Случилось мне лежать в глазном отделении больницы.
В палате нас было трое: я, элегантная соседка пенсионерка Роза Марковна и измученная трудяга, тоже пенсионерка Любовь Васильевна.
И у той, и у другой, по выражению медиков, случаи серьезные, мой диагноз вписывался в простую формулу: «Девушка переутомилась».
К Розе Марковне приходил сын – 30-летний холостяк, уверенный в себе работник банковской системы, кажется заведующий валютным отделом.
Он трепетно кормил маму с ложечки, бережно стряхивал крошки.
Ставил термос рядом с тумбочкой, чтобы мама могла достать теплое питье в любое время, другой термос забирал, менял полотенца, салфетки, что-то еще. Надо сказать, что и медперсонал при виде мамы банкира тоже преображался, думается – за щедрую мзду, полученную помимо кассы. Впрочем, так только думается, и речь не об этом.
Всех поражала сыновья забота.
К Любови Васильевне никто не приходил. Парадоксально, но и это тоже выглядело естественно. Оказалось, дети у неё есть: и сын, и дочь.
– Наверное, они в другом городе, – пыталась смягчить разговор я, когда она просто и бесхитростно начала говорить о себе.
– Сын на севера подался еще в начале девяностых, там его и окрутила одна. Звонит редко, – вздохнула соседка. – А дочка со мной живет, уборщицей в приемном отделении работает…
– В нашем отделении? – спросила Роза Марковна, и ее хорошо откорректированные брови при этом изогнулись, образуя дужку.
– Да, в нашем, на первом этаже, здесь…
Больше мы эту тему старались не поднимать. Трудно придумать причины, из-за которых дочь не может подняться на второй этаж, чтобы проведать маму после операции.
– Разбаловала я своих детей, вот… – вздохнула Любовь Васильевна.
В больнице дни длинные. Неспешно знакомишься с пациентами, узнаёшь их судьбы, становится близким медперсонал, который часть наших биографий вносит в брошюрки под названием «Истории болезни». Общеизвестно, хворь на пустом месте не возникает, она, как правило, следствие чего-то: беспечного отношения к своему организму, излишнего трудоголизма, нелюбви… Мало-помалу микромир обретает краски.
Вот санитарка, она в больнице работает больше 20 лет и часто видит, как пожилые родители коротают дни в разговорах о хороших детях, при этом сами дети к ним если и ходят, то редко.
– Заботливые дети бывают обычно у нерусских: армян, евреев, азербайджанцев… Они-то толпами ходят, – заключает она. – Но это понятно: у них воспитание другое и, как следствие, денег больше.
Наблюдения медработницы меня насторожили, а я в это время увлекалась психологией, читала всё подряд: Ландау, Карнеги, Джеймса, Маслоу… Меня интересовала взаимосвязь между личным миром и внешним. Я и сама видела внутреннее естественное счастье в глазах тех, кто дружит с родителями, и абсолютную потерянность, отчужденность у враждующих. Это теперь мне понятно, что силу придает абсолютное исполнение евангельских заповедей, а тогда мне предстояло всё познать опытно. Кстати, «Опыты» Монтеня в моем литературном «рационе» были настольной книгой.
Обдумав увиденное и прочитанное, я решила изменить свое отношение к маме, мне хотелось приобрести то истинное счастье, которое я видела в глазах тех, кто дружит по-настоящему с родителями.
Надо сказать, наши отношения всегда были довольно хорошими.
Мама – моя советчица, наставник, я с удовольствием ей рассказывала о своих успехах, но умалчивала о неудачах. «Вот еще? Зачем огорчать?» Но отсутствовало главное – внутренний свет, который преображает отношения и людей, делает их счастливыми. По моим тогдашним соображениям, для близких отношений не хватало каких-нибудь полшага.
Я мысленно представляла себя на месте сына Розы Марковны: интересно, он специальные книжки читал или его кто-то надоумил, что у внешнего успеха корни находятся внутри семьи. Что собственное душевное равновесие рождается от спокойствия мамы. Как там говорят японцы? «У успеха мамино лицо». Господи, ну почему мы это в школе не учили?
«Мама, сколько раз я тебя обижала!» – проносилось ураганом в голове. А ведь даже не догадывалась, что таким образом падаю. Падаю морально, падаю духовно, в общем, вниз и вниз.
И я начала действовать!
Прежде всего, я решила маме признаться в любви, но не дежурно, в восьмимартовской открытке, а в обыденной жизни. Но это легко сделать в детстве, а когда ты уже взрослый, у тебя образование, дети, дело, то – весьма непросто.
«Вот так, – думалось мне, – мама будет мыть посуду, а я подойду и скажу: “Мама, я тебя люблю”… Хотя стоп!
Почему это: мама мыть посуду? Нет! Мыть посуду буду я, а мама – сидеть рядом. Задачка со звездочкой. Она никогда не сидит просто так, всё время что-то делает…» Когда она рассказывает о своей жизни, то перечисляет записи в трудовой книжке.
Работала продавцом продовольственных товаров в районе Крайнего Севера. В шесть уходила из дома, чтобы подручными средствами разогреть амбарный замок, прибраться в магазине, принять товар. А если, случалось, заболевала фасовщица, то фасовала сама. Нынешнему поколению трудно понять, но было время, когда определенное количество круп, масла, муки, мяса отпускалось в «одни руки», и то не всем доставалось. И тогда начиналась ругань из-за того, что кто-то вставал в очередь за мукой дважды, а продавщица не заметила, потому что это был «свой человек» или «по блату». Обиженные стремились обидеть. К каждой порции товара чаще всего полагалась дополнительная нагрузка в виде 200 граммов слипшейся карамели.
Случалось, мама оставалась после работы, чтобы успеть расфасовать всё к завтрашнему дню.
А потом она работала почтальоном. Что такое таскать неподъемную сумку с толстыми журналами на морозе под сорок – не дай Бог познать никому. Я, уже тогда подросшая, несколько раз помогала. Люди выписывали корреспонденцию охотно. Я и сейчас помню те названия: «Сельская новь», «Моделист-конструктор», «Уроки истории», «Вокруг света», «Роман-газета», «Крестьянка», «Работница», детские «Мурзилка», «Веселые картинки»… Позже началось повсеместное увлечение журналом «Бурда», который почтальоны прозвали «мешком с цементом». Плюс газеты – от столичных до районных. А с первого по десятое число помимо рабочей сумки мама носила еще и небольшой пакет с пенсиями. Просто так. Без сопровождения. Время от времени перекладывая сумку с одного плеча на другое.
Надо ли говорить, что у мамы с тех пор руки болят? Но она не жалуется, нет. Привыкла. Всеми силами стремилась заработать «лишнюю копейку», чтобы меня «вывести в люди». Мои дипломы – это в первую очередь ее достижение. Не будь материнской жертвы, кто бы я была и где?
На языке психологов это называется «безусловная любовь», а на языке сердца, наверное, совершенная…
В очередной раз всё вспомнив и проанализировав, я решила начать отдавать – хотя бы по капле, по чуть-чуть.
Мне хотелось сделать наши отношения теплыми, чтобы о главном – да обо всем! – мама не догадывалась, а знала наверняка. И никогда-никогда не переживала.
На размышления ушло несколько месяцев. До этого я, подкованная умными книжками, с каждой зарплаты, аванса, мелочного гонорара покупала маме подарки, замечая перемены, которые происходят во мне, когда я их выбираю. Поражала скромность мамы: «Ой, ну зачем мне? Это ведь дорого!»; «Ты бы себе, дочка, лучше что-нибудь купила, тебе нужнее»… То есть мама на первое место меня ставит всегда, как говорится, по умолчанию! А я? Обычно ограничиваюсь общими праздниками и при этом считаю себя культурным человеком, но ведь культура в первую очередь подразумевает уважение старших…
Господи, вразуми меня!
Долго-долго размышляла, а сказать банальное: “Мама, я тебя люблю” – не получалось. Не выходило – и всё тут. Между тем у меня стали меняться отношения на работе, с соседями… в общем, вокруг стали замечать мою взрослость. Появилась стабильность с деньгами. Неожиданно для себя я потянулась к серьезной церковной литературе – так появились в моей библиотеке книги митрополита Антония Сурожского, святых Силуана Афонского и Иоанна Кронштадтского.
Иногда я себя ругала, считая подобные опыты недостойными, да что там – постыдными! Но хотелось, очень желалось того, что называется «взрастить любовь в своем сердце». Я снова сомневалась: что значит: взрастить? – ведь она там есть… Она же, как пишут психологи, «безусловная». В общем, терзалась немыслимо.
...Сейчас я не помню тот момент, когда во взрослой и такой серьезной жизни я произнесла заветные слова.
Правда, не помню, потому что повторяю часто.
В памяти живо действо: я мою маме ноги, а она смущается, чувствуя мое отношение, и это сильнее слов...
«ЧТИ ОТЦА И МАТЕРЬ СВОЮ» История одного психологического опыта .Ольга Иженякова (Прочитано 1666 раз)
Похожие темы (5)
