"Я родилась грузчиком и до поры до времени была как мальчишка.
Маму любила и жалела до слез; провинюсь, бывало, накажет, не говорит со мной - больно было, стерпеть невозможно. По бедности взрослые трудились до упаду и неминуемо вынуждены были звать детей на помощь. Безоговорочно я подхватывала мамины-мамочкины поручения, но постоянным было желание выгадать минутку, чтоб прыгнуть в речку, поскакать по поляне и сделать вид, что не слышала ее зова.
Пошли братики и сестрички рождаться… Хорошенькие, беспомощные. Стала и их на закорках таскать, и хворост, и кукурузные початки и только поспевай.
А мама ругалась. Возле мамы чего не сделаешь! А ей надо было больше заботиться о маленьких.
«Ты, кобыла здоровая, зачем надкусила пряник?» «Это не я…» «Брешешь - зубы твои отпечатались».
Крыть нечем.
Однажды вдруг рассмотрела я свою руку и увидела, что некрасивая она, уже натруженная...
От меня постоянно ждали хулиганских выходок, хотели, чтобы отмочила что-нибудь. Один раз чуть не утопилась в Азовском море. В уборной кто-то написал слово на букву "х". Вызвали меня в учительскую и стали пытать. Сколько слез пролила, молила поверить, что это не я. Не выдержала и побежала к маме.
- Мама! Я в море утоплюсь!
Мама заплакала. Пошла в школу. Завуч «подбодрила»:
- Мы верим, что не она писала, но на нее подумать вполне можно...
В институте уцепилась мертвой хваткой за специальные предметы. Хвалили, а потом раз - и собрание о моем исключении из института. Общеобразовательные предметы путались у меня в ногах, мне не хотелось даже входить в ту аудиторию, где чернявая тетка показывала слайды с камнями, поросшими мохом и травой, - это предмет «история искусства». Шесть двоек нахватала, хлебной карточки лишилась и чуть не сдохла с голоду...
«Владимир Ильич с кусочком сухаря пил чай, а пост свой не оставил!»н писала мама, когда я позволила пожаловаться в письме на невыносимую жизнь...
Я рано вышла замуж. Дали нам комнату - шесть квадратных метров в институтском общежитии в Лосинке. Стал расти у меня живот, муж недоволен, на курсе смятение...
Сыночек в медпункте лежал. Нянчили кто придется. Пеленок за весь день накапливалось много. Вечером темень непроглядная, плетусь, держу дорогого и любимого мальчика и узел с пеленками. Войду в наш чуланчик, истоплю печку, постираю пеленочки. Тепло станет, ребенок загукает, завизжит. Толстенький. Неизвестно, откуда молоко у меня набиралось.
Попали мы с сыночком как-то в больницу. У него диспепсия, то есть летний понос. Меня с ним тоже положили как кормящую мать. Дети умирали, потому что единственный способ спасения - это кормить ребенка грудным молоком. А где его взять? Мамы голодные и худые. А я, поди ж ты, молочной оказалась. Вызвала меня главврач и беседу провела, чтоб я излишки молока отцеживала или кормила чужого ребенка. Ну, я стала сцеживать. Больше полстакана набиралось после кормления.
Муж пару раз приходил, и, помню, выставлю в окошко повыше личико сына: смотри, мол, какой букетик. А сынок в поддержку мамы улыбнется. Отец таял… Думала, после больницы станет хвалить меня, больше любить… Но нет. Сухарь сухарем, молчун молчуном...
Опять иду ночью со станции по колдобинам. Угодила обеими ногами в яму, выкопанную для столба, провалилась. Извернулась - кулек с ребенком держу на вытянутой руке выше ямы. Положила я его на край, вылезла вся испачканная. Ничего не поделаешь: надо идти дальше. Однако впервые за долгое время заплакала, горько-горько… К приходу мужа слезы высохли, а иначе и быть не могло. Есть такие слова, которые не забываются: «Родила на свою, а не на мою голову - поняла?» Потом, правда, полюбил сыночка. Играл с ним. Сын смеялся громко и радостно, тянул ручки к нему. Отец носил его по комнате, и на лице его появлялась сдержанная улыбка…
Как- то разболелась я, крутилась на тахте, стонала в подушку. Муж с моей подругой играл в шахматы. Я старалась давить в себе боль, видя его назидательную спину. Он никогда не верил, что у меня что-то болит; смотрел всегда с иронией: дескать, тебя и дрыном не добьешь.
- А что, если стонать, легче становится? - не повернув лица, спросил он.
- Зойка! - закричала я не в силах терпеть. - Скорей «Скорую»! Вызывай «Скорую»!
Подруга кинулась к телефону, а муж смотрел на меня с раздражением… Я поняла, что так и должно быть, - не любил он меня никогда. И все же, как в палату поместили, думала, что он тут где-то, в больнице, переживает, бедный. Куда там! Не было его. Один раз только и пришел, но я не обижалась - привыкла…
К выписке из больницы передала мужу листок - список, что надо принести из одежды: ведь увезли меня на «Скорой» в одной ночной рубашке. Больные всегда глазеют: кто приехал забирать, в чем одета «на гражданке». Приехал он за мной на такси, но одежду не привез. Снял с себя болоньевый плащ и надел на меня. Зато алюминиевый двухлитровый бидон не забыл, чтоб на обратном пути колхозного молока купить на базаре, - он без него жить не мог. Сам остался сидеть в такси, а мне протянул бидон - как само собой разумеющееся. Утренняя прохлада прошлась по моему животу и голым ногам. К вечеру у меня поднялась температура - 39,5...
По окончании института жили сперва в бараке, потом комнату дали в коммуналке - в четырехкомнатную квартиру вселились четыре счастливые семьи. Радовались и мы, хоть нам и досталась проходная комната. Десять лет через нас ходила чужая семья. По условиям пожарных перегородку ставить было нельзя. Висел на шпагате фанерный лист. Четыре семьи, четыре метра кухня, и четыре конфорки на газовой плите. Не дотянуться бывало хозяйке ложкой до своей кастрюли. Маленький сын из-под фанеры выглядывает и зовет: «Ма-а-ма!» Сладкий был этот голосок, самый главный и самый дорогой. «Иду, иду!» - отвечаю.
Я крепко ухватилась за кровать, на которой лежит мой сын. Он скрипит зубами, стонет, мучается. «Чем тебе помочь, детка моя?» Хочется приголубить его, взять на руки, походить по комнате, как тогда, когда он маленьким болел. Теперь на руки не возьмешь. Большой - на всю длину кровати. Хочется погладить, приласкать, но взрослого сына погладить и приласкать непросто. Помощи не просит…
- Мам, похорони меня в Павловском Посаде.
- Ой, что ты!… Что ты говоришь?
- Потерпи.
Я чмокнула его волосатую ногу возле щиколотки, горько завыла..."
Цитаты по книге:"Записки актрисы".
Сегодня день памяти нашей великой актрисы Нонны Викторовны Мордюковой, гениальной женщины с очень трудной женской судьбой. Вечная память.
Я поняла:"Не любил он меня никогда". Нонна Мордюкова (Прочитано 3224 раз)