В темнице там царевна тужит: Илья Репин "Правительница Софья", стрелецкое лобби и сопутствующие истории, Российская Империя, 1879 год.
Понаехали тут
Говорят, в конце 1870–х сразу несколько известных русских художников проживали в доходных домах близ Остоженки, нынешней "золотой мили" Москвы. И не просто соседствовали, но и дружили, ходили друг к другу в гости, устраивали совместные тренинги и трепетно заботились о своих товарищах. Илья Репин был особенно близок с Василием Поленовым и Виктором Васнецовым, они вместе учились, а потом колесили по Европам. Ещё один Василий, Суриков, держался немного особняком, но тоже часто бывал в их компании. Сам столичный район Хамовники, оседлавший крутую излучину Москвы–реки, издревле собирал людей служилых, небедных, приближённых к государеву телу. Названием с ним поделилась Хамовная слобода тверских ткачей, вывезенных первым Романовым поднимать московскую промышленность. Тогда же на смену опричникам, оккупировавшим бывшее Чертольское урочище, пришли регулярные армейские части, образовав две стрелецкие слободы. В честь одного из командиров местечко переименовали в Зубово. И когда, спустя два с лишним века, закадычные друзья Репин, Поленов, Васнецов и Суриков прогуливались по прямому, как стрела, Зубовскому бульвару, ведущему к одноимённой площади, они нередко вспоминали суровых бойцов полковника Зубова, охранявших Земляной город, и стрелецкие выступления, и страшную казнь, учинённую молодым царём Петром Алексеевичем. И, конечно же, его мятежную сестру Софью, упрятанную в Новодевичий монастырь, тот самый, маячивший совсем неподалёку. Ну и как здесь было не проникнуться духом истории? Неудивительно, что двое из нашей четвёрки надумали запечатлеть те далёкие события.
Мушкетёры русского царя
При слове "стрельцы" воображение рисует угрюмых здоровенных бородачей в красных кафтанах с пищалями и бердышами в руках. Народ не просто воинственный, но и склочный, бунтарский, склонный выражать своё коллективное мнение. В реальной жизни всё так оно и было: прообраз регулярной стрелковой пехоты, сформированной в помощь дворянской коннице, получился слегка своенравным. Их ещё называли "служилые по прибору", то есть не в смысле наличия солидного прибора, а прибранные (нанятые) государством. В отличии от дворян, бывших служилыми по рождению, стрельцов набирали из разного рода "гулящих" (иначе, захребетников) и селили в городах целыми полками, с семьями, образуя отдельные стрелецкие слободы. При этом власти не просто выплачивали им жалованье, но и снабжали зерном, солью и сукном, а также освобождали от тягла (налогов и пошлин). А поскольку воевать приходилось не постоянно, то основным видом деятельности жителей стрелецких поселений становилось предпринимательство. Работа в беспошлинном секторе исправно приносила прибыль, и отечественные "мушкетёры" потихоньку богатели, превращаясь в нешуточную муниципальную силу: закрытую, зажиточную, хорошо организованную, в любой момент готовую встать под ружьё. Как говорится, грех было не использовать её в политических целях.
Хованщина–1682
И вскоре такой удобный момент настал. Ситуацию спровоцировал сам Алексей Михайлович Романов. Настрогав 16 не вполне здоровых детей, он помер, ввергнув Русское царство в династический кризис. Поскольку царь был дважды женат, то и вокруг престола сложились два враждующих лагеря: Милославские и Нарышкины. И когда скончался главный наследник Фёдор (сделавший, кстати, немало полезного) противостояние кланов вступило в новую фазу. Со стороны Милославских имелся болезненный юноша Иван и очень взрослая девушка Софья, а со стороны Нарышкиных — совсем ещё малолетний мальчик Петя. Говорят, Нарышкины подсуетились, заручившись поддержкой большинства, и сумели пропихнуть своего Петра Алексеевича. Обиженные Милославские, пустив слух об измене, кинулись баламутить стрельцов, и те, для вящей убедительности покрошив часть противоположного лагеря, заставили признать царём и Ивана тоже. Возник любопытный прецедент: в лучших византийских традициях на Руси воцарились сразу два самодержца, а точнее — все три. Правда, один из них был слегка дебильным, а второй едва разменял 9 лет. Вся власть досталась хваткой сестрице Софье, разыгравшей свою роль, как по нотам. В результате, толпа вооружённых мужчин в кроваво–клюквенных кафтанах на коленях умоляла её стать регентшей. И она милостиво согласилась. На радостях, стрельцам простили все издержки производства, включая захват Кремля и боярские убийства, повелев врыть памятный столб в знак их особых заслуг. Правда простоял он совсем недолго, при первой же возможности его снесли, а стрельцам припомнили все прегрешения против правящего класса.
Мы их душили, душили
Для подросшего нервного мальчика Пети стрелецкое воинство стало подобно красной тряпке. Навсегда запомнив свой ужас перед неконтролируемой толпой, рвущей на части его ближайших родственников, он не просто возненавидел эту сплочённую "кровожаждующую" массу, но и постарался её полностью уничтожить. Так во главе новых, преданных царю войск, встали чужие, но гораздо более понятные ему иностранцы: швейцарец Франц Лефорт и шотландец Патрик Гордон. И следующая попытка стрельцов поучаствовать в политической жизни страны наткнулась на их хорошо организованный отпор, закончившийся хмурым осенним утром стрелецкой казни. Но это только на картине Сурикова, в реальной жизни истребление и репрессии растянулись почти на 2 года. Невольно вспоминается нетленное: мы их душили, душили, душили, душили... Правда, в XVII веке люди относились к наказанию гораздо ответственнее, и потому мятежных стрельцов не только вешали, но и колесовали, и массово рубили головы. Секретарь немецкого посольства Иоганн Георг Корб вспоминал, как однажды по воле русского царя роли палачей пришлось исполнять боярам с дьяками. Большая часть из которых не смогла отделить несчастным голову от туловища с одного удара. Но Петру даже этого показалось мало, он подверг пыткам стрелецких жён и сестёр, а потом изгнал их семьи из Москвы, запретив подавать по дороге милостыню. Незалеченная детская травма вылилась в большую человеческую трагедию...
Не смотри в глаза мне, дева
Дальнейшие подвиги русских мушкетёров старательно вымараны из истории государства российского. И хотя считается, что стрельцы не пережили петровских реформ, исчезли они не сразу, по крайней мере в Северной войне подразделения русских мушкетёров принимали активное участие. Софья Алексеевна погорела ещё раньше: обвинив сестру в госизмене, мстительный брат засадил её в Новодевичий монастырь. Поговаривают, что никакого особого заговора не было, и Пётр лишь резонно убрал конкурента. Во время следующего и последнего бунта в 1698 про злосчастную царевну вспомнили вновь, пыткам и допросам подвергли всё её окружение, но так ничего и не нашли. И на нашем кдпв именно тот драматический момент.
— Вот же гад! — казалось бы кричит весь внушительный облик Софьи Алексеевны. Правда изобразил её Илья Ефимович довольно своеобразно, попытавшись представить историческое событие через образ его главного персонажа. В итоге сквозь мглу веков на нас смотрит загруженная толстая тётка с выпученными глазами, испуганной девочкой за спиной и мёртвым стрельцом в окне. Всё остальное зритель волен додумывать сам. Печальный финал зубодробительного блокбастера. Факт, что народ картину не принял, друзья деликатно промолчали, а общее мнение выразил критик Стасов: за этой жирной бабищей стрельцы бы никогда не пошли!
Взаимовыгодное сотрудничество
А вот судьба полотна Василия Ивановича Сурикова "Утро стрелецкой казни" не в пример удачнее. Не взирая на некоторые технические накладки, которые мы уже разбирали раньше, его первая крупная историческая работа принесла и успех, и известность, и вполне солидные 8000 рублей. И как Репин не переживал со своей опереточной "Софьей"(хотя и ему перепало 5000 целковых), он откровенно восторгался успехом друга. Справедливости ради, их высокие отношения имели и полезную практическую сторону. Тот же Васнецов, долгое время искавший себя в разных жанрах, увидев репинского "Садко", посвятил всю оставшуюся жизнь исторической живописи. Не меньшее влияние Илья Ефимович оказал и на Василия Дмитриевича: в череде чудных поленовских пейзажей нет, нет, да попадаются тонкие психологические портреты. И, наоборот, классный портретист Репин неожиданно стал уделять время изображениям природы. А его царевна Софья Алексеевна — не иначе, как раскрытие давней суриковской темы, которую тот вынашивал не один год. Про Василия Ивановича хочется сказать отдельно. Друзья–художники, видя у него проблемы с техникой рисунка, решили подтянуть своего красноярского товарища. Под видом коллективных занятий, они начали таскать его на совместные упражнения по графике, так называемые Репинские уроки. Причём настолько деликатно, что Суриков ни о чём и не догадался.
P. S. Плесневелая вишенка
Порой, правда, они давали ему и сомнительные советы, больше похожие на розыгрыши. И самый известный об отсутствии трупов на "Утре стрелецкой казни".
— А что это у вас, батенька, тут ни одного повешенного нет? Какая–то неубедительная казнь, не находите? — заметил как–то Репин, навещая коллегу, страдающего у огромного станка–мольберта, — Вы вот здесь, на виселицах, на правом–то плане, и попробовали бы. Настоятельно рекомендую.
Приняв всё за чистую монету, Суриков не удержался и попробовал. Фигуры казнённых под Кремлёвской стеной стрельцов настолько преобразили картину, что случайно заглянувшая в дверь нянька грохнулась в обморок. Больше Василий Иванович с трупами не экспериментировал, ибо в искусстве всегда должна оставаться лёгкая недосказанность.
© Dirty
В темнице там царевна тужит: Илья Репин "Правительница Софья", стрелецкое лобби (Прочитано 1415 раз)