла от меня девчонок, орала на очередную поклонницу: «Отстань от парня! Как тебе не стыдно!» Но полностью изолировать меня от «атрибутов славы» ей не удавалось. Да мне, честно говоря, особенно и не хотелось. Шумные компании, девочки, портвейн «Агдам», от которого потом крутило живот, и гитара - это был самый, что называется, «фасон» того времени. Романтика!
Словом, не знаю, как бывает у других, но у меня началась звездная болезнь. А это, скажу вам, страшная вещь! Особенно для зеленого пацана с неокрепшей психикой. Появляются заносчивость, пренебрежение ко всем и вседозволенность. Поначалу постоянное внимание к твоей персоне приятно, сердце заходится от гордости, от страшного пафоса. Я - чемпион на всю оставшуюся жизнь! Не задумываясь, мог дать «леща» случайно подвернувшемуся парню или позволял себе грубость с девушкой, которая отказала во взаимности. Меня страшно задело, что ей нравился не я, а другой, и я по-мужлански ее обозвал. Меня подкараулили двое ребят постарше и отметелили так, что даже бокс не помог! До сих пор на бровях несколько шрамов - памятка моей чемпионской гордыне!
Только со временем пришло понимание, что это всего лишь искусственно созданный ажиотаж вокруг твоего имени…
В десятом классе, когда в моей жизни появился рок-н-ролл, я мало посещал уроки. Учителя не возражали - на мне держалась вся школьная самодеятельность. Первый сексуальный опыт я получил тоже в школе… прямо на парте. Моя первая любовь училась в параллельном классе. Она играла в нашем ансамбле на ионике, мы частенько репетировали в музыкальном классе и… дорепетировались! «Репетиции» в конце концов настолько участились, что мы стали хитростью выманивать друг друга с уроков. Она заглядывала к нам и говорила учительнице: «Челобанова срочно к директору!» И мы бежали в музыкальный класс… Любовь была как положено: и драки, и ревность, и страсти в клочья… Я дико ее ревновал. Даже не знаю почему. Видимо, черта характера.
Я часто дрался из-за девчонок. Характер-то бойцовский! На одном школьном вечере в бытность моего чемпионства обидели девушку. Причем вовсе не мою. Я нашел обидчика и отлупил его как следует. Вечером ко мне заявилась целая компания. В подъезде часа два шла разборка - я оказался один в окружении агрессивно настроенных парней. Спинным мозгом вдруг почувствовал, что у одного из них в кармане нож. Но слава богу, разошлись мирно. Если бы дошло до драки, была бы кровь…
- Ты знал, что рано или поздно твоя жизнь резко изменится и ты уедешь в Москву?
- Ничего не знал и не чувствовал. Просто жил и занимался тем, что меня интересовало, - музыкой, боксом...
Никаких планов не было. Правда, все сильнее и сильнее увлекала музыка. А вот куда это вырулит в итоге, даже не представлял… А вырулило все в первую судимость. Это был, можно сказать, мой первый опыт общения с органами. Мы с ребятами стали угонять мотоциклы. В нашем городке считалось высшим шиком приехать на свидание к девушке на только что угнанном мотоцикле. Покатать ее, потом бросить мотоцикл где-нибудь на улице и отправиться целоваться. Это было чистой воды лихачество, выпендреж перед девочками. Один, два, три раза сошло с рук, а потом нас поймали. Взяли меня тепленького ночью. Завели дело и перевели из КПЗ в камеру к подследственным. Помню, народу в камере было много, настоящие уркаганы. Почему-то больше всего запомнилось, что страшно кусали клопы. У следователя я долго отпирался, пока мне не показали протоколы допросов товарищей: «Чудак! Чего молчишь как партизан, друзья твои давно во всем признались!» Через трое суток меня отпустили под расписку. В суде дали отсрочку приговора, предупредив: если в течение двух лет веду себя прилично, судимость снимается.
Меня взял на поруки коллектив отцовского завода. Туда я устроился учеником слесаря-инструментальщика. А вечерами играл рок-н-ролл на танцах в ДК химиков. Наша группа «Каменный цветок» исполняла страшный «тяжеляк» - «Deep Purple», «Led Zeppelin», «Nazareth». Бронебойная музыка! Мы «снимали», то есть исполняли один к одному музыканта-кудесника Ричи Блэкмора. Слушаешь по сто раз записи каждого его виртуозного пассажа, переводишь на ноты, а потом часами разбираешь. Было трудно, но дико интересно, кстати, этот интерес буквально толкал меня на подвиги. Ночами не спал, «снимал»!
Каждый вечер на танцах заканчивался классической потасовкой: особо борзые лезут на сцену, девки кричат, свет мигает, милицию топчут… В драку мы не влезали - уже сдерживало ощущение, что мы музыканты! Артисты!
С этого момента, считаю, и началось мое творчество. А творчество для меня - не просто занятия рисованием или пением, это - высшее качество твоих поступков! Можно играть на гитаре, и это не будет творчеством, а можно готовить еду - и это будет произведение искусства! Видимо, в голове моей правильно перемкнуло. Я к тому времени закончил музыкальную школу, потом Московский заочный народный университет. Конечно, все там учились исключительно ради корочки, которая позволяла работать руководителем художественной самодеятельности. Делать, собственно, там было нечего - переписывай контрольные и сдавай. Но мне было интересно, и все работы я выполнял сам. Особенно нравился курс аранжировки. Кстати, потом это мне в жизни очень пригодилось.
- Как же ты успевал еще и на заводе работать?
- Не знаю... На вечный вопрос мастера: «Где Челобанов?» был вечный ответ: «Спит». После танцев утром приходил на работу, забирался под старый грузовик и отсыпался. Но меня не трогали, наверное, отца моего, Василия Васильевича, уважали…
- А как ты в армию попал?
- Мои ровесники уже отслужили, а меня все не призывали, потому что еще не была снята судимость. Потом вышел приказ министра обороны, и таких, как я, взяли в армию. Мне было уже двадцать два года, когда я попал в стройбат. Несмотря на солидный для призывника возраст, служил на общих основаниях. Чемпион ты, музыкант, хоть семи пядей во лбу - в армии не имеет значения! Однажды нас, молодых «салаг», привели в клуб вешать шторы. На сцене стоял рояль. Я не удержался и что-то наиграл. «Ну-ка, ну-ка, Челобанов, - заинтересовались дембеля, - давай сыграй что-нибудь!» А когда вечером я взял гитару и спел, они сказали: «Считай, что твоя служба закончилась!» Единственное, что я вынес полезного из службы в армии, это то, что самостоятельно освоил саксофон. Когда я уволился, моему сыну было уже полтора года...
- Ты что, успел и жениться до армии?
- Нет, вначале сделал жене ребенка, а потом уже предложение. С Людмилой мы романились до армии. Познакомились в одной компании. Гляжу, девушка симпатичная, дай, думаю, провожу. Все произошло нечаянно. Вдруг в армию мой друг присылает письмо, где сообщает, что Людмила беременна. Сама она об этом промолчала, видимо, хотела посмотреть, как я себя поведу в этой ситуации. Осенью мне дали недельный отпуск - жениться. Отгуляли свадьбу, и я снова вернулся в Свердловск. Людмила старалась как можно чаще приезжать ко мне в часть. Я жил ожиданием этих встреч. Только сознание, что тебя любят и ждут, удерживает в армии от сумасшедших поступков.
Наступил 80-й год - год Олимпиады. Мы с ансамблем «Молодость» поехали работать в Курскую филармонию. Это был мой первый филармонический опыт. Директор этого ВИА после концерта, который они давали у нас в городе, случайно попал на наше выступление. Слушал-слушал, как мы наяриваем «Deep Purple», и пригласил меня поработать клавишником. Было очень лестно, что меня приглашают в филармонию, и я поехал. Родители отпустили легко: они прекрасно понимали, что силой меня не удержишь, да и уговорами не возьмешь.
Вот тогда, на гастролях, я был резко испорчен многочисленными девушками, посещавшими концертные площадки. В каждом городе нас встречала целая толпа любительниц музыкантов-гастролеров. Специализация у них была такая - обожали артистов! Откуда они брались, я не знаю, и, думаю, никто из нас особо над этим вопросом не задумывался.
Девицы проникали каким-то образом на репетиции, просачивались в гостиницы, мы проводили своих поклонниц за кулисы. Нам ведь тоже нужен был пафос! А еще по молодости страшно важно было их количество, хотя это чушь собачья! Но не участвовать в подобного рода игрищах было по меньшей мере неприлично. А еще мы все любили хвастаться, у кого больше поклонниц. Естественно, после общения с девушками приходилось заниматься самолечением. Обращаться к врачу считалось верхом предательства, потому что вычислялась вся цепочка. Друзья могли тебя убить презрением: «Ты нас сдал!», потому что с этим тогда было строго: на работу отсылали бумаги, и все мгновенно становилось достоянием гласности.
В 85-м в Балаково приехал «Интеграл» с Бари Алибасовым. Бари, услышав, как я играю в клубе, пригласил гастролировать с его группой. В ее составе были сильнейшие музыканты - Женя Белоусов, Володя Козак, Сережа Перегуда, Игорь Луциф. Я многому научился в «Интеграле», хотя поработал недолго - обстановка в коллективе напрягала. Какие-то кучки, коалиции - мадридский двор отдыхает! Я этого страшно не люблю. Однажды в Днепропетровск, где мы гастролировали, ко мне приехали земляки. Помню, сидим, выпиваем, и меня пронзает мысль - все! Больше не хочу в «Интеграле» работать! Решил - и быстро ушел. Просто не сел в автобус к музыкантам. Потом мне звонили, уговаривали вернуться: «Еще будешь обратно проситься!»
Но я не просился. А потом… потом я присел на иглу. Плотно. И это отдельная история… Все началось в армии. Со мной в роте служили казахи, которым присылали посылки с косяками, уже забитыми травкой.
Словом, с тех пор курить дурь я стал регулярно. Достать ее в Балакове проблем не было: кому надо, всегда найдет. Однажды я сидел в гостях у своего знакомого. В свое время именно он познакомил меня с будущей женой. Я ему доверял как себе и поэтому, когда он предложил попробовать, согласился не раздумывая. «Что это?» - спрашиваю. Он объяснил, что смешивают эфедрин с марганцовкой и уксусной кислотой и получают «джеф». Смотрю - девчонки колются и пацаны… И я попробовал. Да и стыдно было отказываться перед девчонками, которые младше. И с первого раза я понял: «Все! Это страшный кайф!»
И здесь начинается история - Челобанов-наркоман. Затянуло меня сразу и сильно. Я не представлял больше жизни без иглы. День без кайфа был серым и пасмурным, и я щедро «расцвечивал» его наркотиком. Постепенно я перестал, даже не замечая этого, осознавать реальность происходящего. Я стал гораздо агрессивнее смотреть на мир. Стал меньше работать, про дом вообще забыл. Жил по схеме: деньги - наркотик - иногда работа… Вскоре мною заинтересовалась милиция. Меня не раз вызывали и предупреждали: «Если не остановишься, примем меры!»
Дело в том, что я стал «присаживать» других. Из очень вроде добрых побуждений - мне хорошо, и ты попробуй! С совершенно открытым сердцем. В нашей наркоманской компании мы все были озабочены только одним - где достать деньги? Стали появляться какие-то краденые фирменные шмотки, которые мы продавали… Мне сейчас абсолютно не стыдно об этом говорить, потому что я стал совершенно другим человеком. А тогда все мои мысли, все желания сводились к одному - немедленно получить дозу. Дошло до того, что мы стали задумываться, где бы самим что-нибудь украсть. В конце концов мы это и сделали. Из кабака свистнули клавишный инструмент. Дали двум мужикам двести рублей, рассказали, как и где его взять, они нам радостно ночью его притащили.
Когда меня арестовали, милиционеры выглядели победителями, словно раскрыли кражу века: «Мы тебя предупреждали? Предупреждали! Так и знали, что этим закончится». Но читать наркоману проповеди бесполезно! Меня стали допрашивать. Поймать с поличным не могли - инструмент мы давно отправили в Москву, а осудить и выслать из города очень хотелось. Нашли свидетеля, который якобы видел меня в тот вечер неподалеку от этого кабака. (Хотя на самом деле я там не был.) И мнимый свидетель помог предъявить мне обвинение. А дальше дело техники…
На суде прокурор просил три года общего режима, но судья дал три года химии. На «химии» все-таки свободный режим, правда, отмечаться надо все время. Если приезжает семья, тебя при хорошем поведении могут отпустить жить к родным, и то если жилье где-нибудь под боком.
В Балашовскую область, в село Репное, где мне предстояло отсидеть три года, я отправился сам на поезде. С вещами и бумагой, подписанной прокурором. А что делать? Если в течение трех дней не являешься, тебя арестовывают и отправляют уже на зону. Жили мы в общежитии, на окнах - решетки, всюду охрана, и по три раза в день проверки. Режим есть режим! На «химии», знаешь, кто сидит? Либо такие, как я, из-за пустяка, либо те, кто за деньги откосил от зоны. Жили по четыре человека в комнате. Первое время притирались, поигрывали мускулами, не обошлось без драк. Это потом, с опытом, постигаешь «зековскую» мудрость - очень важно уметь промолчать, когда тебя провоцируют.
Через год моей отсидки ко мне приехала жена с двумя детьми. Младшему сыну только исполнился год. Когда меня посадили, ему было несколько месяцев. Людмила за копейки сняла в соседней деревне маленькую хатку и поселилась рядом.
Сейчас вспоминаю и диву даюсь: как она вытерпела все это?! Мои друзья прозвали ее декабристкой. А тогда, как ни прискорбно, я меньше всего думал о семье. У наркомана своя мораль, он забывает о совести, стыде и долге. И бесполезно обращаться к его разуму! Я ведь и там дурь доставал...
Командир нашей общаги имел отношение к музыке. Он заглянул в мою трудовую книжку: «Ага! Музыкант. Будешь в клубе заниматься самодеятельностью». Меня по вечерам стали отпускать в клуб, мы сколотили ансамбль и даже пытались в этом селе давать концерты. Но очень скоро все закончилось. Из наркологического диспансера, где я стоял на учете, пришли бумаги. «Наркоман? Под ключ!» И на мои отлучки наложили табу. Меня перестали выпускать на волю, за мной следили, проверяли вещи, трясли матрас. Иногда приходишь с работы, от усталости глаза ввалились, а им кажется - укололся! Кто-нибудь из соседей настучит - бегут среди ночи, будят и вены проверяют.
- А где приходилось работать?
- Трубы прокладывали для газопровода. Вагоны с углем разгружали. Лопатой так намашешься за день, что думаешь только об одном - как бы до койки доплестись. Получал за работу рублей шестьдесят в месяц. Как мы всей семьей могли тогда на эти деньги жить? Не представляю... Конечно, помогали родители, друзья… К тому же меня дергали все время - то выпустят к семье на месяц, то закроют на два. Жена одна с детьми крутится, я - за решеткой. Много раз я подпиливал железные прутья на окнах и сбегал к ней ночью...
Прошло года два с половиной. На счастье, мне попались люди, которые боготворили меня как музыканта (одного я учил с нуля, сделал профессиональным бас-гитаристом. Он потом в Москве со мной долго работал). Эти ребята слушали мои песни и все время восхищались: «Вот бы эту музыку показать в Москве!» Они взяли в соседнем колхозе кредит и выдали мне две тысячи рублей. А это - полмашины! Они же отмазывали меня от оставшегося срока. Я отослал жену с детьми домой, а сам - прямиком в Москву. Ну что так мучиться? Все равно не жизнь!
90-й год. Январь. Москва. Куда? Зачем? Поехал, можно сказать, просто наудачу. Позвонил своему земляку Саше Венгерову (он до сих пор работает с Пугачевой) и сказал: «Саш, есть деньги и желание записать пять-шесть моих песен. Посоветуй, к кому обратиться». Он тут же отправил меня к Аркадию Укупнику в студию «Гала».
Владелицей этой студии была жена Данелии Галя Юркова, Аркадий работал там директором. Надо сказать, заплатил я только за первые три песни. Их послушали, удивились: «Что такое? Кто такой?» Никто меня не знает и понять ничего не может: приехал неизвестно откуда неизвестно кто, записал нечто такое интересное, что все с восторгом слушают! Не знаю почему, но Укупник решил: «Больше ничего платить не надо. Записывай сколько хочешь!» Пленка с моими песнями через Укупника попала к Володе Преснякову. А он заслал ее Алле. Пугачева, прослушав, велела: «Ну-ка, приведите его ко мне».
Когда мы уже ближе познакомились, я спросил: «Почему ты выбрала меня?» Я-то знаю, какое море кассет ей присылали на прослушивание. Она сказала: «Однажды сижу вечером, слушаю. Ставлю кассету - не то, еще ставлю - опять не то. Ставлю твою - а там истошный крик: «Все нор-маль-но!!!» Что такое? Кто такой? Что нормального-то?! И стала внимательно слушать уже до конца».
- Ты помнишь первую встречу с Пугачевой?
- В тот день я работал в студии, делал кому-то аранжировку. Вдруг приезжает Укупник: «Пугачева хочет с тобой познакомиться. Давай заканчивай и поедем». Приезжаем к ней на Тверскую. Помню, она оглядела меня и кивнула в сторону моих сильно потрепанных ботинок: «Какие у вас сапоги…» Я, как мне показалось, удачно отшутился: «Это не сапоги, а гады!» Я был в этот вечер сильно раскуренный, и мне было совершенно наплевать: Пугачева это или не Пугачева. Никакой робости я не чувствовал. Помню, мы сразу же крепко ударили по коньяку. В компании была еще одна женщина, к сожалению, я ее не помню. Потом стали на рояле друг другу показывать какие-то свои музыкальные куски: она покажет - я комментирую, я покажу - она комментирует. В конце так разошлись, что все пустились в пляс. Дым стоял коромыслом. Видимо, так нагулялись, что дальше ничего не помню. Утром просыпаюсь - лежу на маленьком диванчике весь в губной помаде, в одном носке и одном ботинке. И голова страшно раскалывается с похмелья. Где я? Где все? Не пойму. С трудом нашел под шкафом свой несчастный ботинок и по-английски ретировался.
- Чья помада-то была?
- Осталось тайной… Видимо, Укупник просветил Аллу, что я не только песни пишу, но и хороший аранжировщик, потому что спустя какое-то время она предложила сделать ей песню «Спасибо». Первый гонорар, кстати, она выплатила мне… ботинками. Помню, Укупник все восхищался: «Ух! Дорогущие колеса она тебе подогнала». Размер, думаю, ей услужливо сообщили. И с тех пор пошла работа. А когда подошло время «Рождественских встреч», она предложила: «Давай я тебя попробую во «Встречах»…»
Концерт должен был проходить в Олимпийском. И тут она задумалась: а в чем меня выпускать? Ни костюма, ни приличной одежды у меня не было. Откуда? Я же только что с «химии»! Алла отправила меня к частному портному, который сшил мне фиолетовый костюм. Алла придумывала все детали, вплоть до белой бабочки. Прическа у меня всегда такая была, ее просто парикмахеры окультурили. Словом, полный фасонище! И публике меня Алла представила: «Сергей Васильевич Челобанов». Только она могла позволить себе такое - все артисты по именам, а я по имени-отчеству. С тех пор и пошло уважительное обращение - Сергей Васильевич да Сергей Васильевич. Меня потом пытали журналисты: «А почему Васильевич?», я смеялся: «Да потому что папа у меня Вася!» Это был период, когда мы уже спокойно перешли на «ты», но интима, по-моему, еще не было...
- Пугачева в то время была замужем?
- Да. За Женей Болдиным.
- Серьезный товарищ. Не страшно было роман с его женой заводить?
- Я таких в жизни страшных фокусов насмотрелся, что меня было трудно чем-то испугать. Я и сам был страх ходячий! У меня на фотографиях той поры такой колючий взгляд - не глаза, а два сверла. Конкретный агрессор! Кстати, Болдин очень умный мужик.
Думаю, он обо всем знал с самого начала, просто не подавал виду. Все же интеллигентные люди. Никто никого не напрягал, но все понимали и тактично не мешали происходящему. И потом, чего Пугачеву ревновать? Если она чего-то захочет, бесполезно вставать у нее на дороге. Бесполезно! Это же Пугачева! Не генерал, а генералиссимус! Поэтому мелкие отношения там в принципе не проходят…
- Но мне однажды рассказывали, как Болдин, ревнуя жену к Кузьмину, разыскивал ее с милицией…
- Что-то не очень верится в эту историю… Больше похоже на выдумку. К тому же у нас все-таки был другой расклад. Я свободный человек, хоть и женатый, а она вообще Примадонна! Чего скрываться, от кого? Поначалу все было спокойно. Если кто и догадывался о наших отношениях, то самые близкие. Остальная публика догадалась после выхода клипа «Незваный гость», который мы записали вместе. Вот тут и началось: «Челобанов - фаворит Пугачевой».
- Алла Борисовна после «Встреч» подписала с тобой контракт?
- Нет, после съемок новогоднего «Огонька». Видимо, выслушав мнения разных музыкантов и сама поразмыслив, решила, что можно мною заняться. Я подписал контракт с Театром Аллы Пугачевой на три года, где говорилось, что я и моя группа «Н-бенд» принимаем участие в деятельности этого театра. Что там и говорить, я попал в Академию искусств! Почему удостоился такой чести? Трудно сказать… Может, моя музыка такое сильное впечатление произвела, может, моя харизма... Помню, Алле часто говорили: «Вот, мол, Челобанову нужен хит. Такой, чтоб простой народ напевал». Она всегда отвечала: «Не надо ему никакого хита, он сам хит!»
Единственное, что ее сильно раздражало, - я постоянно курил травку. Не стесняясь, даже при ней в компании моих музыкантов. Много раз замечал: она сидит с нами, потом наденет темные очки и исподтишка следит за всеми - кто как себя ведет. Конечно, она нас изучала…
- А зачем?
- Уже завязались творческие и личные отношения. Она очень внимательно ко мне приглядывалась. Я тоже постоянно наблюдал за ней, только не так завуалированно, конечно…
Потом появилась песня «Незваный гость», и она мгновенно стала популярной. Все было замечательно! Концерты, гастроли, работа… Все сложилось воедино: и творчество, и любовь. Единственное, конечно, мы в ту пору перебарщивали со спиртным. Что было, то было. Но так уж заведено в музыкальном мире: сделал работу - обязательно надо по этому поводу выпить! А мне еще и курнуть… Это святая традиция - посидеть после студийной работы за рюмочкой, внимательно прослушать (раз сто!), что записали, и как следует обсудить, разобрать, прокомментировать.
- Кто из вас первым сделал шаг навстречу?
- Трудно сказать… Думаю, у нас сразу же возникла обоюдная симпатия, а потом все случилось само собой. Естественно и ненавязчиво. И очень красиво - наши отношения из чисто творческих перешли в любовные, сексуальные. Любовь ведь такая штука… Захочешь в кого-нибудь влюбиться, а не получается. Должно провидение свести. Тогда все по-настоящему. Вот оно нас и свело… После «Рождественских встреч» мы были уже свои в доску. Я часто бывал у нее дома на Тверской, иногда ночевал. Мы полмира объездили вместе с гастролями. Она про себя говорила: «Я - твоя походная жена».
Когда Пугачева звонила, всегда говорила: «Челочка, возьми то, возьми это. Не забудешь, Челочка? Целую, Маша». Так «Маша» к ней и приклеилось… Я ее и сейчас Машей называю. Иногда шутя: «Марь Борисовна». Но это редко.
- А как тебя приняло окружение Пугачевой? Неизвестный музыкант…
- Неизвестный среди звезд, а среди профессионалов я был очень известен. Что касается моей музыки, то там был такой порядок, что ни у кого язык, думаю, не повернулся бы назвать меня выскочкой. К тому же я никогда не обращал внимания на интриги, сплетни и досужие разговоры. Мне на это наплевать! Как я понимаю, и она меня представила достойным образом - вот Сергей Васильевич Челобанов, человек он талантливый, так что будьте любезны, господа, любить и жаловать! Тем более я никого локтями не расталкивал, чтобы занять местечко у Олимпа. У меня никогда не было намерений стать звездой. Я и петь-то начал случайно. На студии пробовали то одного, то другого - все не то, что хотелось. Я показывал-показывал, как надо, а потом и сам запел. Так и с Пугачевой само собой получилось. Не было у меня планов с ней познакомиться, она сама этого захотела. Жизнь все расставила по своим местам…
- На пугачевских застольях ты присутствовал?
- У нее дома часто собирались гости. А я терпеть не могу все эти пышные бесконечные тосты. Каждый из гостей считал и считает, между прочим, до сих пор своим долгом облизать ее с головы до ног, облить патокой и лестью. И у кого лесть изящнее, пышнее и красивее, тот, как ему кажется, в ее глазах становится главным капельмейстером на этот вечер. Но все эти слова были настолько льстивые и лживые, что мне всегда хотелось встать и уйти. Как правило, я это и делал. Пока гости соревнуются в сладкоголосой лести, я быстренько заскочу в ванную, уколюсь, а шприц - под ванну. И обратно, как ни в чем не бывало, за стол, когда все уже выпьют и никто никого не слушает.
Прошли годы. В квартире Пугачевой, которую она отдала Кристине, затеяли ремонт. Вдруг звонит Маша и говорит: «Ты знаешь, под ванной целый склад шприцев нашли».
А что касается лести… Она - очень умная баба. Делает вид, что ей приятно слушать дифирамбы в свою честь, а что там в ее голове творится - на самом деле никто не знает. Мало того, она еще страшно хитрая! У нее уникальный ум, в котором собрано все лучшее из женского и мужского мозга. Такой редкий симбиоз из мужского практицизма и женской хитрости. Поэтому она такая великая, это точно!
- А наедине Пугачева какая?
- Классная! В те минуты, когда остается без зрителей, без свиты, она совершенно преображается. Это просто маленькая девочка, веселая, смешная и озорная, которая порой может и всплакнуть по-бабьи. Но это случалось не часто. Всего пару раз я видел ее плачущей. Она же очень требовательная, диктатор, а подшофе все это жестче проявляется. Она привыкла, чтобы все вокруг нее вертелось, любит это, и, видимо, заслуженно. Но как только я чувствовал, что она начинает мной манипулировать, говорил: «Стоп!» Помню, сидим мы втроем - я, Кальянов и Алла, едим пельмени. И что-то я стал ей перечить. Она как долбанет кулаком по тарелке - все пельмени у Саши на коленях оказались. «Ну вот! - расстроился Кальянов. - Поел, называется, пельмешек!»
- Ну а Людмила в этой ситуации, как мудрая женщина, просто терпела и молчала?
- Не думаю, чтобы ее это сильно задевало. Такой она человек. Видимо, успокаивалась мыслью, что мое сердце рядом с ней, с семьей. Пусть, мол, побегает на стороне, все равно домой вернется! Не знаю, как она вообще вытерпела рядом со мной столько лет!
Муж я - отвратительный, отец - никудышный, да и денег особых нет. Кроме перспектив радужных, ведь ни-че-го! Может, как любовник я из себя что-то и представляю, но ведь для совместной жизни этого мало. Привычка? Трудно сказать… Ей пришлось со мною очень тяжко - пьяным я могу и мертвого достать! Она стояла до последнего, испробовала все возможности, чтобы вытащить меня из этого состояния. Какие силы нужно иметь, чтобы каждый день многие годы наблюдать за пьяным мужем. Я бы не смог… Находиться рядом со мной, когда я в таком состоянии, очень опасно. Алкоголь ведь из тебя дурака делает!
Не знаю, как на кого водка действует, а я просто диким становлюсь! И так бешеный, а во хмелю вообще!
Поверь, ситуация, когда умом понимаешь, что причиняешь боль близким людям, а ничего поделать с собой не можешь, ужасна. Но я покаялся, и, кажется, меня там, наверху, простили…
Надо сказать, что тем не менее мы сумели сохранить хорошие отношения. У нас ведь дети…
- А как Алла Борисовна относилась к твоей семье?
- Когда мы ехали с гастролями на юг, Пугачева сама предлагала: «Бери своих на гастроли». И мы все вместе отправлялись по городам и весям. Это действительно были высокие отношения. Будь на месте моей супруги другая женщина - это было бы невозможно. Люда - умная женщина и обо всем догадывалась. Видимо, любила сильно, раз терпела… Вопросов она не задавала, думаю, ее устроил бы любой ответ на поставленный вопрос. Но ответ внес бы опасную определенность в наши запутанные отношения. Главное - я рядом, а что там происходит со мной на работе, ее не волновало.
- Ты сказал, что Пугачевой страшно не нравилось твое увлечение травкой. Она не пыталась с этим бороться?
- Помню наши первые гастроли по стадионам страны. С нами поехали Саша Кальянов, группа «Мономах», дуэт «Академия». А она все обо мне уже знала: и что наркоман, и что на «химии» отсидел…
Приехали в один город. Отработали концерт, она приглашает на банкет сотрудника наркодиспансера, в котором я состоял на учете. Не знаю, что она ему наговорила, но этот человек, как загипнотизированный, принес ей мою папку с документами - тайком вытащил из архива. Мы потом с ней все эти бумажки разорвали на мелкие кусочки и торжественно сожгли. Так она покончила с моим официальным статусом наркомана.
Ей казалось, что я эдакий ангел с крыльями, кайфа сам не ищу, мне его разные злыдни приносят. Она от меня друзей очень сурово отсекала, наивно полагая, что если меня изолировать, я перестану курить. А на самом деле я все сам находил. Помню, на гастролях до того обнаглел, что стал курить травку прямо у площадки. Так она не на меня собак спустила, а на тех, кто был рядом. Однажды захожу к Сереже
Мазаеву в гримерку. «Покурим?» - предлагаю ему сигаретку. Сели, затянулись, вдруг входит она. Видимо, запах учуяла. Мы аж поперхнулись от неожиданности. Пугачева оглядела нас, мол, все понятно. А потом ее лицо вдруг перекашивается от гнева, и она начинает орать на Мазая как резаная: «Б…!!!» Я не знал, что делать. Куда прятаться? Мазай от страха застыл с сигаретой, как мумия. Я думал, Пугачева его сейчас порвет - столько ярости было в ее крике. Потом она вышла, и тут же его… не стало. Все, больше с нами Сергей не выступал…
Затем Маша пыталась меня кодировать. Был такой психотерапевт Довженко, к которому она меня водила. Я послушно пошел, хотя уже тогда был уверен - медицина здесь бессильна. Странная процедура! Врач усаживает меня в кресло и делает над моей головой какие-то пассы, колдует, в транс вводит, а на меня ничего не действует. Сижу и смотрю на него, как на дурачка. Он руками машет, чем-то дурно пахнущим на меня пшикает: «Ты больше не пьешь! Не куришь! Если вдруг выпьешь - умрешь!» Я для приличия две недели не пил, а потом все снова… И по полной программе. Мог уколоться, запить все это коньяком, а сверху травки курнуть.
- Когда были с гастролями в Балакове, с родными Пугачеву познакомил?
- Семья уже жила со мной в Москве. А родители приняли у себя дома Машу с большим почетом. Мы посидели, выпили, замечательно поговорили. Выйти потом к машине было невозможно. Мои соседи до сих пор собираются и вспоминают, какое было столпотворение у нашего подъезда - люди со всего района сбежались посмотреть на живую Пугачеву. Балаково такого не видело никогда!