Синдром Кассандры.

[Котюня]

16

Синдром Кассандры.
Автор: ksenobianinSanta

В избе пахло смертью. Ароматные пучки календулы, зверобоя, мелисы и тысячелетника, свисавшие с потолочных балок не перебивали этого страшного запаха. Дом удушал жаром печи, сладостью гниения и приторным ароматом тлеющего ладана. Бабка лежала на полатях, укутанная ворохом лоскутных одеял и вязаных ковриков. Большую часть времени она не издавала ни звука, но примерно раз в полчаса, глаза старухи раскрывались, и она начинала кричать. Я видела много смертей, но так медленно и страшно на моей памяти еще никто не уходил. Крики бабки напоминали истошные вопли ночной выпи, перемеженные с натужным хрипом раненного зверя. Лоб ее в эти минуты покрывался испариной, зрачки расширялись, превращая блеклые, почти бесцветные голубые глаза, в беспредельную черную мглу северной ночи. Щеки запали, верхняя губа задралась под самый нос, обнажив кривые желтые пеньки. Бабка страдала уже третий день.

Она заболела около двух месяцев назад, а на прошлой неделе местный доктор выслал мне телеграмму, как ближайшей родственнице, брать на себя уход за бабкой никто из сельских не хотел, боялись. В деревне поговаривали, что она ведьма. Агафья Матвеевна, если уж совсем откровенно, не была мне такой уж близкой родственницей, троюродная прабабка или что-то около того. Однако, получив телеграмму, я ни секунды не сомневалась. Ехать надо. Во-первых, бабка не заслужила смерти в одиночестве, а суеверные соседи скорее сожгли бы ее хату, чем остались на ночь в домике ведьмы, хоть и пользовались всю свою жизнь ее советами, отварами и мазями. Во – вторых, пусть это немного и эгоистично, я просто хотела уехать из города. Совсем недавно я пережила очень болезненный разрыв, и город на меня давил. Каждый проспект, закоулок или двор дышали теми пятью годами, что мы были вместе. Ехидно усмехались бесконечные колонны, тоскливо шумели окованные в гранитные кандалы речушки, злорадно подмигивали бесконечные львы с барельефов старинных домов. Чистый воздух далекой сибирской деревушки, неприхотливый, размеренный темп жизни, слаженный, но очень трудоемкий для горожанина быт, обещали избавить мое сердце от боли. Выместить моральное физическим. И, если отступить от излишней романтики, так и случилось.

Когда я приехала, Агафья Матвеевна уже не могла ходить, но еще уверенно, резко и четко отдавала команды. С пятой попытки, чуть не угробив в дыму себя и бабку, я смогла-таки самостоятельно, без помощи соседского паренька Алешки, растопить печь. К третьему походу на колодец умудрилась, наконец, донести ведра до дома, не уронив их по пути с тяжелого, мозолящего плечи коромысла. Бабка наказала прибрать хату. Она знала, что доживает последние дни, и уходить хотела в чистоте. Три похода за водой, два полных и четыре полупустых ведра воды, три часа не разгибая спины, и дом приобрел тот вид, в котором находится сейчас.

Три дня назад старуха перестала есть. Тогда же по дому пополз жуткий запах разлагающейся плоти. Пахло у Агафьи изо рта и от пораженной страшной гангреной правой ноги. Я принесла травы из сеней и развесила по дому, бабка благостно улыбнулась и протянула дрожащую руку со скрюченными подагрой узловатыми тонкими пальцами к старинному комоду. На нем, в круглой берестяной шкатулке, хранились шарики церковного ладана, я послушно забросила несколько в лампадку, а бабка с того дня не произнесла больше ни слова. Вчера она впервые захрипела, а потом начала кричать.

Большую часть времени я сижу на низкой деревянной скамеечке возле своей далекой родственницы и подкидываю в красное раскаленное жерло все больше и больше дров. Бабка никак не может согреться, а мне хочется стянуть с себя кожу, так жарко, сухо и душно в тесном старом доме. Агафья вновь захрипела, и я сразу поняла, что этот хрип будет последним, я поднялась и потянулась протереть ей лоб мокрым полотенцем, когда тонкая когтистая, словно птичья, рука старухи выпросталась из под одеял и вцепилась в мою. Я заглянула в глаза Агафьи Матвеевны, на секунду из них ушла жуткая чернота, радужки налились небесно голубым, невыносимо ярким цветом, и она прохрипела:

- Прими мой дар, внучка. Отпусти меня.

- Успокойтесь, все будет хорошо…-невнятно залепетала я

- Прими! Мой! Дар! – Хрипло закричала старуха и стиснула мою руку так, что на секунду даже потемнело в глазах. Я и не представляла, что в такой полуистлевшей старушке может быть столько силы. Ладно, не убудет же от меня, видно перед ликом Смерти, мозги Агафьи поехали набекрень. «Прими дар, прими дар, прими» - будто в лихорадке повторяла она. Черт с ним, лишь бы отпустила руку:

- Я принимаю дар! – практически прокричала я, и тут завертелось.

Поленья в печи вспыхнули так ярко, что от их треска дрогнула и вылетела заслонка, труба загудела, в избу ворвался ветер, сметая с балок разнотравные связки, туша свечи и наполняя душный дом ночной прохладой. Двери, которые я совершенно точно запирала, гуляли туда-сюда, словно аплодируя своими разнотактовыми хлопками. За окном протяжно завыла собака, а следом за ней и все деревенские псы, яростно ухали совы, судя по звуку концентрированно летавшие исключительно вокруг нашего дома. Хохотала безумная бабка, с каждым звуком все повышая тональность, пока, наконец, смех ее не превратился в визг и не замер на самом пике. Я выдернула руку из вмиг ослабевших пальцев, на ней остались тонкие кровавые полукружья цепких старушечьих когтей. Я обернулась.

Ровным светом горели восковые свечи, дымно чадила лампадка, сухо и спокойно потрескивали дрова, послушно скрытые тяжелой печной заслонкой, молчала труба, не кружили совы, одиноко вдали брехал чей-то кобель. Показалось со страху. Или от недосыпа. На ватных ногах я добралась до постели, предварительно залив водой протестующе шипящую печь. Старуха больше не мерзнет, а мне по-прежнему жарко. Вы скажите, дико спать в доме с покойницей? Ну, если так, то вы никогда не обихаживали лежачего больного трое суток без малейших благ цивилизации и помощников. Я устала, мне некогда бояться, да и чего? Мертвые не могут ранить, только живые.


Я спала долго и сладко, мне снились чудесные сказочные сны. Ко мне приходил Леший, он принес красивое платье и под руку, будто царицу, вывел меня на ароматный заливной луг и повел по нему к берегу реки. Смешливые зеленые Травяницы устилали мне дорогу венками из васильков и осоки, с ветвей одинокой ракиты, пели песни прекрасные белокурые русалки…

Проснулась я легкой и отдохнувшей.
Следующие три дня пролетели в сумасшедшем круговороте дел. Я долго ссорилась с местным церковником, не желавшим отпевать мою старушку, сбила ноги в кровь в поисках обмывальщиц и плакальщиц, еле-еле уговорила пекарей обслуживать скромные поминки. Не стану описывать похороны, сборы, продажу скота и скарба, скупое прощание с фельдшером и соседским мальчишкой, единственными, кто, после смерти старухи, не начал смотреть на меня косо, скажу лишь, что покидая деревню, я чувствовала и облегчение и какую-то сосущую пустоту внутри, будто что-то звало меня назад.

Поезд ритмично отстукивал колесами всем путешественникам известную песенку, дородная краснощекая проводница бойко звенела подстаканниками, сосед яростно нахрапывал одному ему понятный мотив. Я смотрела в окно, в ночное мелькание деревьев и даже не заметила, как задремала.

Разбудило меня неясное чувство тревоги. Оно разрасталась, как снежная лавина в горах и заполоняло грудь. Я бросилась в кабину проводника. Веселая работница лихо резалась в подкидного с усатым смотрителем соседнего вагона, на столе стояла початая бутылка и блюдце с нарезанной жирной селедкой.

- Остановите поезд, впереди бомба! – Закричала я.

- …уёмба, - не слишком вежливо рявкнул усатый и добавил себе под нос – опять чокнутая, Галька, разберись. Дородная Галя медленно поднялась и двинулась мне навстречу, нехорошо усусмехаясь

- Успокойся, сейчас я тебе помогу, - гулким басом проворковала она.

- Там правда бомба, я не вру, - лепетала я, а поезд тем временем сбавлял ход, приближаясь к последней для него остановке. Галя взяла в руки переговорное устройство и что-то в него пробурчала. Я поняла, что она вызвала охрану, и что сейчас меня высадят, а тысячи пассажиров полетят под откос. Что было духу, я рванула вперед по вагону. Я врывалась в купе, кричала, чтобы все покинули поезд, благо остановка пять минут, даже собраться успеете. Кто-то матерился, кто-то кричал, плакали дети, но никто не отозвался на мой призыв. Нужно было дернуть стоп-кран, но тогда я еще не понимала, что происходит. Меня вел первобытный ужас и только. Из последнего купе перед тамбуром, мне удалось силой вытащить на платформу девчонку лет 13ти, почему-то сидевшую одну. Двери закрылись и поезд тронулся.

Вера ехала одна потому, что родители ушли в вагон ресторан. Они не выжили, так сказали по тв в забегаловке, где мы сидели, да и сама я не сомневалась ни секунды. Автоматически и девчонку записали в покойницы, сверяясь больше по билетам, чем по телам. Взрыв разворошил три центральных вагона, как раз те, в которых ехали мы. Обломки поезда долго горели, спасателям было не проехать из-за упавшего столба или еще чего-то подобного, я не прислушивалась. У меня еще оставались деньги, а Вера так сильно умоляла ее не бросать…

Мы купили билеты на автобус, чтобы вернуться в бабкин, а теперь уже и наш дом. На станции было шумно, людно и оживленно. Толпа собралась возле молодого паренька, жонглировавшего яркими мячиками. То тут, то там из толпы показывалась вихрастая голова другого мальца, помладше. На сердце вновь заскреблись кошки. Расталкивая людей локтями, я двинулась к жонглеру, как раз кланявшемуся после очередного пируэта.

- Уходите, вас сейчас арестуют, - тихо на ушко прошептала я ему. Парень усмехнулся и только махнул на меня рукой. Мне опять не поверили, как жаль. Но ведь я вижу! Вижу, что его брат ворует не ради блажи, а потому что им нечем прокормить остальных, вижу, что высокий полицейский в штатском уже давно приметил эту пару и вот-вот защелкнет наручники на запястьях младшего, я видела все. Но ничего не могла сделать. Мне никогда не поверят. Синдром Кассандры. Вера тихонько потянула меня за рукав, подошел наш автобус. Уже из окна я видела, как скрутили ребят, и как с ненавистью кричал «Ведьма» молодой жонглер, напрасно выискивая глазами мнимую виновницу его бед.

Мы молча поднимались в горку, идти без вещей было легко, но и в моем сердце и в сердце моей дочери Веры навеки поселилась грусть. Она тянула к земле не хуже туристических рюкзаков. Раннее рассветное солнце окрашивало небо розовато-лиловым. До дома оставалось совсем немного.

Я провернула в замке массивный ржавый ключ, дом встретил меня все еще не выветрившимся слабым запахом ладана и трав. Вера вдохнула его и впервые улыбнулась.

- Здрасте, тетя Ведьма, я знал, что вы вернетесь, дрова вам наколол! – звонко раздалось из-за спины. Я обернулась. Перед крыльцом, вкруговую водя перед собой босой ногой, стоял соседский парнишка. Я сорвала яблоко со свисавшей прямо над крыльцом ветки и протянула ему. Малец не испугался. Резким движением он выхватил подарок, развернулся и притопил в сторону леса, посверкивая на восходящем солнце мелкими рожками.

- Спасибо, Алешка, - наконец, улыбнулась и я.

[Котюня]

Дед
Автор: Ирина Балан

        Была поздняя осень 1940 года. Арсений осматривал заготовленное на зиму сено для фермы. Лето выдалось сухим и жарким. Того, что накосили, едва хватило бы до молодой травы. Но не успели его заскирдовать, начались моросящие затяжные дожди. И сейчас эти, и без того скудные запасы успели основательно подгнить. Под навесами сохранили совсем немного. Он бросил взгляд в ту сторону, где были эти запасы. Его словно током прошибло, сена было меньше, чем два дня назад. Чуть ни бегом он бросился осматривать запасы, в надежде, что показалось. Но нет, не показалось. Уже вечерело, и Арсений расположился в скирде, со стороны, не продуваемой ветром. Было около полуночи, когда он проснулся будто от толчка. Кто-то был рядом. Было слышно прерывистое дыхание и шелест просохшей травы. Осторожно наощупь, стараясь не издавать ни шороха, Арсений пробирался к месту, откуда доносились звуки и буквально в паре метров от себя в густой промозглой тьме разглядел, как человек торопливо набивает большой мешок сеном. Он торопился, но зная, что в этот час здесь нет ни души, не оглядываясь по сторонам понес два больших мешка в сторону дороги у небольшой рощицы невдалеке.  У дерева был привязан конь. Почуяв приближающегося человека, конь фыркнул и повел ушами. Человек деловито связал между собой оба мешка и перекинул их через спину животного. В этот момент ветер чуть разогнал тучи и в свете бледной луны, показавшейся на минуту, Арсений разглядел Захара. Не в силах поверить своим глазам, он наблюдал, как его правая рука, человек, которому он безгранично доверял, поднимает с земли еще пару пустых мешков. Поднимаясь и Захар увидел Арсения. Повисла долгая тишина. Мужчины смотрели друг на друга, пока через пару минут тучи снова не закрыли луну.
       Арсений не угрожал, не призывал к партийной совести. Он говорил тихо, почти шепотом. Разговор был долгим. На утро все украденное сено было на месте. Никому Арсений не рассказывал о ночных событиях. Но с тех пор стал пристально приглядывать за Захаром.

       Весна выдалась долгая. Холодная и снежная. Кормов не хватало. Начался падёж скота. Арсений метался  между сельчанами, уговаривая выделить из своих запасов хоть чуток для колхозного стада. С надеждой он просматривал каждый день сводку погоды. Вот-вот весна разгуляется и зазеленеет молодая трава.  Его жена Марьюшка с тревогой молча наблюдала за мужем.  Резкий стук в дверь отвлек его от раздумий.  Арсений отворил дверь…
       Дальнейшее было похоже на дурной сон. Ему предъявили постановление на обыск. Какие-то люди в форме перевернули вверх дном весь дом и контору. Забрали все документы, касающиеся колхозного хозяйства. Даже когда его, связав по рукам, повезли в телеге куда-то в ночь, все происходящее казалось дурной шуткой. Один из конвоиров улучшив момент спросил:
- Знаешь, куда тебя везут?
- Нет…
- В район. Тебе повезло, - и улыбнулся.
- Что недолго мучиться придется?! – зло попытался пошутить Арсений.
- Неа. Там Дед.
- И что?
- Если невиноват, выйдешь сухим из воды. Дед все про всех знает.
- Не чуди, - буркнул Арсений в ответ.

       Кто такой Дед Арсений узнал уже в тюрьме. Иначе чем Дед, надзирателя никто не называл.  Дед всегда улыбался, когда вел Арсения на очередной допрос. Это злило. На допросах били. Сильно били. В документах все пытались найти доказательства, что Арсений враг и вредитель. Главным документом в обвинении был донос Захара, в котором тот обвинял своего начальника в хищениях, вредительстве и отравлении колхозных коров. В этот день Дед, ведя Арсения на допрос, сделал необычную вещь. Остановил его у двери следователя, повернул к себе лицом и безымянным пальцем правой руки коснулся его лба между бровей. Странно, но в этот день Арсения сильно не били. Или ему так показалось. Вроде и все как обычно, какие-то смехотворные обвинения, документы, якобы изобличающие его как врага, требования подписать «добровольное» признание, сдать пособников, но сегодня Арсению было как-то легко и его «невиновен я» не вызывало такого раздражения следователя.
Ведя арестанта в камеру, Дед как всегда улыбался и пару раз одобрительно кивнул головой. У камеры Арсений, тяжело взглянув на своего конвоира, спросил:
- Почему?
- Чтобы ты до суда дожил, -улыбнулся тот.
- Почему? – упрямо повторил Арсений.
- До суда будешь в одиночке. Есть станешь только то, что я принесу. Все понял?
Арсений кивнул в ответ. Его в самом деле больше не водили на допросы. Арсений, как и обещал, ел только то, что оставлял у него в камере Дед. Только одна мысль не давала ему покоя, как там его Марьюшка, вдруг поверила, что он враг.

       Дня через четыре рано утром Арсений проснулся от странного сна. Ему снилось, что наутро должен состояться суд и за ним пришли конвоиры, принесли ему чистую рубаху, которую сшила его Марьюшка и брюки, ковш воды, чтобы умыться. Арсений умыл лицо и шею, переоделся в чистое, пригладил пятерней волосы и повернулся к двери камеры. Дверь была открыта, конвоиры по стойке смирно стояли в коридоре, а прямо перед дверью в камере лежала огромная куча дерьма. Выйти, чтобы не наступить, не испачкаться было невозможно. Перешагнуть тоже никак. Что ж делать-то?! Арсений отошел насколько можно дальше от кучи, разбежался и перепрыгнул через эту кучу. Нога подвернулась, и он, оступившись, больно ударился головой о стену напротив камерной двери.

       Проснулся он от боли в голове и лязга засова, причем на полу. Упал с нар во сне. Дед вошел со свертком, в котором была рубаха, которую сшила Марьюшка и брюки. Второй конвоир держал в руках ковш с водой. Дед забрал у него ковш, а тот остался стоять с широко раскрытыми глазами, как будто не видя и не слыша ничего. Арсений не успел удивиться. Дед кивнул ему и улыбнулся, давая понять, что парень их не слышит и не видит. Пока Арсений переодевался, Дед тихо заговорил:
- Что снилось-то?
Арсений в несколько слов рассказал свой сон.
- Испачкался?
-Нет, вроде…
- На суде сегодня тебя оправдают. Докажут, что невиноват. Только ты не радуйся освобождению. Даже кто отсюда выходит, не значит, что все закончилось. Скоро будет большая беда. Пойдешь в военкомат и напишешь заявление. Слов громких да пафосных не жалей. А это, - Дед передал Арсению маленький свернутый кусочек бумаги, - Живые помощи. Всегда при себе держи, жив будешь, когда беда придет. Жена и сын твой дождутся тебя в селе…
И Дед назвал подробный адрес. Места такого Арсений и не слышал никогда.
- Ошибаешься, Дед, нет у меня сына.
- Это ты ошибаешься. В срок родится.  Адрес запомни. Писать нельзя.
 - Почему ты делаешь это? Рискуешь ведь.
- Вот я-то не рискую, как раз. А невинную голову ни один меч сечь не должен.
Арсений покосился на молодого конвоира за дверью. Тот по-прежнему стоял, не шелохнувшись и широко раскрыв глаза.
      Первое, что увидел Арсений в зале суда, были огромные полные беспокойства и любви глаза Марьюшки.


      Арсения оправдали.
      Показания против Захара дала Аська, самая беспутная баба в селе. Она в ту ночь возвращалась от любовника из района, а машина заглохла. И Аська не стала ждать, пока водитель ее хахаля копался под капотом, пошла леском и была свидетелем разговора Арсения с Захаром. Когда судья усомнился, можно ли верить словам женщины с сомнительной репутацией и может ли кто-нибудь подтвердить, что так оно и было, Аська хитро улыбнувшись, кошачьей походкой приблизилась к судье и шепнула имя своего любовника. Больше сомнений у судьи не было. Захара арестовали в зале суда.
      Дома Марьюшка долго плакала на плече Арсения. Успокоившись, рассказала, что к январю у них родится ребеночек.

      Через месяц началась война.
 Арсений ушел добровольцем на фронт. Марьюшка была эвакуирована.
 Пройдя всю войну, Арсений был лишь пару раз легко ранен и после Победы поехал не в свой дом, а по тому адресу, что назвал ему
Дед. Он знал, что там его ждет жена с сыном.

[Котюня]

Девочки  ещё тема ссылка 

[glasha]

Котюня, спасибочки!!!

[Катеринa 1970]

Котенька спасибо 

[Котюня]

Глашуня, Катюшка 

[saimonson]

Котюня, спасибо!!!

[Эллочка- людоедка]

Котюня ,спасибо 

[мишаня]

Оленька! Спасибо!

[Техас115]

Посмотреть

[Верба]

Котюня, 

[Роза4]

[Татьяна]

 

[ruslana]

котенька 

[Котюня]

saimonson, ruslana, Татьяна, Роза4, Верба, Техас115, мишаня, Эллочка- людоедка,
Девочки