Голос в голове
Сегодня я хочу рассказать историю моей бабушки, Клавдии Афанасьевны. Да, это в честь её меня назвали. Ещё в раннем детстве слушала я эту рассказку как завороженная. Излагать буду от бабушкиного имени, так проще…
Это случилось сразу после окончания войны. Я тогда была совсем юной девочкой, около 15 лет мне было всего. Нас немец в 42 году в Германию угнал, ну и после освобождения мы домой возвращались к себе в деревню. Тяжело было тогда так, когда пешком шли, когда подвозил кто. Много шло народу с нами. Вот и в тот день мама нашла мне место у деда одного на телеге. А я уставшая была такая, вымотанная. А телега доверху набита была тюками да барахлом всяким. Я на узел забралась, сижу, ну, и задремала. Конечно, мы же тогда по нескольку суток не спали, негде было попросту. Вот и уснула я сидя, укачало меня, ну и ковырнулась прямо вниз на землю . И головой шибко стукнулась, да так ,что сознание потеряла. Все переполошились, подбежали, давай мне помощь оказывать. Это мамка мне уже потом рассказывала.
Еле меня откачали да в чувство привели, кровищу-то еле остановили, кой-как перевязали, да и опять в дорогу. Помню — иду, голова болит, тошнит, а идти надо. Вот и пёрлася из последних сил. Вымоталась вся — ужас! И тут, на второй день моих страданий, я услышала голос. Мужик какой-то говорит мне:
— Клавдя, я твой дедушка, ты меня не знаешь, но хочу тебе помочь. Вы сейчас мимо деревни пойдёте, так идите мимо, не останавливайтесь. Хоть и темно будет, а на ночлег не оставайтесь там, иначе вас всех убьют, а имущество ваше и документы украдут.
Я думаю, что такое? Кто говорит то со мной? Рассказала маме. Та только головой качает, наверно, подумала, что у меня после травмы «крыша едет». Потом плакать начала. А голос всё не унимается и то же самое мне велит. Дескать, пройти мимо деревни. Через пару часов смеркаться начало, а мы, и впрямь, к деревне вышли. Наши попутчики, семья два человека, на ночлег в один дом напросились. Мама тоже хотела, но я стала плакать и не пускать её туда. И пошли мы в лес. Там шалаш построили и переночевали. А с утра пошли обратно в деревню, покушать поискать и узнали новость. Ту семью, да вместе с хозяевами, где остановились наши попутчики, зарезали, а тела их выкинули на дорогу. Вещи и документы пропали.
И поняла я тогда, что голос правду мне говорил. Стала я у мамы расспрашивать про дедушку, так она сказала, что тот помер давно, ещё до войны и разговаривать не может. Но я-то знала, что это не так. И стал меня деда о всяких разных опасностях с тех пор предупреждать. Туда не ходи, мол, банда нападёт, из этого колодца воду не пей — холерой заболеешь, в этот поезд не садись — там тиф подхватишь…
Вот так, с горем пополам, мы до области-то своей добрались. И там случилось вообще жуткое. Ночевали мы как-то в старой разбомбленной конюшне, один корпус с крышей стоял только, там мы все и улеглись, главное, чтоб дождь не мочил. Сплю, и вдруг меня среди ночи дедов голос будит. «Вставай! — говорит. — Буди людей. Бегите в поле, иначе беда будет!» Ну, я встала, да как заору! Бегите, мол, все, спасайтесь. Некоторые побежали, а некоторые послали на три буквы и сказали мне заткнуться и не мешать спать.
Сперва ничего не происходило. Мы в поле под дождём полчаса простояли и хотели обратно идти, как вдруг крыша у конюшни рухнула, видать, воды налило. Вот беда-то какая! Те люди, что там остались, все пострадали. А меня очень уж благодарили тогда те, кто спасся. Особо за то, что дети невредимыми остались.
Ну, а потом мы до дому дошли, его, правда, не было уже, немец сжёг. Но мы отстроились и стали жить нормально. Дедушка мне помогал много лет ещё, подсказывал. А в 18 лет я с мужем своим будущим познакомилась, сперва мы встречались, потом поженились. А дед-то мне как-то ночью и шепчет, что типа надо вам в церковь сходить, к попу, и тайно от властей повенчаться. Времена тогда страшные были, так мы убережёмся, мол, да проживём долгую и счастливую жизнь. Ну мы с мужем так и сделали, пошли и обвенчались.
С тех пор голоса дедова я больше никогда не слышала. Покинул он меня, видать, на мужа оставил. А муж мне действительно хороший попался. Любил меня очень. Вот так вот...
Дозвалась (повтор
)
Автор: December
Со слов моего деда, эти события произошли в середине 1970-х годов, в его родной деревне, что находится на юге Сибири. Деревня и поныне населена и исчезать с лица земли не собирается. Мой дед, зовут его Андрей, в ту пору работал мотористом в колхозе. Работы хватало за глаза, особенно в пору посева и сбора урожая, деньги платили очень хорошие, хоть и приходилось в буквальном смысле жить в полях.
Поздней сухой весной бригада, где трудился мой дед, заканчивала работы на отдаленном поле. Работали без выходных уже почти две недели, но никто и не подавал виду, что устал, никто не позволял себе схалтурить или уйти с поля раньше коллектива. Быт был организован здесь же: легкий деревянный навес, под ним большой общий стол с лавками, пара умывальников. Недалеко стояли бытовки на колесах, где все и ночевали. Поле соседствовало с густым лесом, который постепенно переходил в непроходимую тайгу. Так вот, однажды, когда они всей бригадой после долгого трудового дня сели за стол ужинать, к ним из леса вышла женщина. Дед описывал ее как высокую и худую, с необычными чертами лица: «Вроде лицо и красивое, нос, глаза на месте, ямочки на щеках, улыбается, но смотришь на нее и понимаешь, что будто не человек это». Одета она была в серую длиннополую одежду из какого-то грубого домотканого сукна. «Такой одежи я уж лет 30 не видывал, это ж еще при царе наверно так одевались, тяжело жилось, видать, тогда» — говорил дед.
Вся бригада словно оцепенела, все разом отложили ложки и уставились на незнакомку. Та постояла немного в тени сосен и подошла прямо к столу. Кто-то из ребят молча подвинулся и предложил незнакомке присесть, другие гостеприимно налили полную миску борща и поставили к освободившемуся месту. Но незнакомка даже не посмотрела на предложенное угощение, она громко вскрикнула и направилась к одному из тракторов. Тут оцепенение, видимо, прошло, так как бригадир, беспокоясь за сохранность казенного имущества, сказал ей: «Куда это ты, милая моя, лыжи-то навострила? Смотри мне, не озоруй, а то знаем мы ваших. Ходят, мол, дай дядя за рулем посидеть, а сами по карманам в спецовке шарют».
Далее буду описывать события словами деда Андрея.
Мы тогда еще посмотрели на старшого, мол, ну что с тебя, убудет что ли, пусть ходит, не унесет же она этот трактор в подоле. Но Иван Савельич разошелся: «Уходи, — говорит, — отсюда! Ты с какой деревни? Вот на тебя напишу жалобу, что мешаешь людям работать!». А она даже не глянула на него, подошла к трактору и давай нюхать его. Ну, вот прямо картина, стоит деваха, нос свой к двигателю прислонила и нюхает. Ну, мы прямо заржали тогда все разом, словно отпустило нас что-то. Кто-то закричал ей: «Глупая, ты ж солярки-то щас нанюхаешься, потом блевать будешь. Уйди, дура безмозглая!». Ну, в общем, давай ее по-всякому, и про еду забыли, и про все на свете.
А девка-то постояла так, словно и не слышала она нас, потом подняла голову и в поле сиганула бежать, да так быстро, что даже ног не видно было. Мы все повскакивали с лавок и бегом к трактору, а ее и след простыл, даже травы примятой не видно. Только Арсеня наш, с Ивановской который, разглядел у пруда уже ее. Как и не бежала будто, стоит себе и на нас зыркает. Ну мы чот поорали ей, да за ужин обратно сели. Как сели, так и ахнули: борщ весь скис, аж зеленой плесенью покрылся. Хлеб в черных пятнах, аж брать страшно. Кто-то в голос на повариху давай орать, той аж дурно стало, унесли несчастную в бытовку. Стоим вот всей ватагой вокруг стола и чешем репы, что за чертовщина такая. Тут кто-то из наших и спрашивает: «А Иван Савельич-то где?». Оглянулись — и правда, нету бригадира.
Давай звать его, сбегали к поварихе до бытовки, нету там его. Вот только недавно с нами был, орал на эту дуреху и словно сквозь землю провалился. Трое парней кинулись по ближайшим кустам, может, живот прихватило от борща у старшего, но и там тоже нету. Орали, орали, все без толку. Ну прикинули уж, что сам найдется, не маленький чай. Борщ, само собой, на землю вылили, хлеб в костер поскидывали. А жрать-то охота, весь день, считай, на работе. Из продуктов только картошка осталась. У поварихи натурально отшибло весь разум, только лежит да охает. Залили в нее 100 грамм водки и оставили отлеживаться.
Ну, посовещались мужики, да и решили до деревни съездить за харчами, километров 12 в одну сторону, на тракторе часа за полтора-два управиться можно, да заодно фельдшера для поварихи привезти. Вроде решить-то решили, но чего с бригадиром-то делать — не понятно, пропал ведь человек. Ну, тут я, вроде как самый старший после Савельича, и решаю: в общем, езжай, Арсеня, на моем тракторе, а мы тут останемся, да бригадира дожидаться будем. Отцепили плуга, завели трактор, сел, значит, Арсеня в кабину и тут же выскочил оттуда весь белый. Ноги говорит. Ноги из-под трактора торчат, с другой стороны. Там как раз тень от деревьев, только с кабины и разглядишь.
Подбегаем: точно, лежит кто-то под трактором. Кинулись ближе — бригадир наш там. Мы его за ноги давай дергать, мол, Савельич, вылазь оттуда, потом взяли втроем да вытащили его волоком. Бледный весь, лицо все маслом машинным закапано, но вроде живой, дышит. Мы водой его давай плескать, по щекам бьем, не приходит в себя. В бытовку, к поварихе отнесли, а Арсеня тут же по газам в деревню, за фельдшером и участковым.
Про бабу эту чудную и забыли уже все, потом спрашивал своих — никто не помнит, стояла она так же в поле, иль нет. Прошло наверно с полчаса, выходит из бытовки бригадир, очухался, значит. Лицо все отекшее, словно с попойки. Мы, значит, сидим все за столом, смотрим на него, молча курим. Савельич подходит к нам и говорит: «Уезжать надо отседа, мужики. Место тут плохое, беда будет». Мы ему: «Иван Савельич, шли бы вы обратно, отлежались бы в тенечке, щас вот Арсеня фельдшерицу привезет, посмотрит вас». Про милиционера как-то промолчали все, мало ли чего. Так он хвать сразу первого попавшегося за грудки, Сенька это был, Валерки твоего другана дед, да закричит ему в лицо: «А ну, тать твою растак! Собирай железяки, да бегом отседа, в колхоз. Все!!» У меня аж душа в пятки ушла, никогда таким не видел старшого.
Ну, мы поглядели друг на друга, папироски потушили, да давай вещи собирать. Кто-то полез навес разбирать, так Савельич закричал: «Брось его! Давайте соляру забирайте всю и технику».
Я к нему подхожу и спрашиваю так негромко, мол, чего случилось-то? Он посмотрел на меня и снова: «Беда будет, уходить надо».
Какая беда, где, когда — ничего от него не добился, молчит, да по сторонам зыркает. Потом и вовсе побежал к полю, как раз к тому месту откуда эта баба убежала. Постоял, значит, поглядел вдаль, в сторону пруда, потом к нам вернулся. Мы уже к тому времени были готовы выдвигаться. И тут-то все увидели тучу! Шла она сперва медленно, со стороны леса. А потом ветер налетел такой хлесткий, ну точно быть урагану. Подумали — уж не про эту ли беду говорит наш бригадир? Ну да, радости мало, навес сорвет, да одежду забытую пораскидает по всем гектарам, но ведь не в первой же это. Тех, кто в страду работал не первый год, этим не испугаешь.
А тут еще трактор, который баба та нюхала, не заводится. Уж все завелись, на дорогу потихоньку выползать начали, а он ни в какую. Дергают, дергают его, значит, он только чихает и все. Уж не помню чья была машина-то. Савельич, значит, подбежал и кричит снова: «Бросай его, ехать надо!». Схватил того мужика за шиворот и потащил к дороге. Ну, уж никто и тут спорить не стал, да и надоел этот балаган всем, домой так домой! А трактор потом заберут, никуда не денется.
Ветер уже сильный был, уж подлесок к земле начинал пригибаться, и туча эта все ближе и ближе — вот-вот хлынет. Это мы уже порядком отъехали, километра три-четыре, как вдруг запахло дымом. Вот так резко и сильно, а потом смотрим — глазам не верим, снег повалил. Я назад-то оглянулся, а там все красно! Тайга горит за нами, а то не снег, а пепел валит! Ой, что тут началось, все по газам дали, справа-то поле целинное сушняка, а слева-то лес стоит, вот как догонит нас пожар, тут и останемся. Смотрю, повариха в прицепленной бытовке крестится и на поле показывает, а там тоже огонь скачет — отрезает, значит, нам дорогу.
Ну, выехали, значит, мы уже к реке, там огню не достать уж нас. Трактора поближе к воде подогнали, моторы не глушим, а сами из кабин повыскакивали, смотрим на это зарево и бригадира давай выпытывать — откуда узнал про пожар? Ведь ни дыминки не было.
Ну, он уже успокоился, беда миновала, стало быть, и рассказать можно.
«Погубить, — говорит, — она нас хотела ведь, девка-то эта. Уж и не знаю, кто это такая, ведьма иль дух какой злой, но не получилось у нее ничего».
Мы все рты пооткрывали, слушаем его, значит, дальше.
«Пошел я к ней, значит, разобраться, кто она такая, и чего ей надо. Убежала-то она от нас далеко и прытко, даже и не видел никто, как так вышло. Пошел я через поле, она все машет и машет мне рукой, зовет, видимо. Я ей кричу, мол, иди сама сюда, не злимся мы на тебя. Она не обращает внимания и все тут, машет и машет, потом давай в меня пальцем тыкать и чего-то прикрикивать, видимо, что б торопился, шел к ней. Прибавил я шагу, сам иду и чувствую, на сердце тяжело становится, будто кто-то изнутри меня начинает потихоньку сдавливать. Тут мне и страшно стало, и уж решил плюнуть на нее, да назад повернуть, но не могу, словно тащит она меня к себе. Ни головы повернуть назад, ни рукой помахать уже не могу. Только ноги сами передвигаются. А баба эта, смотрю, заулыбалась так страшно, рукой своей все сильнее замахала и клокочет что-то про себя. Лицо жуткое, словно из бумаги мятой большой комок вместо головы. Рот огромный и круглый стал, вроде как у рыбы какой, глаза серые, мутные, словно из слюды — вот так уж близко к ней подошел я. От страха давай вспоминать молитвы да заговоры, да ни помню ни одной, хоть и крещеный. В голове только «Господи, спаси, убереги от нечистого», да матушку свою покойницу вспомнил, она у меня набожная была, начал в памяти перебирать, как мы в церковь ходили, какие слова там говорили. Уж как давай я все эти слова церковные про себя повторять, потом уж и молитву «Отче наш» вспоминать начал, забубнил ее шепотом. Чувствую, как тяжесть уходить-то начала, ноги подкосились, упал я аккурат на колени и давай тут же крестится. Уж как я только не крестился, и слева-направо, и наоборот, и руками обеими по очереди. И помогли молитвы со знаменьем — завыла чудище и в пруд кинулась, там и пропала, даже рябь по воде не пошла. А я все стою на коленях, в себя, значит, прихожу, и тут слышу гудит сзади, как будто огонь в печи, и дымом пахнет. Встал я на ноги, обернулся назад, а там горит наш балаган, вместе с техникой, поле горит, тайга полыхает! И меня тут же огнем накрыло. Ничего не помню потом. Как уж под трактором очутился, ума не приложу. Как в себя пришел и понял, что живой, то долго думать не стал, не зря мне видение это явилось. Стало быть, не зря!»
Уж мы тут и креститься, и молиться давай, бригадира хлопаем по плечам, спаситель наш. Не знаю, сколько времени мы там на берегу стояли, уже и с других полей подъехали бригады, увидев зарево-то наше. И Арсеня с подмогой из колхоза прикатил. А пожар долго еще бушевал, весь лес выгорел, поля и наш балаган начисто сгорели, только груда железа от брошенного трактора осталась, до сих пор тама стоит, никто даже на металлом не утащил — боятся.
Уже позже, знающие люди предположили, что баба эта была дух злой, вроде как полуденница называется. Раньше предкам нашим всячески вредила эта нечисть, поэтому и пахали, и сеяли по древним правилам, в самый зной не трогали поля — знали, что это самое время для духов полуденных. Уживались раньше предки наши с духами и жителями лесными, а с приходом новой власти подзабыли небось, вот и пыталось «это» нас прогнать иль сгубить. Видать, уж сильно мы ей докучали.
Но самое страшное, что не спасли молитва да крест Ивана Савельича от злой полуденницы. Поле это, хоть и сгорело начисто, и засеивать его не стали, но на следующий год колхоз его все-таки прибрал к хозяйству. Я уже в этот год работал помощником главного механика на базе МТС, а Иван Савельич все так же бригадирствовал. Так вот, мужики говорят, проснулись утром, а его нету, пол дня искали — нашли в пруду том, утонул, бедолага. Будто ночью полез купаться и утоп, а пруд-то — куры ноги полощут в нем. Дозвалась, видать, полуденница!...
Дом злобыАвтор: Gecko0600
История эта абсолютно реальна и произошла со мной 5 лет назад. Я тогда, как и многие в 22-23 года, увлекался тем, что прозвали сталкингом. Заброшки, метро, канализация и т. д. И вот, однажды (как в песне — «помню, чей-то был тогда день рождения»), рассказывая случайному застольному собеседнику о «подвигах» нашей группы, я получил от него встречное предложение. Заглянуть к нему на огонек, увидеть кое-что интересное.
Об этом разговоре я не забыл, и через день, договорившись предварительно, наша группа приехала к невзрачному двухэтажному дому, в котором и снимал комнату наш случайный знакомый.
Хозяин сразу попросил оставить в машине все, что могло послужить оружием, даже перочинный нож отнял, и только после этого повел нас в дом.
Небольшая комната, заставленная старой ветхой мебелью, неизменный ковер на стене, чистый пустой стол. Хозяин предложил присесть и подождать немного.
Если честно, я не помню, когда это началось. Меня будто накрыла волна. Волна раздражения, беспричинной ненависти, быстро переходящей в слепую ярость. Через пару минут я, сам не зная почему, ненавидел своих лучших друзей и готов был буквально вцепиться им в горло. Хозяина — малознакомого человека — я ненавидел ещё сильнее. В какой-то момент в голове вспыхнуло: «Уходить надо, быстро!» Видимо, не у меня одного.
Мы все втроем буквально выломились из квартиры, а волна ярости тут же схлынула, оставив какое-то... непонимание. Что это, мать его, было?
К нам вышел хозяин и предложил войти еще раз, теперь по одному. Я вошел в квартиру один, но не почувствовал и тени тех чувств, что испытывал в прошлый раз. Наоборот — мне было тихо, светло, уютно.
Чуть позже я сидел за рулем и ждал, пока мои друзья по одному побывают в странном доме и погрузятся в машину. Краем глаза глянул в зеркало заднего вида и увидел в окне той квартиры бабку. Обычную такую бабушку в платочке. Она смотрела на нас и часто-часто кивала, открыв рот.
Страшноватая картинка, скажу я вам. Более того, в однокомнатной квартире никакой бабки не было. Резко обернулся — нет бабки, пустое окно! Глянул в зеркало — стоит, кивает. Повернулся — нет бабки, мать её! Про это я никому не сказал, списал на нервное напряжение.
К машине подошел хозяин, попрощаться.
— Слушай, как ты тут живешь вообще? — спросил я.
— Да нормально, только гостей не вожу.
Вот и все.
* * *
Насколько я знаю, этот человек до сих пор живет в той квартире, соблюдая некие правила, жизнь его ничем не отличается от других. Про тот дом раскопать тоже ничего не удалось — обычные коммуналки в шаговой доступности от вокзала и тюрьмы. И людей там погибло не больше и не меньше, чем в других подобных местах...
Не пейЖиву в небольшом городе на севере Сибири. Где-то неделю назад случилось кое-что, совершенно не удивительное для России — из крана потекла слегка ржавая вода с лёгким металлическим запахом. Я человек брезгливый, поэтому сразу же выключил воду и отправился на балкон, где у меня хранятся соленья, компоты, морсы и варенья, чтобы открыть баночку компота. Отстаивать воду в фильтре я не стал.
На следующий день вода была такой же ржавой, металлический запах стал более резким. Я чистоплотный, моюсь ежедневно, а тут уже второй день не смог душ принять. Собрался, пошёл на работу, надеясь, что никто не почувствует запах пота, исходящий от меня. Люди с раздражением и небольшим любопытством смотрели на меня искоса — потный мужик — не самый приятный сосед.
На работе ко мне подошла коллега и предложила воды. Просто воды. Протягивает мне стакан и смотрит с ожиданием. Поблагодарил, взял стакан, а там ржавая вода. Коллега отошла на пару шагов, повернулась и стала наблюдать за моими действиями. Я улыбнулся, поставил стакан на стол и сказал, что выпью позже. На её лице мгновенно появилось раздражение и отвращение.
Вечером зашёл в маленький магазин, взял пару пятилитровых бутылок воды и еще кое-что по мелочи. На следующий день ничего не изменилось. С утра я обтёрся влажными салфетками и пошёл на работу. На этот раз на улице люди смотрели пристальнее и с большей неприязнью. Самое интересное, что люди стали более молчаливыми, а их действия, наоборот, более слаженными.
Когда шёл домой, то решил срезать путь между гаражей, где увидел пару бомжей, греющихся у маленького костра из мусора. Один из них попросил пару рублей на опохмел. Я сунул бомжу в руку полтинник. Бомж тут же схватил меня за рукав, сказал, что есть разговор. В обычной ситуации я бы быстро освободился от хватки тощего человека, но из-за событий последних дней, мне стало интересно, что он может мне поведать.
— Ты, мужик, воду-то не пей из-под крана, хреновая она какая-то. Васька, наш друган, который в подвале живёт, постоянно пьёт водопроводную воду, а тут уж какой-то очень странный стал. Воду в стакане постоянно протягивает и молчит. Насилу от него отбились. А люди? Мы уже с десяток людей просим подать, а они знаешь, что предлагают? Воды попить. С ума сошли, что ли? Мы тут сидим, пьём пиво, а они подходят и предлагают воды, сроду такого не было. Пару часов назад я видел, как какая-то тётка силой заставила ребёнка выпить этой ржавой дряни. Я ей крикнул, мол, что ты делаешь-то, дура, а она глянула так на меня, что аж страшно стало, ей богу.
Потом он остановился, задумался, почесал бороду и сказал снова:
— Ты, мужик, не пей эту воду, странная она.
Несколько дней назад я бы не стал слушать какого-то алкаша, но сейчас его слова звучали убедительно. Через день я увидел того же бомжа, вернее, он меня заметил. Подошел и предложил попить воды.
Дом для нечистиРыбалка удалась. Рюкзак, полный окуньков и щук, приятно давил плечи. По совету местных я решил выйти к электричке, пройдя через улицу довольно крупного села. Обогнав стадо коров с пастухами, я присел на скамейке возле забора небольшого дома и закурил. Через дорогу, во дворе двухэтажного дома деловито стучал по усохшему дереву дятел, наполняя округу монотонными звуками, похожими на выстрелы детского автомата.
Дом казался странным. В такой приятный летний вечер его окна были закрыты, нескошенная трава в человеческий рост лохматыми космами пробивалась через штакетник забора. Ворота возле скамейки со скрипом распахнулись, и из них появилась сухонькая старушка в цветастой косынке и с палкой в руке. Она с интересом посмотрела на меня, поздоровалась и присела на край скамейки.
— Зараз корову прыведуть, — пояснила старушка. По всему было видно, ей хотелось поговорить с незнакомым человеком. Времени до электрички было достаточно, и я спросил у пожилой женщины, кивнув прямо:
— Странный дом. Большой, но какой-то запущенный. В нем никто не живет?
— У тебя мать жива, аль похоронил? Часто к ней ходишь? — неожиданно спросила женщина.
— Мама жива. Навещаю, но мог бы и чаще, — виновато ответил я, сжав пустую сигаретную пачку.
— Катря тут жила с семьею, да все уж в землю легли. А в доме только бесы хороводы водят.
Я приподнял брови и внимательно посмотрел в лицо старухи, молча прося продолжения. Бабка покосилась в сторону улицы, откуда должно появиться стадо, уселась поудобнее и не спеша начала рассказ.
«Давно это было. Где-то в начале шестидесятых потянулись в наше село люди из Курской области. Говорили, что на Украине жилось лучше. Приезжали семьями и поодиночке. Переселенцам совхоз выделял участки под строительство, кое-какие деньги, стройматериалы и корма выписывал. Так у нас появилась Катерина. Очень скоро и сестра к ней приехала.
Девки быстро замуж вышли, и молодые семьи начали строиться. Работали в совхозе, держали большое хозяйство, постепенно приходил достаток. А с ним и запросы. Решила Катря двухэтажный дом построить. Первый такой на селе. Но денег на строительство не хватало. Написала она матери в курскую деревню, к себе жить приглашала. Мать продала дом и приехала к дочери с котомкой и вырученными деньгами. Пока молодые строились, Поликарповна четверых внуков нянчила, куховарила, хозяйство вела, по стройке помогала.
Хороший дом получился. Высокий, с большими окнами, под шифером, просторными кирпичными сараями для скотины и птицы. И про гараж не забыли. Не маленький — для мотоцикла с коляской, а под будущую машину. Гордо ходила Катря по селу, на новоселье все совхозное начальство пригласила. Только мать не посадила за стол. Принесла ей тарелку холодца и рюмочку в ее комнатушку.
Через полгода вышла я за ворота, а навстречу Поликарповна с котомкой идет. Вот такими слезами плачет (старуха прислонила большой палец к основанию мизинца). Выгнала ее Катря из дома. Мешать она стала. Дети выросли. Лишний рот, да и уход ей нужен.
Промолчали зятья, промолчала и младшая дочь. Даже на дорогу денег не дали. Я предложила у нас пока пожить, может все и угомонится. Вдруг дочерям стыдно станет, образумятся. Видимое ли дело, мать из дому выгонять. Ни разу в селе такого не было. Но Поликарповна не согласилась. Зла на дочерей не держала, но обида грудь жгла. Ох, как жгла!
Сказала Поликарповна, что в домах дочерей бесы богатства поселились. Жадными они стали, только о деньгах и разговоры. Стыдно ей было в свою деревню возвращаться, но деваться некуда. Дала я ей денег на дорогу, харчей в котомку положила. Через время слух по селу прошёл, что председатель колхоза домик ей выделил. Дровами и углем помогал, соседи старуху присматривали. Через пять лет Поликарповна умерла. Никто из родных на похороны не приехал, колхоз ее хоронил. Но дом, из которого выгнали мать, всегда для лиха открыт. А оно замков не знает.
Купила Катря для единственного сына машину. Первую на селе. Даже у председателя своей машины не было. В тот год суровая зима выдалась. Поехал Мыкола с ветерком в город к невесте, а оттуда его мертвым на полуторке привезли. Разбился в дороге насмерть. Поседела в тот день Катря. На землю кидалась, разбитые ноги сыну целовала. Но не открыл смерзшиеся веки сынок, не обнял мать. А через полгода Катрин муж погиб. На совхозном тракторе приехал на обед и, когда еще не остывший трактор заводил, он дернулся, покатился и придавил Володьку к сараю. В Харьков его отвезли, операцию знаменитый профессор делал, но через неделю Володьку холодного в дом привезли.
Черной с тех пор Катерина сделалась. Словно пеплом посыпали. А тут еще дочь в шестнадцать лет замуж выскочила. Уехала с мужем на Север. И ни одной весточки до сегодняшнего дня. Говорят, что она на курскую могилу бабушки приезжала, большие деньги соседям по уходу за могилкой заплатила. Никто больше у нас ее не видел. А лет десять назад и Катрю в нашем озере нашли. Несчастный случай или сама утопилась — один Бог знает. Хотя все понимали, за что Катре такое наказание выпало.
Дурная слава о доме пошла. Никто не хочет в нем жить. Даже ласточки гнезд не вьют. Только ветер под крышей воет, а может то бесы поют.
Когда младшая сестра дочь замуж выдавала, гостей под сто человек пригласили. В «кахфе» тогда свадеб не играли, решили не в балагане, а в Катрином доме свадьбу устроить. Что ему без дела стоять. Но, как часто бывает с пьяных глаз, заспорили родственники, кто больше подарков и денег дал молодым. Скандал, драка. Жених и невеста так и не ночевали вместе. Через месяц на развод подали.
После этого решила Катрина сестра дом освятить. Святой водой проклятие смыть. Батюшку с певчими из Харькова привезли. Запели певчие, открыли перед батюшкой ворота. Окунул священник кропило в ведерце с водой, закинул руку, чтобы во двор брызнуть, но так и застыл в оцепенении. Развернулся и говорит: «Это мертвый дом. Освящать его не буду». Сколько ни сулили денег, так и увезли батюшку ни с чем. Что такое мертвый дом — до сих пор не знаем.
Вскоре от младшей сестры муж ушел. Часть дома Катерины принадлежала ему. Вот и решил он пожить в пустом доме. Пить начал, а через год умер по неизвестной причине.
С тех пор в этом доме никто не живет. Покупателей не нашли. Придут люди, плечами пожмут, поспрашивают соседей и уезжают восвояси. Никому он не нужен. Обычно на второй год в заброшенных домах начинают дверные ручки откручивать, на третий стекла и двери, а потом шифер снимать. А этот целехонький стоит, но пустой. Боятся люди беду накликать».
Два пастуха, громко хлопая кнутами, гнали стадо. Раздутые вымя коров со шнурами выпученных вен мерно покачивались над дорогой.
— А вот и Зорька! — бабка палкой подстегнула корову, остановившуюся у ворот, и повернулась ко мне. — Чаще проведывай мать, сынку. Никогда не забывай ее здесь и там, — старуха подняла палку к верху, — и все у тебя будет хорошо. Материнские молитвы зло не пробивает.
Ворота закрылись, через пыльные стекла заброшенного дома я пытался рассмотреть его обстановку, но ничего не увидел. Окна отсвечивали отблесками красных пятен, напоминая глаза каких-то мифических животных.
ДоченькаКогда училась в университете, была подруга. Потом потерялись, как обычно, по окончании учебы.
Снится мне сон, что пришли мы с моим мужем и ее мужем (даже не знала о его существовании) за подругой в роддом, а нам говорят, что она умерла при родах, и ребенка протягивают. Ее муж отворачивается и уходит, а мой берет ребенка. Проснулась со слезами и криком, что это ошибка. Муж свидетель. Позвонила подруге на мобильный - телефон отключен, но мало ли... Потом несколько ночей подряд снилась маленькая девочка, каждую ночь я с ней возилась. На тот момент были с мужем в командировке, когда приехали домой, нашла в книжках домашний телефон и наконец дозвонилась. Рассказали, что подруга умерла при кесарево, и что осталась девочка.
А впоследствии сон сбылся до конца. Ее гражданский муж сбежал, а мы усыновили ребенка.
И к этой же истории - еще давно, до сна, было несколько случаев. Потащила как-то начальница моего мужа к своей бабке ( сама ехала и его уговорила пойти), так та сказала: "Просится к вам девочка, чего не пускаете?" Муж приехал еще и смеялся: "Не пущу нечего, пусть к другим идет".
Посмеялись и забыли. А потом ко мне на базаре подошел странный дедушка в дубленке и босиком зимой. Ходил за мной, стихи читал, о чем-то говорил, и я с ним разговаривала. Так каждый раз, как я была на базаре, он подходил ко мне, как старый знакомый, а один раз говорит: "Видел тебя с мужем и детками - мальчик жених, а девочка малышка совсем".
Я говорю: "Вы ошиблись, у меня только сын".
"Нет, - говорит. - я тебя ни с кем спутать не мог".
Пришлось согласиться. А потом сон этот. Значит, не все так просто. Хотя когда девочку к себе забрали, обо всем этом не думали, это потом вспомнили, - сопоставили.
Источник:
интернет
Голос в голове (Прочитано 2464 раз)