Из повести «Ведьма из КарАчева», написанной по рассказам моей мамы, Сафоновой Марии Тихоновны (1903-1994).
Глава 24
Когда сватать меня стали?.. Да в пятнадцать. И приехали как раз на Мясоед, тогда на деревне женются и надо к весне работницу в дом взять. А девчонка я была работящая, достатком бедная… самая подходящая, вот и начали сватать. Как-то в воскресенье пришли к нам подруги, сидим мы, глядь так-то в окно, а к хате и подъезжають сани. Девчата так и ахнули: сваты! А в хату уже входють… старый и молодой:
- Здравствуйте! Где тут хозяйка? Мы сватать приехали.
Бросилася мака самовар раздувать, а я так-то гляну да гляну на жениха… Сидить он дородный, красивый, глаза голубые! Стал его отец объяснять нам, что они с Акуловки, что нужна им в дом хозяйка молодая, а то старая-то вот-вот помрёть, и что хозяйство у них, мол, большое, две коровы, лошади, овцы, гуси, свиньи… И вот он объясняить, а сетрёнка Динка подходить ко мне да шепчить на ухо:
- Смотри, дура, не соглашайся. Нашли себе работницу!
Но тут и мамка стала им сыпать, что у меня, мол, нет никакого приданого, а на свадьбу рушники надо, настольники, подарки всем родственникам:
- А где ж я возьму-то все это? Время голодное*, не до нарядов тутова.
Отец жениха выслушал мамку, встал, да и говорить сыну:
- Ну, значит, она нам не подходить. Подарки-то и отцу надо делать, и матери.
- А матери зачем? - жених вскочил: - Она ж помрёть скоро.
- Не смей мать обижать! - прикрикнул на него батя, да встал, шапку в руки и к порогу: - Поехали.
Тот просить его: да обожди, мол, давай поговорим, можить, ещё и сладим, а батя - своё:
- Нет, и всё! Вижу я, что другая тебе жена нужна, а не эта.
Раскланялися и уехали. А мамка обернулася к святому углу, перекрестилася да говорить:
- Ну и, слава богу! Да с таким хозяйством ты за два года старухой бы стала!
Вот и началося, то один посватается, то другой. Мне-то, конечно, все это интересно было, разговоров потом!.. но как жить буду, если просватають, и не думала. Любить-то еще никого не любила, а когда полюбила...
А вот так дело было. Жил в другой деревне гармонист модный, но иногда приходил с гармошкой и к нам на сходбишша, а звали его Рыжий. И все девки влюблялися в этого Рыжего, как придёшь на фабрику, так только и турчать о нём. А раз ребяты наши говорять: приходите, мол, нонча обязательно на сходбишше, Рыжий играть будить. Ну, хорошо, хоть погляжу на этого Рыжего. Собралися с девками, пошли... И правда, сидить, играить этот Кузя. Посмотрела я на него так-то и думаю: да какой же он рыжий? Волосы хоть и светлые, но не рыжие, и такой красивый! Глаз не отвести. А играить как!.. Ну, стали мы танцевать, он все играл, играл, а потом приходить наш гармонист, который кое-как пиликал, а Кузя сов ему гармошку: на-ка, мол, поиграй, отдохну я. Сел тот играть, а Кузя и подходить ко мне, и просить танцевать. И вот ты знаешь... как же сердце заколотилося от радости! Аж дышать нечем стало. Но станцевали мы с ним раз, станцевали другой, сел он снова играть, а потом вечер еще не кончился, а он:
- Всё. Хватит вам. Натанцевалися. Не буду я больше играть.
Девки просить, упрашивать, а он: не буду и всё! А сам всё-ё так-то на меня поглядываить. Потом берёть гармошку свою да ко мне:
- Можно с вами пойти? Проводить вас можно?
- Пожалуйста, - говорю, - веселей идти будить.
Я-то хоть и не одна шла, а с девчонками, но пошёл и он. Довел до дому, распрощалися… А у него недалеко от нас тётка жила, так что ж? Смотрю, и зачастил Кузя к этой тётке, как что - и приходить, а потом – к нам. И было это как раз на Святки, все Святки и проходил он ко мне. Как же я влюбилася в него!.. Но праздники прошли, иду я на другой день с работы, гляжу, а Кузя в конце улицы и встречаить. Довел до дому, постояли мы... Встретил и на другой вечер, а потом и каждый раз встречать стал. И старалася я с работы уже одна уйти, или впереди девчат выскочу, или отстану, да они и сами уже понимали всё: бяги, бяги, мол, тебя Кузя ждёть. И продолжалося у нас с ним так недели три, а в последний раз... Как будто вчера всё было!.. Проводил он меня до хаты, постояли мы чуть, а он и говорить:
- Разреши, Мария, я тебя поцелую.
И ты знаешь... не разрешила я. Испугалась!
А вот чего испугалася. Бывало-то, как какой парень поймаить на сходбишше, станить целовать, а от него либо шшами несёть, либо картошкой толченой, куревом, вот я и испугалася: ну, помилуй бог, и от него!.. Разлюблю же сразу! Как же можно было такую любовь убить? Вот и не разрешила… а он и сказал:
- Ну, раз не хочешь, так и не надо. Обойдёмся.
Постояли мы, поговорили... Потом мамка вышла:
- Ну, что ж вы мерзнете-то на улице? Заходите в хату.
Зашли мы, посидел он... и до-олго он посидел, а когда уходить собрался, то и сказал прямо при мамке:
- Завтра опять тебя встречу.
Ох, и какая ж радость у меня на душе была от этих слов! Такая радость, что забилася потом на печку и от счастья разревелася… А, можить, сердце и чувствовало что-то? Но только со слезами этими и заснула. А на другой день иду с работы, подхожу к назначенному месту, а его и нетути. Прошла немного, оглянулася… так до самого дома и оглядывалася. Домой пришла грустная, а мамка:
- Ты что такая? Видать, Кузьма не встретил?
- Нет, - говорю, - не встретил.
А вечером приходить к нам его двоюродный брат и говорить:
- Кузьма заболел. И велел передать тебе, Маня, что придти не можить.
Ну, тут у меня и отлегло от сердца, раз заболел, так что ж? Выздоровеить и придёть. Ан по-другому всё обернулося. Прошло два дня. И опять приходить этот двоюродный:
- Знаешь, - говорить - Кузьма так заболел, что бредить и все: Мария да Мария. Мать за ним ухаживаить и всё спрашиваить: «И что за Мария такая?»
У них-то в деревне таких девчат не было… И когда он мне всё это рассказал, то сразу подумала: ну, всё… это конец. Но как же хотелось сходить к нему, как хотелось повидаться! Если б крылья были, полетела б! Но ведь не пойдешь, не полетишь, что ж тогда люди скажуть? Засмеють потом: во, мол, к Кузе бегала! Нельзя было этого делать, никак нельзя... И еще сколько-то дней прошло, а потом... Прибегають девчата из его деревни и говорять:
- Кузя помер.
Так вот и закончилася короткая любовь моя. И казалося тогда: вовсе и не любовь это была, а рок какой-то. Потому рок, что уж такая сильная, что и места ей на земле не нашлося. Ну как могла перейти она в семейную жизнь? Нет, не знаю. Кто-то из нас должен был помереть. Ну... значить, он. К вечеру пришли подруги, заохали, затараторили о Кузе, а я сидела и только одного ждала: когда ж уйдуть-то? И когда ушли, залезла на печку, опустила занавеску и там-то, на печке, тайком от мамки и наплакалася вволю, наревелася. И ты знаешь... Сколько потом ни влюблялася, а такого чувства ни к кому больше не было. Ни-икогда. Наверное, такое только раз в жизни и бываить.
/История всё самое интересное/
Тема: Из повести «Ведьма из КарАчева», написанной по рассказам моей мамы, (Прочитано 976 раз)
