Галина Стаханова Для тех кому интересен творческий путь актрисы
— Кем только не работала: и телефонисткой, и билетершей, и костюмером, и снабженцем. Но мечтала только о профессии актрисы. И как ни тяжело в жизни приходилось, в мечту эту верила. Через все трудности к ней пробивалась. Помню, служила в ГИТИСе в отделе снабжения. Целыми днями по строительным базам моталась, материалы для ремонта выбивала, здоровенные бочки с краской сама в кузов машины закатывала. И все на студентов смотрела и завидовала: какие же они счастливые — на артистов учатся... А теперь вот сама снимаюсь. Хотя мне ни в ГИТИСе, ни во ВГИКе, ни в каком другом актерском вузе учиться так и не довелось.
Признаться, школьницей вообще про институт не думала — не до того было. Я родилась в 1940 году, выросла в Алма-Ате в эвакуации. Бедствовали мы там ужасно. Бабушка, которая жила вместе со мной и мамой, умерла от недоедания. Мамины сестры до конца жизни ее попрекали: не уберегла ты, Верка, нашу мать. Но что она могла сделать? Сама еле выжила после тифа. А бабушка свою еду тайком мне отдавала. Похоронили мы ее и вернулись в Москву, голь перекатная. Деда моего еще в тридцатых раскулачили. Я его не помню, мама же говорила, очень сильный был, работал много и, само собою, хозяйство имел крепкое. Но еще в продразверстку все отобрали, даже короб с зерном посевным до дна вычерпали. Шапками.
Да что зерно — одежду носильную и ту уволокли! Бабушка только и успела собрать дочерям узелочки с кое-какими их девчачьими вещичками да велела бежать из дому, а то и детей раздели бы донага. Пока во дворе все крушили, мама с сестрами в волчьей яме за селом прятались. А потом они с этими узелочками ушли в Москву. Работали в няньках — ни кола ни двора. Так что из эвакуации мы вернулись на пустое место. Мама устроилась дворником в Московский университет, лед на Моховой ломом долбила. Как сотруднице ей дали комнатку в подвале того самого здания, перед которым сидит Михайло Ломоносов. Там сейчас журфак. Стенки у нашей комнатки были фанерные. Совсем как в общежитии, описанном Ильфом и Петровым в «Двенадцати стульях». Огромное подвальное помещение было этими фанерными стенками нарезано как пирог на ломти. Туалет один на всех, как на вокзале: с тремя дырками в полу.
— Почему вы мыкались вдвоем с мамой? Отец на фронте погиб?
— Грех, наверное, так говорить, но лучше бы погиб. Бросил он нас. Нашел себе в Алма-Ате другую женщину. Собственно, потому и бедствовали. Он же главным кормильцем был, с его заводом мы и в эвакуацию уехали. После ухода отца мама пробовала личную жизнь устроить. Не столько по любви, сколько от безысходности сошлась с мужчиной, родила мальчика. Но из совместной жизни у них ничего не вышло, да и братик мой Сашенька больным родился, с пороком сердца, умер маленьким. Но не от порока, а от несчастного случая. В нашей комнатке и мебели-то нормальной не было, вещи какие на гвоздях весели, какие на полу да на подоконнике лежали. Там где-то у мамы и стояла сода каустическая, или, как тогда говорили, каустик — она в МГУ еще и уборщицей подрабатывала. Братик этого каустика и хватанул. Увезли его в больницу с сильнейшими ожогами горла и пищевода, ну а у него сердечко слабое. Так остались мы с мамой опять вдвоем. Но потом мой папаша вернулся...
Я тогда уже в школе училась. Приехал весь обтрепанный. Вроде как со мной повидаться захотелось. А на самом деле, как я думаю, хотел мать уговорить, чтобы она с него алименты не требовала. Явился к нам в подвал, ночевать попросился. Я как увидела его, пропитого да трясущегося, страшно перепугалась. Да еще приметила, как он под подушку нож здоровенный прячет, и решила, что он приехал нас с мамой убивать. Сижу в уголке, делаю вид, что учу уроки, а саму дрожь колотит. Но обошлось... Может потому, что его вскоре в больницу забрали: стал в белой горячке окна бить и наружу кидаться. А нас тогда как раз расселять должны были. Не квартиру, конечно, давали — тоже комнату. Но уже в настоящем жилом доме в Среднем Кисловском переулке. После нашего фанерного «пирога» она казалась почти хоромами. Ох, как я тогда просила: «Мамочка, не бери отца к нам жить». Плакала даже. Но русские женщины жалостливые... В общем, на новом месте мы зажили уже втроем. Я отца страшно боялась. Бывало, выходила из дому и оглядывалась — не идет ли он следом, не следит ли за мной.
— Он приходился родственником герою первых пятилеток Алексею Стаханову?
— Родом они из одной деревни и в каком-то дальнем родстве, наверное, состояли. Во всяком случае, родители несколько раз ходили к Стаханову в гости в знаменитый Дом на набережной. Я и сама как-то с ними была у Стаханова, правда не дома, а в Комиссариате угольной промышленности на тогдашней площади имени Ногина.
Мне кажется, страсть к пьянке у моего отца тоже была фамильная. Ведь герой труда, несмотря на свои рекорды и высокие посты, страшно пил. И отец тоже. После возвращения из Казахстана работать толком нигде не устроился, сидел у матери на шее. К тому же у него на фоне застарелого шахтерского силикоза еще и туберкулез начался. Он его в итоге и свел в могилу. Да и меня чуть не погубил: из-за постоянного контакта с туберкулезным больным я заболела инфекционным плевритом, долго в больнице лежала, но выкарабкалась. Так мама одна и тащила на свою дворницкую зарплату и отца, и меня. Неудивительно, что я думала не о том, куда поступать, а о том, как на хлеб зарабатывать. Окончила семилетку и сразу устроилась телефонисткой на университетский коммутатор. А доучивалась уж потом, в вечерней школе. Тогда так многие поступали.
В детстве в театр не ходила — денег на билеты не было. В кино, правда, бегала часто. В том же университете, где мы жили, справа — там сейчас церковь — когда-то располагался ДК МГУ. Билетерши ребятишек из нашего подвала знали и пускали бесплатно. Мы садились прямо на пол перед первым рядом и, открыв рты, смотрели все подряд. И наши фильмы: «Подвиг разведчика», «Молодую гвардию». Ну и трофейные, конечно: «Леди Гамильтон» и «Мост Ватерлоо» с Вивьен Ли, «Петер» с Франческой Гааль, «Девушку моей мечты» с Марикой Рёкк... Там, в ДК МГУ, я и с театральным искусством впервые познакомилась.
В конце сороковых в ДК работала замечательная женщина — Марьяна Герасимовна Соболева. Вела танцевальную студию. Весной, когда на улице уже тепло, окна в зале, где шли репетиции, открывали, и мы под ними как галчата собирались: музыку слушали, смотрели, как девочки танцуют в воздушных юбочках. Вот из этого окна Марьяна Герасимовна нас и поманила: «Чего там стоите, ребятки? Давайте к нам!» И мы прямо через окно влезли в зал. В тот день, наверное, моя судьба и решилась. Оказалось, что Марьяна Герасимовна еще и детский драмкружок ведет. С тех пор в этом кружке была вся моя жизнь.
Галина Стаханова
Фото: из архива Г. Стахановой
Летом меня на три смены отправляли в пионерский лагерь МГУ в Красновидово. Марьяна Герасимовна тоже туда ездила. Так что мы и летом играли. «Снежную королеву» ставили — мне досталась роль Вороны, в «Любви к трем апельсинам» — шута. Так свою карьеру и начинала...
Лагерь в Красновидово я любила так отчаянно, что однажды прямо среди учебного года решила туда убежать. В тот день провинилась сильно и очень боялась, что попадет от мамы. Она меня строго держала, могла и ремня дать, и на горох поставить. Да я, признаться, в самом деле была настоящей дворовой девчонкой. Вечно мы с ребятами какие-то проделки устраивали. То побирались на улице как нищие, на мороженое сшибали. То пойдем, бывало, в универмаг «Военторг», где за копейки продавались цветные книжки-малышки для детей. Но мы их не покупали, а тырили. Кто-то на стреме стоял, а кто-то незаметно стаскивал книжечку-другую с прилавка. В лагере опять же ходили воровать огурцы. Однажды сторож поймал, схватил меня за косы, поднял да и перекинул через забор. Я бежать...
А в тот раз я подралась. Вообще-то недрачливая была. Но если кто доведет... Одна девчонка в классе надо мной просто издевалась. То обзывала, то чернилами брызгала, то кнопки на стул подкладывала. Как-то даже в бочку с краской окунула, я пришла домой вся желтая. И вот она снова решила надо мной поиздеваться, а я, доведенная до предела, возьми да и вцепись ей в волосы. Выдрала хороший клок. Она, конечно, побежала жаловаться родителям. Ну, думаю, все: если мамка узнает, точно прибьет. Некуда податься — везде виновата, вот и решила в лагерь свой родной пойти. Невдомек было, что зимой там никого нет. Добралась до Ленинградского шоссе, но как стемнело, все-таки испугалась, повернула назад. А мама везде бегала, меня разыскивала. Про наказание забыла, лишь бы вернулась живой: «Куда ты, доченька, запропастилась?!» Я ей все честно про драку рассказала. А она ничего, ругаться не стала, даже по голове погладила: «И правильно сделала! За себя постоять надо!»
Ближе мамы у меня человека не было. Хоть она отличалась строгостью, всегда меня поддерживала. Помню, когда уже окончила школу рабочей молодежи, она на философском факультете вахтером подрабатывала и мне говорила: «Галка, давай сдавай экзамены. Похлопочу — примут». А ее и правда, несмотря на неброские должности, везде, где бы ни служила, уважали. Не будь я такой упрямой, может, из меня философ бы вышел! А что? Александр Гордон, который несколько раз звал меня в свою программу «Мужское / Женское», все время твердит: «Галина Константиновна, мудрейшая вы наша». Но я собиралась стать только артисткой.
Поняв, что эта мысль в голове засела крепко, мама решила отвести меня на прослушивание к Вере Николаевне Пашенной. Уж не знаю, чего больше хотела: то ли чтобы знаменитая актриса меня поддержала, то ли чтобы отговорила от театральных глупостей. Какими неисповедимыми путями она сама попала в дом к Вере Николаевне, мне неизвестно. Наверное, как всегда, искала, где заработать копейку, а Пашенной как раз требовалась помощница по хозяйству. Вера Николаевна маму полюбила и когда услышала, что ее дочь бредит актерством, согласилась меня послушать.
Волновалась я, конечно, страшно. Жила Пашенная неподалеку от МГУ, в Газетном переулке — он тогда назывался улицей Огарева, в старинном красивом доме с колоннами и фонарями у входа, где ей принадлежала квартира, занимавшая весь первый этаж. Вместе с ней жили дочь Ирина Полонская и внуки. Отцом Ирины был первый муж Пашенной, знаменитый артист немого кино Витольд Полонский, а ее сестрой — Вероника Полонская, последняя любовь Маяковского.
Мне, выросшей в подвальной коммуналке с потасовками, керосинками и волосами, которые соседка кидала нам в суп, и этот дом, и огромная квартира Пашенной представлялись каким-то другим, удивительным миром. Но еще поразительнее было, что все мое смущение и волнение улетучилось, стоило Вере Николаевне со мной заговорить. То ли ее знаменитый голос на самом деле имел волшебную силу, то ли я интуитивно почувствовала, что человек она добрый... Одним словом, читала я неплохо. Как сейчас помню, выбрала монолог Катерины. Может потому, что «Грозу» как раз ставили в Малом и Пашенная играла там Кабаниху. Вере Николаевне мое чтение понравилось: «Будь моя воля, Галочка, я б тебя на эту роль взяла». Но... Как говорится, не судьба мне тогда было. Зато по контрамаркам, которые стала нам давать Пашенная, я впервые в жизни начала регулярно ходить в театр. Ну а потом и работать устроилась. Правда не в Малый, а в Театр имени Маяковского. Опять же мама похлопотала. Она там работала в костюмерном цеху «одевальщицей»: следила за тем, чтобы костюмы были в порядке, ремонтировала их, если надо, помогала актерам одеться. А меня пристроила ученицей в гримерный цех. Точнее в постижерный: парики там шили, усы, бороды. Начальником был знаменитый на всю театральную Москву мастер Иван Васильевич. Иосиф Кобзон свои парики много лет доверял только ему. Я, кстати, тоже научилась ловко орудовать крючком на болваночке. Могла симпатичные усики сделать или бакенбарды.
Но самое главное — в «Маяковке» мне иногда разрешали выходить на сцену! В знаменитом «Гамлете», где блистал Эдик Марцевич, мы с еще несколькими девочками-статистками водили хоровод с Офелией и даже пели. Офелию играла Света Немоляева. Как раз в те годы, в конце пятидесятых, в труппу пришло много талантливой молодежи: и Люся Овчинникова, и Эдик, и Светлана, и ее будущий муж Саша Лазарев, и чуть позже Олег Анофриев...
— Вы дружили? Или гримеры актерам не компания?
— Отношение к обслуживающему персоналу в «Маяковке» всегда было уважительным. В этом деле тон задавал тогдашний худрук Николай Павлович Охлопков. Даже ведущие артисты считали своим долгом поблагодарить после спектаклей и гримеров, и костюмеров. Как правило, Иван Васильевич с ведущими актерами сам занимался, но однажды он заболел и меня послали помочь с париком Евгении Николаевне Козыревой. От волнения и старания я шпильку так всадила, что Евгения Николаевна аж вскрикнула. У меня — душа в пятки. Но после спектакля она меня поблагодарила: «Молодец, надела прочно, было удобно». Кто я тогда была? Пигалица. А она? Звезда! Но доброго слова для меня не пожалела. И когда юбилей театра справляли, и костюмеры, и гримеры сидели на сцене наравне с актерами. Ну а что касается дружбы... С кем-то, как например с Люсей Овчинниковой, сложились действительно близкие отношения.
Люся была очень доброй, веселой. И меня на правах старшей опекала. Даже протекцию пыталась составить. В 1961 году я впервые попала на съемки: устроилась в массовку на фильм «Девчата», который снимал Юрий Чулюкин. Почти месяц на площадке отработала: режиссер хотел, чтобы массовка была постоянной и зритель узнавал одни и те же лица в разных эпизодах. Многие думают, что «Девчат» снимали на Урале. На самом деле в экспедицию группа ездила, чтобы снять эпизоды в зимнем лесу, а поселок лесорубов выстроили в овраге за «Мосфильмом». И общежития, и вечернюю школу, и клуб, в котором Тоська-Румянцева знакомится с Ильей-Рыбниковым. В этой сцене я когда-то чуть не сыграла свою первую заметную роль.
Помните, как Тоська, чтобы проучить Илью, идет танцевать с длинной носатой девицей? Этой девицей могла стать я. Конечно, сама напрашиваться на роль, пусть и эпизодическую, никогда бы не осмелилась, но Люся Овчинникова, тогда уже снявшаяся в очень популярном фильме «Отчий дом», играла в «Девчатах» одну из главных героинь. Как услышала, что нужна высокая худая девушка на эпизод, сразу хвать меня за руку и потащила к Чулюкину: «Юрий Степанович, посмотрите вот на эту...» А меня еще в школе за рост и худобу Стропилой звали. Так что я режиссеру понравилась. Но потом кто-то подвел к нему ту самую девушку с длинным носом. Внешность у нее была настолько комичной, что не взять ее он просто не мог. Мне же пришлось довольствоваться эпизодом на платформе поезда: стою позади Овчинниковой, которая изо всех сил «кашляет» Румянцевой-Тоське. А Люсю и ее хлопоты до сих пор вспоминаю с теплотой.
А вот со Светой Немоляевой мы водили хороводы только на сцене. За кулисами разве что здоровались. Она была со всех сторон окружена поклонниками: Саша Лазарев и Эдик Марцевич наперебой ухаживали, Немоляева между ними выбирала. Острый сложился треугольник, страсти кипели. Судя по тому, что Светлана с Сашей дружно прожили много лет, выбор она сделала правильный. Хотя лично я переживала за Эдика. Несмотря на толпы поклонниц, которые его осаждали, Марцевич был удивительно скромным. Однажды его фанатки особенно разбушевались, битый час ждали после спектакля, когда выйдет. А Эдик ажиотажа вокруг своей персоны страшно не любил. Ну и попросил нас с мамой, чтобы проводили его и как-нибудь отсекли от поклонниц. Мы, конечно, согласились. Так и шли втроем до его дома. Эдик всю дорогу шутил, а мы смеялись.
— Признайтесь, вам Марцевич тоже нравился?
— А кому он мог не нравиться? Разве что Немоляевой... Остальные женщины были просто без ума. Красавец, и таланта море. Нравился мне и Олег Анофриев, который брал обаянием. На гитаре, на фортепьяно играл великолепно. А как пел! Я на него заглядывалась. Да и он на меня. Пластинку мне свою подарил. Как-то на гастролях у нас даже приключилось что-то вроде короткого романа. Но все это были легкие увлечения. Серьезно меня ни один мужчина за сердце не взял. Наверное, поэтому и замуж не вышла.
— А Ролан Быков?
— Ну, Быков — это, конечно, посерьезней история. Тут если и не любовь была, то влюбленность сильная. Это точно. Благодарна судьбе, что свела с таким человеком, хоть и ненадолго. Можно только удивляться, как Быков со всеми своими пьянками и загулами умудрялся оставлять в женских сердцах добрый след. Он ведь со всеми женщинами, которым изменял и которых бросал, оставался в дружбе. Всем дарил часть души. Однажды взял меня в гости к своей бывшей жене Лидии Князевой, которую называл Лилей. Когда-то они вместе играли в московском ТЮЗе и в фильме «Айболит-66», где Быков стал Бармалеем, а Князева — обезьянкой Чи-Чи.
Мне, сказать по правде, не по себе было: к прежней жене подругу ведет. А Ролану хоть бы что. Может, хотел покрасоваться? Мол, завел себе «новую». Помню, чай пили все вместе. Он однажды признался, что очень любил Лилю и долго переживал расставание. Но заводить романы это не мешало. Знаю, что до меня Быков крутил с Еленой Камбуровой. Да и когда со мной встречался, была у него зазноба. Как зовут, не знала, но жила она поблизости, где-то у Никитских Ворот. В подробности я из гордости не лезла, ни о чем его не расспрашивала. Хотя он особо не скрывался. Как-то даже список видела, в который заносил своих женщин. Сколько их там было — пересчитать не довелось, но порядочно.
Удивительно, что в одной семье могут родиться два таких непохожих ребенка, как Ролан и его старший брат. Гера был спокойным, рассудительным, работал хирургом. А Ролан — просто ураган. Видно, в отца пошел. Мама Ольга Матвеевна, с которой я дружила, рассказывала, что их отец был сущим разбойником. Бешеного нрава человек, прошел огонь и воду. Намного старше, чем она, отвоевал четыре войны и, по собственному признанию Ольги Матвеевны, взял ее едва ли не силой. А потом бросил с двумя сыновьями. Одна их вырастила. Оба любили собираться у матери дома, Ольга Матвеевна стол накрывала, пекла их любимые оладушки с яблоками. Меня тоже всегда встречала приветливо. Даже когда мы с Быковым расстались, продолжала звонить, приглашала в гости. Я время от времени к ней ездила. Со второй женой Ролана Леной Санаевой у Ольги Матвеевны отношения не очень сложились...
— А где вы с Быковым познакомились?
— Все в том же ДК МГУ. Это для меня знаковое место: там и первые шаги на сцене сделала, и настоящей актрисой стала, и столько интересных людей встретила... Ролан был одним из основателей прославленного в дальнейшем Студенческого театра.
Пойти туда на прослушивание мне посоветовала Гундарева. Она моложе, но ее талант для меня был высшим авторитетом, и я к Наташиному мнению прислушалась. На то, что удастся поступить в театральный, рассчитывать уже не приходилось. Поначалу, воодушевленная похвалой Пашенной, я пару раз пробовала: и в Щепкинское училище, и в «Щуку». Даже до третьего тура доходила, но в конце концов оказывалась за бортом. Может, не удавалось подобрать репертуар для вступительных — такой, что по-настоящему раскрыл бы мой талант характерной актрисы. А подсказки попросить у кого-то стеснялась. Потом уже стара стала: после двадцати пяти в театральный обычно не берут. Но играть по-прежнему хотелось, вот и пошла в родной ДК. Для компании взяла подругу, с которой когда-то ходили в драмкружок. Прослушивание в Студенческом театре проходило всерьез, как в каком-нибудь МХАТе: в присутствии всей труппы. Подружку, которая в детстве играла главные роли, отбраковали, а меня, бывшую Ворону, взяли.
Первую роль — буфетчицы Зои — дали в спектакле «Хочу быть честным», который ставил по повести Владимира Войновича Марк Захаров. Чувствуете, какие имена были в этом театре? И тут я — гример-постижер... А Захаров режиссер специфический, долго объяснять свой замысел не любит. Ты или вписываешься, или нет. На меня он посматривал косо, что-то ему в моей игре не нравилось. Ребята тайком шепнули, что хочет заменить. Я, конечно, впала в отчаяние. В итоге судьбу решила брошка-хризантема, которую принесла из дому. Этот аксессуар и то, как я его на сцене прикалывала, Марка Анатольевича сразили. Спектакль прошел успешно, в театре я осталась. Оттуда вышло немало знаменитых актеров, например Ия Саввина, Алла Демидова. Правда, когда я пришла, они Студенческий театр уже покинули. Да и сам Ролан там не работал, но продолжал приходить на вечеринки. На одной из них и познакомились.
Закрутилось у нас в одно мгновение. В коммуналке в Среднем Кисловском у нас с мамой было уже две комнатки. Туда я Быкова и привела. Мама как раз уехала на гастроли с «Маяковкой». Вернулась, а в моей комнате новый жилец. Не скажу, что она пришла в восторг. Особенно когда поняла, что Ролан человек настроения: может запить, загулять. Как раз в начале нашего романа Быков из-за своих выкрутасов слетел с роли в фильме «Гори, гори, моя звезда», которая ему очень нравилась. Ее потом Табаков сыграл. Но Ролан — человек удивительный. Долго на него сердиться или злиться было совершенно нереально: кого угодно мог победить своим обаянием. И мою маму тоже победил.
С тех самых неудачных съемок в «Гори...» привез нам гостинец — мешок яблок. Вывалился с ним из такси, мешок чуть не с него ростом. Он маленький был, ниже меня на полголовы. И все рассказывал маме, как любит ее дочь. До сих пор храню его фото с надписью «Галочке Стахановой, хорошей моей, подруге моей, доброй моей». Много других отдала Лене Санаевой, когда она меня приглашала на вечер памяти Быкова, за что очень благодарна. Еще осталось несколько фото со съемок, на которые Ролан брал меня с собой: с «Сюжета для небольшого рассказа», с площадки фильма «Внимание, черепаха!», который Быков снимал уже в качестве режиссера. Даже в Сочи на съемки тогда вместе съездили. Я у него числилась ассистентом по реквизиту.
— Для себя у Быкова роли просили?
— Бог с вами! Никогда ни у кого ничего не просила. И путать личную жизнь с работой не привыкла. Один раз, правда, Ролан дал мне маленький эпизод в фильме «Телеграмма». Я там медсестру играю, которая Николаю Крючкову укол делает. А в картину «Сюжет для небольшого рассказа» меня взяли дублировать Марину Влади. Дублером называют человека, на которого выставляют свет в кадре, его часто снимают на дальних планах. В фильме я где-то на заднем плане прохожу по саду, а все думают — это Марина Влади. В «Трех сестрах» Самсона Самсонова точно так же дублирую Маргариту Володину. Правда, там еще в одном эпизоде чай приношу в костюме горничной.
— Почему вы с Быковым расстались?
— Само собой как-то все вышло. Мы с Роланом оказались очень разными, потому и не сложилось. Никак у меня не получалось подстроиться под его сумбурную жизнь. Наверное, не смогла понять гения. Говорю без иронии: Быков — гений несомненный. Но жить с таким не приведи боже. Помню, на съемках «Большой перемены», где он играл в паре с Овчинниковой, Люся меня потихоньку отвела в сторонку: «Галка, зачем тебе это надо? Бросай его...» Бывало, загуляет где-то, а мне звонит Ольга Матвеевна: «Галя, умоляю, выручай. Езжай, забери Ролика...» Так она его звала. Не представляю, как узнавала, где он гуляет, может, агенты у нее какие имелись. Чаще всего Быкова можно было найти в ресторане ВТО, и уговаривать уйти домой приходилось терпеливо и ласково — иначе не соглашался. Знаю, что и Санаева потом точно так же его из загулов вытаскивала. Но для меня это было слишком. А может, просто не так сильно любила. Говорю же, по-настоящему меня ни один мужчина за сердце не взял.
Незадолго до расставания с Роланом я серьезно заболела. Началось все с того, что он сам лежал в больнице — уже не помню, что стряслось, — и я пришла проведать, пирожков напекла. Решили прогуляться. Побродили по больничному парку, уселись под кустиками. Под ними, по сути дела, и распрощались. Хотя в тот момент об этом не догадывались. Стояла осень, и я на сырой земле сильно простудилась. Начался жуткий радикулит, разогнуться не могла. Прописали уколы, а медсестра, которая ходила их делать, оказалась нерадивой, плохо шприцы обработала — одноразовых еще не придумали — и занесла в кровь инфекцию. Начался сепсис, потом еще и воспаление легких подхватила. С температурой под сорок, почти без сознания меня забрали в больницу.
Ролан, конечно, приходил, приносил фрукты. Но мне как-то не до него тогда было. Все силы уходили на то, чтобы просто дышать, какая уж тут любовь. Ко всему прочему, как выяснилось уже в больнице, я была от Быкова беременна. Но ребенка после всех диагнозов сохранить не удалось. Слава богу, сама выжила. В какой-то момент меня перевели в палату, которую пациенты между собой называли «смертной»: оттуда дорога вела только на кладбище. Но я отчаянно, зубами цеплялась за жизнь. Каждый день на обходе лежала и шелестела: «Уберите меня из этой палаты. Я жить буду».
Упрямство и спасло. И еще, наверное, редкая четвертая группа крови: для переливания мне подходят все группы. А кровь в меня вливали литрами. Однажды ночью вдруг увидела: угол, который в русских избах называют передним — тот, где иконы, — в нашей палате светится. А у меня на груди будто лежит огромный крест. Страшно мне стало до ужаса. Чувствую, крест этот на меня давит, дышать не дает. «Ну все, — думаю, — пришел мой час». Только крест вдруг пропал, как растаял в воздухе. И стало легко-легко. А уже через день я пошла на поправку. Помню, выползла из палаты, по стеночке дошла до туалета. На обратном пути увидела весы. Дай, думаю, взвешусь. Встала на них и ужаснулась: тридцать пять килограммов. Это при моем-то росте! Но как только чуть полегчало, начала упрашивать врачей, чтобы скорее выписывали. До Нового года оставались считаные дни, а мне казалось, что если останусь в этой больнице в новогоднюю ночь, потом уже никогда из нее не выйду. Доктора говорили, что я сумасшедшая, но так уперлась, что они сдались. За мной приехала мама, привезла искусственную шубу — тогда носили огромные, мохнатые. Я ее надела и чуть не рухнула, настолько была слаба. Но Новый год мы с мамой встретили дома.
А роман с Роланом на этом сам собой закончился. В последний раз, как и в первый, мы виделись в ДК МГУ на каком-то мероприятии, посвященном юбилею Студенческого театра. Он был уже болен, но все равно курил. Поговорили мы тогда очень тепло. Я была с дочкой, познакомила их. Быков с Машей даже сфотографировался.
— Кто стал отцом вашей дочери?
— Я этого человека никогда не вспоминаю. Хотя за Машу ему спасибо. Дочь у меня замечательная. Рожала я для себя. Опять же мама поддерживала: «Давай, Галка. Тебе уже за тридцать. Останешься на старости лет одна». В те годы на матерей-одиночек смотрели косо, но я все-таки решилась.
Конечно, пришлось тяжело. Спасибо мама помогала. Но самое интересное, что после рождения Маши у меня стало налаживаться с актерством. Работала тогда костюмером в ДК МГУ. Пока сидела в декрете, к нам в театр пришел Роман Григорьевич Виктюк. А как вышла, он поставил новую, еще никем не игранную пьесу Людмилы Петрушевской «Уроки музыки», дал мне в ней роль. Успех у спектакля был ошеломительным, кто только не приходил на нас смотреть. И меня заметили.
Я считаю Виктюка своим крестным отцом. Роли, которые у него сыграла, все любимые. Надеюсь еще не раз с ним поработать. Кстати, когда-то он мне обещал роль... Надежды Константиновны Крупской. На театр начались гонения за слишком острые спектакли, и Виктюк заявил: «Надо, наверное, поставить пьесу про Ленина, тогда отстанут. Ты, Галюня, будешь Крупской». Потом, правда, передумал, забрал всех нас и отвел в Театр-студию ДК «Москворечье», где поставил один из моих любимых спектаклей «Девочки, к вам пришел ваш мальчик». Тоже по Петрушевской. И потом Виктюк меня еще не раз к себе приглашал — и в картину «Долгая память», и в антрепризу «Запах легкого загара». Ох, сколько же для меня этот замечательный человек сделал и как я ему благодарна! Когда начали расселять коммуналку в Среднем Кисловском, нам дали квартиру в Ясенево. Ее предстояло отремонтировать. Помог. Забегая вперед: в 1998 году мама умерла, а я как раз осталась без работы. Даже на похороны денег не было. Позвонила Виктюку, в ответ сразу услышала: «Галюня! Быстро ко мне!»
И первую большую роль в кино мне, по сути дела, помог получить Роман Григорьевич. Именно в его «Уроках музыки» меня увидел Евгений Евтушенко. И пригласил сниматься в свой фильм «Детский сад». Сценарий Евгений Александрович написал сам, на основе воспоминаний о ранних годах, проведенных под Иркутском. Когда узнала, что предстоит играть бабушку, даже немного опешила: мне было чуть-чуть за сорок. Да и не могла себя представить в роли бабушки шикарного, элегантного, американизированного поэта. Но он вцепился в меня мертвой хваткой, отстоял перед всеми худсоветами, которые морщили нос и советовали пригласить профессиональную актрису с именем. Меня утвердили, и Евтушенко повез группу в Сибирь, на ту самую станцию Зима, где жил мальчишкой во время войны.
Только там поняла, что в душе он настоящий сибиряк. Очень старался, чтобы и мы его дорогую Сибирь полюбили: водил по родственникам, возил на санях в лес на пикник. При этом сам ехал вдоль дороги на лошадке, которая оказалась для него слишком низкорослой: ноги чуть не по земле волочились, как у Дон Кихота. Мы всю дорогу хохотали как сумасшедшие. Правда бычка, которого Евтушенко велел изжарить, пришлось есть полусырым: перевелись, видно, мастера, которые могут приготовить на вертеле целого теленка. Зато строганина из омуля оказалась сказочной.
— После такой заметной роли не появилось искушения стать наконец только актрисой?
— Страшно было. На руках дочка маленькая, мама старенькая. А сниматься снова — то ли позовут, то ли нет. Да и образования не было. Так и рвалась на части: если приглашали в кино, с работы отпрашивалась, брала отпуск за свой счет. На меня фыркали: «Ишь, актриса выискалась». Но все-таки отпускали. В конце восьмидесятых повезло поработать с Кирой Муратовой на картине «Астенический синдром» и Александром Кайдановским. Саша особенно запомнился своей деликатностью и тем, как умел к каждому актеру отыскать свой подход. Фильм, в котором я снималась, назывался «Жена керосинщика». Многие роли играли непрофессиональные актеры, причем инвалиды. Съемки проходили в каком-то заброшенном полуразвалившемся доме на Арбате, и сама картина получилась мрачной, мистической, местами даже истеричной. Хотя обстановка на площадке была спокойной, без криков и нервозности — благодаря режиссеру.
Однако в трудовой книжке долгие годы было записано, что работаю билетером Дворца спорта «Лужники». Тоже, кстати, место интересное. Каких только у нас концертов не проходило: итальянская эстрада, американский балет на льду, Пугачева. Народ валил толпами. И хотя в билетерской иерархии я числилась человеком второго сорта — проверяла билеты не у дверей на главном контроле, а у входа в зал — но кое-что могла. Помню, Виктюка моего дорогого по блату сводила на итальянцев. Хоть чем-то отблагодарила.
В 1998-м меня сократили. Тогда и собрала в кулак всю смелость, альбом взяла с фотографиями: фильмов у меня накопилось прилично. И впервые в жизни решила стать профессиональной актрисой. Пошла по студиям, по рекламным агентствам. Толкалась во все двери. В итоге «выходила» себе работу. Первый ролик с моим участием про подсолнечное масло до сих пор помнят.
— Сегодня вы очень востребованы, снимаетесь, в том числе в молодежных проектах, тех же «Елках». Находите с молодыми артистами общий язык?
— Отчего не найти? Дело не в возрасте, а в том, как ты относишься к людям. Я к ребятам отношусь уважительно. Попросят совета — подскажу, не спрашивают — не лезу. Еще в конце восьмидесятых снималась в симпатичном фильме «Мы везем с собой кота», играла няньку в санатории-интернате для больных детей. Одна маленькая девочка спросила, как вызвать у себя слезы по заказу. Я подучила: представь, что у тебя дома живет какой-нибудь зверек — собачка, котенок, хомячок — и вот он умер... Девочка перед камерой так разрыдалась, что еле успокоили. Я себя ругала: дура старая, расстроила ребенка. А через много лет на каком-то фильме подходит ко мне молодая красавица, спрашивает: «Тетя Галя, вы меня не помните?»
Оказалось, стала та девочка артисткой, мой урок не забыла. Или на съемках сериала «Яблоневый сад» я подружилась с Люсей Свитовой. В сцене с Тамарой Семиной что-то пошло не так, и Тамара Петровна ее своими замечаниями до слез довела, а я утешала. С тех пор как увидит меня, сразу улыбается: «Ох, бабушка моя любимая». Звонит иногда, с праздниками поздравляет. С партнерами по «Елкам» я тоже подружилась. Они хорошие, веселые. Правда, иногда могут расшалиться. На последних съемках ребята так разошлись, что инвалидной коляской, в которой мою героиню бабу Маню возили, чуть декорацию не разнесли. Столб погнули, светильник уронили. Хорошо, что в коляске в этот момент вместо меня дублерша сидела... Так-то — дожила и я до дублерш! Берегут бабушку...
Я молодежь люблю. Если начинающие режиссеры из ВГИКа просят в дипломной работе сняться, всегда стараюсь помочь. Может, вырастут гении и я вместе с ними в истории останусь. Но когда что не по мне, могу отчитать. Особенно достается костюмерам. Недавно на съемках принесли юбку, а она вся на каких-то живульках. Говорю девчушке-костюмерше: «Переделывай!» Я эту работу до тонкостей изучила. И знаю, как много от костюмера зависит. Один раз из-за костюмерши нерадивой чуть Богу душу не отдала. Снимали мы в Переславле-Залесском фильм про войну «Чужие крылья», и полагался мне на съемках костюм — валенки и шинель. Наша костюмерша подобрала шинель чуть ли не на помойке и даже постирать не удосужилась. Я в ней походила дня три на съемках, а как вернулась домой, в подмышках пошли нарывы. Видно, там была какая-то инфекция. Хорошо, доченька по образованию медик: и уколы мне делала, и перевязки.
Маша в детстве немного снималась, играла в самодеятельном театре. Но потом сказала: «Мама, у меня такого дара, как у тебя, нет». Окончила медицинский. Мы с ней и с внученькой Лизой живем очень дружно. На одной из программ уже упомянутого Гордона обсуждали тетку, которая держит в квартире двадцать кошек, а с родными внуками не видится. Сразу сказала: мне этого не понять. Любимую кошку Ласку, которую подобрала на съемках «Таксистки», тут же пристроила в хорошие руки, как только у Лизы признали аллергию.
Внучка мною гордится.
Однажды взяла ее с собой на премьеру «Елок». Она там со всеми звездами перефотографировалась. Очень была рада: «Ты, бабушка, знаменитость!» А вот образ, который мне создали в «Модном приговоре», ей не понравился. Лизе больше по душе «традиционная» бабушка. Самой мне было интересно поучаствовать в этой передаче: смолоду особо модничать не приходилось. Хотя как могла старалась: все-таки во мне жила актриса. Да и мама была мастерицей на все руки. Помню, даже справила мне сарафан... из флага. Прибрала потихоньку один из тех, что дворники развешивали на домах к Седьмому ноября. В другой раз платье сшила как у Гурченко в «Карнавальной ночи»: белое в горох. Театр имени Маяковского как раз на гастроли в Ленинград поехал — там я в обновке и форсила. Однако на одежде всегда экономила, так что хоть на старости лет посмотрела на себя модную.
Честно скажу: я своей жизнью довольна. По кастингам уже не бегаю. Если приглашают, сразу предупреждаю, что пробоваться не буду: или утверждайте сразу, или не судьба. Играю много, будто наверстываю, что в молодости не складывалось. Рядом — дочь и внучка, самые любимые люди. Странно, конечно, что вот уже третье поколение нашей семьи живет без мужчин. Может, это какое-то проклятие? Ну да ладно, нам и так хорошо.
Галина Стаханова (Для тех кому интересен творческий путь актрисы) (Прочитано 2876 раз)
Похожие темы (5)
