Бессмертный полк
Уже второе 9-е мая без тебя...
В памяти остался поющим свою любимую песню и вспоминающим свою молодость, где ты, будучи лейтенантом -
начальником автомобильной радиостанции прошел через всю войну "по путям-дорожкам фронтовым"...
Какая она, война, глазами обыкновенного человека? Не киношная война, не война с высоты позиций военноначальников, разрабатывающих стратегии и тактики,
а война в наблюдениях, в чувствах и эмоциях простого человека?
Не пожалейте времени - прочтите эти простые без прикрас воспоминания человека, которому на начало войны исполнилось 18 лет...
..............
- Помните, как состоялся ваш выпуск в военном училище?
- У нас из училища тогда выпускали и младших лейтенантов, и лейтенантов. Условия были таковы: если ты сдаешь экзамены по всем предметам на отлично и являешься радистом не менее чем второго класса — то получаешь звание лейтенанта, если эти условия не выполнены — получаешь младшего лейтенанта. Ну а я выполнил все эти условия и получил звание лейтенанта. Ну а как же? У меня была квалификация даже больше, чем радиста второго класса, а все предметы у меня были сданы на пятерки. И я, как говориться, с красным дипломом кончил это училище.
- Что было после окончания училища? Попали на фронт?
- Сначала направили меня в Москву, в отдел кадров войск связи. Оттуда направляли кого куда. Я был назначен начальником автомобильной радиостанции в 471-й отдельный батальон связи 35-го стрелкового корпуса.
- Что можете сказать о своем коротком пребывании в Москве? Чем запомнилась столица того времени?
- Я и говорю, что когда мы окончили училище, нас всех погрузили в эшелон и повезли в Москву. Там нас встретили люди из Главного управления связи. Они начали нас распределять кого куда. В общем, поехал выпуск наш в составе эшелона, до Москвы доехал, а потом началось распределение, стали, допустим, так говорить каждому из нас: тебе туда, тебе туда, тебе туда. И всех распределили по частям. Ну а так что мне запомнилось в Москве? Мы в Москве были всего два дня. Так что я, собственно, мало что помню. Люди были, как и во всех городах. Этих два дня, пока мы там были, в городе спокойно было.
- А что была радиостанция, на которую вас назначили начальником?
- Тут у нас сплеталось все черт знает как. Сама радиостанция, на которую я был назначен начальником, была авиационная, называлась она РСБ — радиостанция самолета-бомбардировщика. Но установлена она была на американской машине «Додж три четверти», это был вездеход такой, тягач артиллерийский, оборудованный. Вот на ней, на этой машине, я и работал. То есть, получалось что? Завод выпускал эти радиостанции для того, чтобы удовлетворить потребности авиации в радиостанциях. Так вот, эти радиостанции устанавливались-переоборудовались с некоторыми изменениями на автомобилях. Короче говоря, переводились в наземный вариант.
- Вы сказали, что готовили вас как начальников радиостанций для командующих. А вы к командующему попали?
- У меня, значит, было так. Я был в корпусе. Наша связистская команда — это был 471-й батальон связи. Я числился в этом батальоне связи начальником радиостанции. Но я держал связь командира корпуса с командирами дивизий. Моя работа вот в чем, например, там заключалась. Поскольку, когда я прибыл на фронт, войск там было несусветное множество, а с нашей стороны доходило до порядка 700-800 тысяч и примерно столько же со стороны немцев было, все время были обстрелы: снаряды рвались сколько угодно и где угодно. Войска должны были знать, где и кому что делать, так как на фронте каждый должен был выполнять свою работу на своем месте. Но телефонная связь не работала: ее невозможно было провести. Потому что на фронте было такое, что телефонную линию только проведут, а уже через пять минут она обрывается. Так что все управление частями нашего армейского корпуса проводилось по радио. И мы сидели на своей радиостанции и днем, и ночью. В машине же ночевали и кемарили, как говорят. Ведь вся работа велась у нас по радиосвязи. С утра до вечера работали: одному давали, от другого принимали радиограммы.
- Сколько у вас работало на радиостанции человек? Как у вас распределялись обязанности?
- У нас экипаж состоял из шести человек, это были начальник станции, старший радист и еще два радиста (чтобы круглосуточно работать, их было три), шофер и электромеханик, занимающийся двигателем. Вот шесть человек у нас было.
- Старший радист чем-то отличался от других радистов?
- Ничем. Они дежурили на станции. Да и я сам дежурил. Конечно, дежурил. Ну если видишь, что люди замаялись, почему не помочь? И очень часто помогал.
- Где проходили ваши первые бои?
- На Орловско-Курской дуге.
- Какая обстановка вообще там была, на Курской дуге?
- Обстановка была там, значит, такая. Мы туда приехали эшелоном. И вот, когда мы приехали эшелоном, то вот на какой-то небольшой станции остановились. А оказалось, что станция, где мы остановились, это был такой городишко на Орловщине — Новосиль. Вот этот Новосиль, который под самым Орлом находился, как раз и отводился нашему корпусу, который еще только-только с колес слезал. Вот мы вечером выгрузились, к утру подошли к этому к Новосилю и заняли свои места. Выгрузились. Но это был не один эшелон, а это примерно было эшелонов пять. Я знал свой эшелон. Вечером мы пришли, а где-то в 4 часа утра началась Курская битва. Когда мы подъезжали, все было тихо. А где-то утром так загремело и загрохотало, что стало неизвестно, что и откуда. Это было 5 июля 1943 года. Тогда началось наступление наших войск. Проводилась тогда такая артподготовка. Ну артподготовка длилась там примерно не меньше часа. То есть, час наша артиллерия и самолеты обрабатывали позиции противника. Там гул сплошной стоял. Грохот кругом был. Вот таким был у меня первый день на фронте.
В общем, начали мы наступать. Потом примерно неделю ходили туда-сюда. Было так, что то немцы нас теснят, то мы их тесним. И так неделю продолжалось. Через неделю немцы выдохлись и начали отходить. Тогда мы начали наступать на Орел. Где-то 5-го августа наш 35-й стрелковый корпус освободил Орел. В дальнейшем началось наступление сюда. Вот за Курскую битву я был награжден орденом Красной Звезды. Что еще сказать об этих боях? Я знаю, что когда освободили, там был камень на камне. Пока бои шли, я со своей радиостанцией и со своими радистами не знали покоя ни днем, ни ночью. Кстати, когда был освобожден Орел, 5 августа в Москве первый за время войны был дан первый артиллерийский салют победе наших войск.
- Помните, как непосредственно завершился разгром немецких войск под Орлом?
- Под Орлом, значит, такая ситуация была. У нас в стрелковом корпусе, которым командовал Жолудев, было штатных три боевых дивизии пехотных. Кроме того, было артиллерийских полков несколько, танковых полков было несколько, и того сколько-то набиралось. У нас на Курской дуге тогда была битва под Орлом. У нас в корпусе обычно было по три боевых дивизии. Но потом получалось примерно так. Проходит, допустим, три-пять дней, от дивизии остаются рожки да ножки, ее убирают в тыл на пополнение, а вместо нее дают новую. И так все время было. У нас примерно в нашем корпусе было дивизий двенадцать. Но они постоянные были. И вот так и было: три потрепанных уведут, а три новых на их место пришлют. Пройдет дней пять-семь, эти потрепанные опять уведут, а те - приведут... Обычно чередовались они, эти двенадцать дивизий, у нас. Так вот, в нашем корпусе таким постоянным сменщиком была вот 5-я стрелковая дивизия. И 5-я стрелковая дивизия нашего корпуса освобождала Орел. И вот первый салют нашим войскам был войскам, освободившим Орел. Это первый салют был в армии. После этого начали в честь побед наших войск ну в Москве салютовать. А 5-я дивизия получила наименование после того случая наименование — она стала 5-й Орловской стрелковой дивизией. В честь того, что она брала город Орел, ее так назвали.
- В каком состоянии был город Орел, когда вы в него вошли?
- Это только здесь, в Эстонии, такое говорят, что русские Нарву разбомбили, что русские Таллин разбомбили. А тогда же война была. Что об этом можно сказать? Там, под Орлом, весь район был в развалинах. Вот я на досуге про Курскую битву написал. Посмотришь, почитаешь. Что нужно — примешь во внимание. Что не нужно — не примешь во внимание. Вот, значит, я там написал, что первый салют был уже, когда Орел был взят. Тут я указываю, что это был первый салют во всей нашей армии.
- Это событие как-то отмечали?
- Нет. Это москвичи праздновали, а мы — нет.
- Где проходил ваш путь после Орла?
- Потом мы начали двигаться на Запад. После освобождения Орла мы двинулись в сторону Белоруссии на Бобруйск. Кстати, под Бобруйском было тоже окружено много немецких войск. И под Бобруйском же, в том котле, немцы бросили невиданное количество техники, машин и всего прочего. С Бобруйска мы дальше двигались на Запад. Ну, конечно, поворачивали иногда: то правее, то левее. Потом стали мы с Бобруйска дальше двигаться на Минск. С Минска пошли на Белосток, это — уже в Польшу. Из Белостока повернули мы на Кенигсберг. Вышли мы севернее Кенигсберга туда, к морю. Там дальше двигаться необходимости не было, так как кенигсбергская группировка была ликвидирована. И нас оттуда повернули на Берлин. Там, западнее Берлина, я и закончил войну. Когда война кончилось, об этом, конечно, было объявлено всем: от солдата до генерала. Кстати, из боев вспомнить хотелось бы следующее. Когда мы зашли в Восточную Пруссию, нам надо было прорвать линию обороны немцев. И было выделено со стороны Красной Армии два пехотных полка и один танковый полк. Они были должны совершить там прорыв. И вот для связи этих групп прорыва я был послан в группу прорыва со своей радиостанцией, чтобы они имели связь с нашим высшим командованием корпуса. В течение ночи то наши продвигались вперед, то немцы. И мы в течение ночи, эти два пехотных и танковый полки, все же прорвали линию обороны немцев. И уже на следующую ночь в эту брешь, которая была пробита, начали двигаться основные войска. Через два дня я вернулся на свое место. И за эту операцию меня наградили вторым орденом Красной Звезды.
- Насколько мне известно, ваш корпус участвовал в форсировании Днепра. Расскажите, пожалуйста, о том, как проходило это форсирование.
- Ой, с этим форсированием Днепра у меня есть личные воспоминания. Но стоит ли об этом говорить или не стоит? Но расскажу. На самом деле там, где все это дело происходило, была распутица. Это было как раз время весенней распутицы. Кстати, значит, когда уже форсировали Днепр наши войска, когда они перешли на правый берег этого его, то следом за ними, тут же прямо за войсками, шли укрепрайоны — так называемые укрепленные районы. То есть, вот эти войска проходили и сдавали свои позиции укрепленным районам. И вот, значит, как раз южная часть нашего корпуса, когда Днепр прошла, стала передавать свои позиции укрепрайону. У нас получилось так, что штаб этого укрепрайона был примерно километрах в 30 от нашего штаба корпуса, которым командовал генерал Жолудев. И вот, значит, во время передачи этих позиций мне было поручено наладить связь. И получилось так, что радиосвязи с укрепрайоном, которому наш корпус передавал позиции, не было. Дело в следующем заключалось. Радиостанция работала на расстояниях намного меньше предусмотренных по тактико-техническим данным: потому что весь эфир был забит, станция сидела на станции, и среди этих станций нужно было, значит, выискивать своих. А о другой связи и мечтать не приходилось. Там бесполезно было даже и думать об этом. И вот тогда наш командир корпуса приказал послать туда в штаб офицера, который смог бы разобраться, в чем дело, и установить радиосвязь с этим корпусом. И вот в нашем штабе корпуса, где людей всегда хватало: там были и начальник связи, и прочие-прочие, дали мне лошадь с седлом и сказали (а уже наши войска тогда форсировали Днепр): «Вот ты поедешь в такую-то деревню в такой-то укрепрайон и разберешься, что можно сделать, а что нельзя сделать.» И вот тогда я сел на лошадь, хотя до этого я никогда в жизни не ездил верхом на лошади. Мне привели лошадь с седлом, дали автомат, после чего я сел на эту лошадь и поехал искать этот штаб укрепрайона. А дело было к вечеру. Приехал, значит, я в одну деревню. А мне, как сейчас помню, надо было перебраться на другую сторону, на правый берег Днепра, туда, где располагался штаб укрепрайона. Уругом была распутица, вода шла поверх льда. То есть, лед еще не сошел, а вода там сантиметров на 15, поверх льда, уже была. Ну и я решил на лошади проехать по льду на ту сторону Днепра. Но на льду было скользко, как на катке, пока я ехал. И вот, лошадь несколько раз падала. И я вместе с ней падал. Я понял, что на лошади мне туда не проехать, это, значит, по этому скользкому льду. Я вернулся опять в эту деревню на берегу, откуда я начал форсировать-переезжать брод. Вернулся, значит, туда. Там у одной хозяйки я оставил лошадь. Ведь куда мне с ней было деваться? Мне через Днепр ее уже было не перетащить. Я, значит, поставил эту лошадь к этой женщине в сарай. Под седло подложил подштолку в этом доме. Автомат взял с собой. И пешком пошел. Потом пешочком я перебрался на ту сторону Днепра, нашел этот штаб укрепрайона. Но как мы там не бились, как мы там не мудрили, так мы связь с этим укрепрайоном так и не установили. Я там сутки пробыл. Вернулся обратно в эту деревню. Прихожу и вижу такое: моя хозяйка вся в слезах. А получилось там следующее. Значит, после укрепрайонов, которые двигались следом за нами, уже шли пограничники. И вот эта хозяйка мне и сказала: «Вот приезжали пограничники, увидели, что седло под столом лежит, и стали допытываться: откуда у тебя седло? Я и сказала: вот приехал советский офицер, коня поставил сюда, ему надо было на ту сторону Днепра, ему на лошади не проехать. Вот пошел пешком, а коня с седлом оставил здесь. Они и забрали коня с седлом.» Я ее тогда и спрашиваю: «А где там пограничники-то?» Она говорит: «А километрах в трех, в следующей деревне.» Я пошел туда к ихнему начальнику. Начальнику заставы или кто он там у пограничников был, я так и не знаю. Я ему и говорю: «Вы моего коня забрали?» Он говорит: «Забрали» Спрашиваю: «Седло от моего коня забрали?» «Забрали,» - отвечает. Тогда я ему говорю: «Так вот: я есть я, вот мое удостоверение, я выполнял свое задание. Отдавайте моего коня обратно и отдавайте мое седло обратно, я поеду домой.» А этот пограничник, с которым я разговаривал, был капитан. Он мне и говорит: «Знаешь что, лейтенант? Ты фронтовик, у вас там трофейного оружия попадает. А у меня солдат потерял автомат. Мы приведем тебе коня, седло отдадим тебе, а ты нам автомат дай, потому что мой солдат потерял его. А ты там на фронте себе найдешь.» Я говорю: «Ну хорошо! Бог с тобой. Забирай.» Отдал я им свой автомат. Они привели мне уже моего коня, уже оседланного. Я попрощался с этим капитаном и поехал дальше.
- А оружие добыли потом?
- Конечно! Ведь сколько при наступлении на Курской дуге солдат погибло? Если в Сталинграде солдат, который прибывал с пополнения, жил не более двух дней. Все!Его срок жизни был там такой короткий. На Курской дуге этот срок был еще меньше: сутки-полторы. Вот присылают к нам, допустим, полк. Пошли в наступление, значит. После наступления остались рожки да ножки. Оружие валяется. Потом ходили специальные команды, которые собирали трофеи. Так что мне было не пойти в поле и не взять валяющийся автомат?
- Штурм Кенигсберга чем-то вам запомнился?
- Когда дело касается взятия какого-нибудь крупного города, там не то чтобы где-то какая-то дивизия или корпус, а дивизия - это примерно тысяч 8-10 человек, а корпус — это где-то тысяч 15-20 человек, наступают. Там и слева, и справа, кругом идет наступление. Так что там можно было запомнить? Наших много было там. Наших примерно там было ну, может быть... Даже сейчас и не скажу, не назову никаких цифр. Ну как тебе об этом сказать? Там никто переписи населения не вел. Кенигсберг брал 3-й Белорусский фронт, по-моему. А сколько в этом фронте было людей, и это никому не ведомо.
- А у немцев сильные укрепления под Кенигсбергом были? Я, например, читал о большом количестве дотов, дзотов и других укреплений, которые там были.
- Я практически этих дотов не видел. Были они или не были, может быть, где-нибудь по окраинам города, может быть, на каких-то важных направлениях они и были, но я их не видел. Но нам же давали определенную полосу: оттуда и оттуда, там — граница, и иди напролом. Есть дорога, нет дороги, - это никого не касалось.
- Чем вам запомнилась Берлинская операция? В этой операции какова была ваша роль?
- Там у меня было то же самое, что и везде: дежурство, передавал и принимал радиограммы. Но получилось там так. Сначала был взят Кенигсберг. Войска, которые участвовали в его взятии, догнали немцев до Балтийского моря. Дальше все: немцы побросали свою технику и капитулировали, ну, то есть, сдались по частям. Те войска, которые освобождали Кенигсберг, освободились, они вдруг оказались вне дел. Больше уже немцам некуда было. В море они побросали все и посдавались. Тогда войска, которые освобождали или брали Кенигсберг, были перенацелены на Берлин. И так мы там оказались...
- Где больше всего приходилось работать: на Курской дуге, в Белоруссии или в Германии?
- А работать больше всего приходилось на Курской дуге. Там очень много было радиограмм.
- Когда вы наступали и немцев гнали, часто ли попадалась брошенная техника?
- Ой, этого было видимо-невидимо. Я видел такое большое скопище техники вот где. Например, под Бобруйском. Там на дороге много техники было брошено: и вправо, и влево, ни конца, ни края техники не видно было. Все забито машинами было всякими. И вот еще такое же большое скопище брошенной техники мне пришлось видеть под Кенигсбергом, когда уже немцев прижали к морю, и им деваться некуда было. Так там весь берег был забит этой техникой.
- Под обстрелы на фронте попадали?
- Конечно. Я и говорю, что когда меня спрашивают, почему я уцелел, будучи два года беспрерывно на фронте, где каждый только смотрит, как бы кого убить, я говорю: «Так меня Господь Бог спасал за то, что я был в Уральске в церкви, где была моя первая казарма!»
- А первый раз как попали под обстрел, помните?
- Конечно, помню. Первый раз было, значит, так. Я пытаюсь вспомнить. Ведь прошло с тех пор 65 лет уже! Памяти не так уж много и остается. Это было на Курской дуге. Моя жизнь со своей радиостанцией была как у самых настоящих цыган. Везде, где потребуется, я выезжаю. И вот однажды я получил приказ со своей радиостанцией отправиться на наблюдательный пункт командира корпуса. А наблюдательный пункт — это же место, откуда видно. Иначе же какого это черта наблюдательный пункт? И вот, значит, мы приехали на наблюдательный пункт нашего 35-го стрелкового корпуса. А наблюдательный пункт на высотках обычно делали: ну чтобы видно все было. Ну штаб корпуса был, допустим, километрах в 4-5 сзади, а наблюдательный пункт — это, значит, впереди выбиралось место, где, так сказать, повыше было обозрение. И вот мы находились там, на этом наблюдательном пункте. Как сейчас помню, там на наблюдательном пункте старшим был полковник Везняковцев. Это был один из заместителей командира корпуса.И вот, по нашей высоте и по нашему наблюдательному пункту к вечеру немцы начали обстрел. Через минут десять смотрим: к нашему наблюдательному пункту бегут наступающие немцы. Они, значит, на нашем участке предприняли атаку. Немножко дальше они бежали, чем была эта дорога, которая была видна. Конечно, в это время наши русские побежали. Уже вот, немцы подходили к высоте, на которой находился именно наблюдательный пункт и моя радиостанция там же была. Нам пришлось брать автоматы и отстреливаться от них. Откуда-то ни возьмись вдруг на пути отступающих русских (я даже не узрел и не успел заметить, откуда они взялись) появился заградотряд. И из этого заградотряда стали нашим говорить: «Ни шагу назад! Иначе мы вас сами перестреляем! Стой!» Мы между заградотрядом и немцами отстреливались как могли. И вот, когда начал этот заградотряд собирать наших отступающих, это было уже у меня за спиной, как раз наши и отбросили немцев. И примерно часа через три-четыре немцев остановили, и опять они отошли на свои позиции.
- Своих тогда не убили заградотрядчики?
- А этого я не знаю.
А второй раз я попал под обстрел тоже недалеко от того места, где и в первый раз, где-то тоже на Курской дуге. Но это было уже после этих боев. Там, значит, так было. Там такая в то время сложилась обстановка: то русские вперед побегут, то русские назад отступят, то немцы вперед пойдут, то эти же немцы назад отступят. Короче говоря, было так, что кто куда наступал и отступал. Там уже каждый хитрил как кто мог. Русские старались немцев обдурить, а немцы старались русских обдурить. В общем, в обстановке сложно было разобраться. И вот, в одном месте как-то появилась небольшая такая передышка. И вот наш командир корпуса решил сделать так: в момент собрать два полка, один пехотный полк и один танковый полк, и создать из них, из двух этих полков, группировку. Была назначена операция. Я опять получил приказ выехать в эту группу и держать связь, как и обычно полагается связисту. Надо сказать, что в то время мы уже были немного поднаторевшие в военной обстановке, начали немножко осваиваться в военном деле... Надо сказать, что, конечно, не я один поддерживал связь. Связисты были везде. Здесь таковая штука была. Например, в батальоне пехотном имелся свой взвод связи. Там и радисты, и телефонисты, и все вместе были. В полку была своя полковая рота связи. В дивизии — уже свой батальон был связи. В корпусе — кроме этих подразделений имелся тоже свой батальон связи. А уже в штабе армии был уже свой полк связи. Так что у пехотного полка была своя рота связи, которая была с полком всегда, у танкового полка была своя рота связи, а моя радиостанция была как бы для связи общей.
Так вот я, когда прибыл туда, зная, что кроме как на мою радиостанцию надеяться не на кого в этой ситуации, понял, что когда мы приехали в эту группу, немцы в таком-то месте были, а наши так-то наступали. А я обычно как поступал в таких ситуациях? Чтобы не было никаких фокусов, я ставил свою радиостанцию так, чтобы был свободный выход, если в случае чего придется отступать. То есть, я ставил машину задом к немцам, радиатором к выезду. Вместо того, чтобы просто ставить антенну (допустим, мачтой в 10 метров) я обычно ухитрялся залезать в отдельно стоящее дерево и там крепить антенну. Делал я так, потому что понимал: если придется удирать, не надо будет десятиминутного сворачивания — я быстро машину уведу с этого места. И вот там, когда я туда приехал, тоже обстрел произошел. Я приехал со своей радиостанцией к вечеру. Поставил, развернул, все было нормально. А наступление должно было быть начато в начале ночи. И вот тут, как только начали наши наступать, начался немецкий обстрел. Прошло какое-то время. Наши очухались, и начали обстреливать немцев. В общем, стреляли так: то наши стреляют, то — немцы. И так всю ночь продолжалось: то наши немцев отгонят километра на два, то эти опять наших. То туда, то — сюда. И так всю ночь гоняли один другого, а к утру, когда немцы уже почувствовали, что русские настырные и от своего намерения не отступят, по темноте снялись и ушли. Когда уже утром немцы начали отступать, а наши танки и пехота следовать за ними, гнать их, как говориться, вдруг появился над нашей колонной немецкий самолет. Совсем близко от этого дерева он пролетел. Летчик улыбнулся, рукой помахал и над колонной пролетел, но никакого обстрела не сделал, полетел дальше.
А тот самый прорыв был удачный. Он длился где-то двое — трое суток. Ведь операция - это не то что будильник, который звонит в назначенное и поставленное время. А там было так, что где больше времени потребуется, а где меньше. А я, например, со своей радиостанцией был там три дня. Я со своего батальона уехал с ними и вместе, значит, мы прорывали там оборону и дальше наступали. Тут немцы после нашего прорыва очухаться не смогли и начали полностью отступать. А наши войска вклинились в эту брешь и начали наступать... Вот такой был эпизод у меня!
- Под бомбежки попадали на фронте?
- Я же говорю, что в Ельце мы под бомбежкой рамы вытаскивали оконные.
- Я имел в виду время, когда вы были на фронте.
- Тоже попадали. Ну какой же это фронт будет, если этого не будет? Везде это было.
- Как начальнику радиостанции приходилось ли вам иметь дело с командующими армиями?
- Работать не приходилось, а видеться — виделся. С этими с командующими много таких курьезных моментов было. Когда я прибыл на фронт, моим командиром корпуса был генерал Жолудев. Он был известный: под Сталинградом он командовал дивизией. После же разгрома немцев под Сталинградом его назначили с повышением командиром нашего 35-го стрелкового корпуса. И он после Сталинградской битвы был переброшен туда, значит, на Курскую дугу. На Курской дуге он уже был командиром корпуса. И в это время мы, пополнение, готовящееся к наступлению на Курской дуге, тоже прибыли туда. Он прибыл командующим, а мы прибыли как его подчиненные. И он командовал корпусом бессменно до самой своей гибели. Хотелось бы еще сказать следующее. У нас в корпусе было по штатному расписанию три стрелковых дивизии, две артиллерийских бригады, истребительно-противотанковый полк и прочее-прочее-прочее. Были мы в 63-й армии. И нашим командующим армией был генерал-полковник Колпакчи. Кавказская фамилия была у него. Поскольку в армии полагалось три дивизии, столько-то артполков, а остальное прочее — подсобка, как говорили, то у нас на фронте было так: дивизия участвовала в боях примерно десять-пятнадцать дней. После этого от дивизии оставались, как говориться, рожки да ножки. Ее забирали, отводили в тыл на пополнение, людей пополняли, технику, ну и было там прочее-прочее. Через десять дней присылали новую дивизию. Ту дивизию выколотят немцы (будем называть вещи так, по-простецки) — ее отправляют в тыл на переформирование. У нас в нашем корпусе примерно было десять сменных дивизий: одну потреплют, так на ее место пришлют другую, эту потреплют — пришлют другую. Таким образом, чтобы обеспечить у нас полностью боеготовность, были прикреплены, которые часто менялись, десять дивизий. Пополнят — опять, пополнят — опять. Так что таких постоянных дивизий было у нас около десяти. Это — так, в порядке общего ознакомления с ситуацией. А так командующих видеть приходилось. А командир корпуса Жолудев так вообще все время давал мне радиограммы, они от него и шли.
- А как белорусы жили, в каких условиях, когда вы их освободили?
- А там, где раньше они жили, почти пустое место было. Одни пепелища. Люди жили в землянках. То есть, деревни были сожжены, как правило, города были разрушены. И вот жили люди в землянках, в бараках, - строили такие дощатые бараки. И вот так они жили. И хоть Хрущева Никиту Сергеевичу за это и ругают, что он хрущевками все застроил в стране, но в то время это было самое дешевое и благоустроенное жилье. Так он своими хрущевками вывел людей из этих землянок, из бараков.
- В Берлине пришлось вам быть?
- Пришлось.
- В каком состоянии был город, когда вы в него зашли?
- Он был не больше, конечно, разбит, чем наши города когда-то были разбиты. То есть, город практически был мало тронут. А если показывают в кадрах кинохроники развалины, так это в таких узловых местах, узловых опорных точках. Допустим, рейхстаг, какой-нибудь аэродром, какая-нибудь база. А так жилые дома все сохранились.
- У рейхстага были?
- У рейхстага был, а внутрь не заходил.
- День окончания войны вам чем-то запомнился?
- Но день запомнился этот чем? Что стреляли и стреляли, а потом вдруг стало тихо. А потом опять поднялась невероятная стрельба: стрелял кто во что горазд. А потом уже, честно говоря, фронтовых 100 грамм было. Кто 200 доставал, кто сколько пил, кто как отмечал. Начали отмечать, короче говоря, победу уже спиртным.
.....................................
Отец был довольно молчаливым, и очень редко удавалось его разговорить на какие-то темы, в том числе и о войне...
Это лишь небольшая часть воспоминаний друга моего отца (его уже тоже нет...),
с которым они прошли бок о бок, работая на аналогичных радиостанциях в одном батальоне связи, через всю войну...
Спасибо им всем и вечная память...
ссылка
Бессмертный полк (Прочитано 703 раз)
Похожие темы (5)
