FEARTIME.RU > СТР
Людмилина мама — Наташа — в первый же день оккупации была увезена немцами в Кретингу в концлагерь под открытым небом. Через несколько дней всех жен офицеров с детьми, и ее в том числе, перевели в стационарный концлагерь, в местечко Димитравас. Страшное это было место — ежедневные казни да расстрелы. Наталью спасло то, что она немного говорила по-литовски, к литовцам немцы были более лояльны.
Когда у Наташи начались роды, женщины уговорили старшего охранника, чтобы разрешил принести и нагреть воды для роженицы. Узелок с пеленками Наталья прихватила из дому, на счастье его не отобрали. 21 августа появилась на свет маленькая дочка Людочка. На другой же день Наташу вместе со всеми женщинами угнали на работу, а новорожденная малышка осталась в лагере с другими детьми. Малыши от голода целый день кричали, а дети постарше, плача от жалости, нянчили их, как могли.
Через много лет Майя Авершина, которой было тогда около 10 лет, расскажет, как она нянчила маленькую Людочку Уютову, плача вместе с ней. Вскоре дети, родившиеся в лагере, начали умирать от голода. Тогда женщины отказались выходить на работу. Их загнали вместе с детьми в карцер-бункер, где по колено была вода, и плавали крысы. Через сутки их выпустили и разрешили кормящим матерям по очереди оставаться в бараках, чтобы кормить детей, и каждая кормила двоих ребятишек — своего и еще одного ребенка, иначе было нельзя.
Зимой 1941 года, когда закончились полевые работы, немцы стали продавать узниц с детьми хуторянам, чтобы даром не кормить. Людочкину маму купил богатый хозяин, но она убежала от него ночью раздетая, прихватив только пеленки. Убежала к знакомому простому крестьянину из Пришмончая Игнасу Каунасу. Когда она появилась глубокой ночью с кричащим свертком в руках на пороге его бедного дома, Игнас, выслушав, просто сказал: «Ложись спать, дочка. Что-нибудь придумаем. Слава Богу, что говоришь по-литовски». У самого Игнаса в то время было семеро детей, в этот момент они крепко спали. Утром Игнас за пять марок и кусок сала «перекупил» Наталью вместе с дочкой.
Через два месяца немцы снова собрали всех проданных узниц в лагерь, начались полевые работы.
К зиме 1942 года Игнас снова выкупил Наталью с малышкой. Состояние Людочки было ужасным, даже Игнас не выдержал, заплакал. У девочки не росли ногти, не было волос, на голове были страшные гнойники, и она едва держалась на тоненькой шейке. Все было от того, что у малышей брали кровь для немецких летчиков, которые находились в госпитале в Паланге. Чем меньше ребенок, тем ценнее была кровь. Иногда у маленьких доноров брали всю кровь до капли, а самого ребенка выбрасывали в ров вместе с казненными. И если бы не помощь простых литовцев, то не выжили бы Людочка — Люсите, как называл ее Игнас Каунас, с мамой. Тайком по ночам перекидывали литовцы узникам узелки со снедью, рискуя собственной жизнью. Многие дети-узники через тайный лаз уходили по ночам из лагеря просить еду у хуторян и тем же путем возвращались в лагерь, где их ждали голодные братишки и сестренки.
Весной 1943 года Игнас, узнав, что узников собираются вывозить в Германию, попытался спасти от угона маленькую Людочку-Люсите с мамой, но не удалось. Смог лишь передать в дорогу маленький узелок с сухарями и салом. Везли их в товарных вагонах без окон. Из-за тесноты женщины ехали стоя, держа детей на руках. Все оцепенели от голода и усталости, дети уже не кричали. Когда состав остановился, Наталья не могла сдвинуться с места, руки и ноги судорожно онемели. Охранник залез в вагон и стал выталкивать женщин — они падали, не выпуская из рук детей. Когда им стали расцеплять руки, оказалось, что многие дети умерли в дороге. Всех подняли и отправили на открытых платформах в Люблин, в большой концлагерь Майданек. И там чудом уцелели. Каждое утро из строя выводили то каждого второго, то каждого десятого. День и ночь чадили трубы крематория над Майданеком.
И снова — погрузка в вагоны. Отправили в Краков, в Бзежинку. Здесь их снова обрили, облили едкой жидкостью и после душа с холодной водой отправили в длинный деревянный барак, огороженный колючей проволокой. На детей еду не давали, но брали у этих изможденных, почти скелетиков, кровь. Дети были на грани смерти.
Осенью 1943 года весь барак срочно вывезли в Германию, в лагерь на берегу Одера, недалеко от Берлина. Снова — голод, расстрелы. Даже самые маленькие дети не смели шуметь, смеяться, просить есть. Малыши старались спрятаться подальше от глаз надзирательницы-немки, которая, издеваясь, ела у них на глазах пирожные. Праздником были дежурства француженок или бельгиек: они не выгоняли малышей, когда старшие дети мыли бараки, не раздавали подзатыльники и не разрешали старшим детям отбирать еду у младших, что поощрялось немками. Комендант лагеря требовал чистоты (за нарушение расстрел!), и это спасало узников от заразных болезней. Еда была скудной, но чистой, воду пили только кипяченую.
В лагере не было крематория, но был «ревир», откуда уже не возвращались. Французам и бельгийцам присылали посылки и почти все съедобное из них ночью, тайно перебрасывалось через проволоку детям, которые и здесь были донорами. Врачи из «ревира» помимо того на маленьких узниках испытывали лекарства, которые были заделаны в шоколадные конфеты. Маленькая Людочка осталась жива, потому что почти всегда ухитрялась спрятать конфету за щекой, чтобы потом выплюнуть. Малышка знала, что такое боль в животе после таких конфет. Многие дети погибли в результате проведенных над ними опытов. Если ребенок заболевал — его отправляли в «ревир», откуда он уже не возвращался. И дети это знали. Был случай, когда Людочке повредили глаз, и трехлетняя девчушка боялась даже плакать, чтобы никто не узнал и не отправил в «ревир». На счастье, дежурила бельгийка, она то и оказала малышке помощь. Когда мать пригнали с работы, девочка, лежащая на нарах с окровавленной повязкой, приложила пальчик к синим губкам: «Тихо, молчи!» Сколько слез пролила Наталья по ночам, глядя на дочь!
Так шли дни за днями — матери от зари до зари на тяжелых работах, дети — под окрики и подзатыльники «гуляли» по плацу в любую погоду в деревянных башмаках и рваной одежонке. Когда начинали совсем замерзать, надзирательница «жалела», заставляя топать больными ножонками по слякотному снегу.
Молча шли к баракам, когда разрешалось идти. Дети не знали ни игрушек, ни игр. Единственным развлечением была игра в «КАПО», где дети постарше командовали по-немецки, а малыши выполняли эти команды, получая подзатыльники еще и от них. У детей была полностью расшатана нервная система. Им приходилось присутствовать и на публичных казнях. Однажды женщины осенью 1944 года нашли в поле, в канаве молоденького раненого русского радиста, почти мальчика. Ухитрились в толпе пленных провести его в лагерь, оказали посильную помощь. Но кто-то выдал паренька и его наутро уволокли в комендатуру. На следующий день на плацу выстроили помост, согнали всех, даже детей. Окровавленного парнишку выволокли из карцера и четвертовали на глазах у узников. По словам Людмилиной мамы, он не кричал, не стонал, только успел выкрикнуть: «Женщины! Крепитесь! Наши скоро будут здесь!» И все… У маленькой Людочки волосенки на голове встали дыбом. Здесь даже от страха нельзя было кричать. А ей было всего три годика с небольшим.
Но были и маленькие радости. На Новый год французы, тайком разумеется, из веток какого-то кустарника устроили детям елку, украшенную бумажными цепочками. Детишки в качестве подарков получили по горсточке тыквенных семечек.
Весной матери, приходя с поля, приносили за пазухой то крапивы, то щавеля и чуть не плакали, глядя, как жадно и торопливо, изголодавшиеся за зиму дети поедают это «лакомство». Был еще случай. В весенний день была уборка территории лагеря. Дети грелись на солнышке. Вдруг внимание Людочки привлек яркий цветок — одуванчик, который рос между рядами колючей проволоки — в «мертвой зоне». Девочка потянулась худенькой ручонкой к цветку через проволоку. Все так и ахнули! Вдоль изгороди ходил злой часовой. Вот он уже совсем близко… Тишина стояла гробовая, узники боялись даже вздохнуть. Неожиданно часовой остановился, сорвал цветок сунул его в ручонку и, захохотав, пошел дальше. У матери от страха на миг даже помутилось сознание. А дочка долго любовалась солнечным цветком, чуть было не стоившим ей жизни.
Апрель 1945 года заявил о себе гулом наших «катюш», палившим через Одер по противнику. Французы по своим каналам передали, что советские войска скоро будут форсировать Одер. Когда действовали «катюши», охрана пряталась в убежище.
Свобода пришла со стороны шоссе: к лагерю двигалась колонна советских танков. Сбиты ворота, танкисты вылезли из боевых машин. Их целовали, обливая слезами радости. Танкисты, увидев обессиленных детей, взялись кормить их. И не подоспей вовремя военврач, могла бы случиться беда — ребята могли умереть от обильной солдатской еды. Их стали постепенно отпаивать бульоном и сладким чаем. В лагере оставили медсестру, а сами отправились дальше — на Берлин. Еще две недели узники находились в лагере. Потом всех перевезли в Берлин, а оттуда своим ходом, через Чехословакию и Польшу — домой.
Крестьяне дали подводы от села до села, так как ослабленные дети не могли идти. И вот — Брест! Женщины, плача от радости, целовали родную землю. Потом, после «фильтрации», женщин с детьми посадили в санитарные вагоны и покатили по родной сторонушке.
В середине июля 1945 года вышли Людочка с мамой на станции Обшаронка. До родного села Березовка нужно было добираться 25 километров. Выручили мальчишки — они сообщили сестре Натальи о возвращении родных с чужбины. Быстро разнеслась весть. Сестра чуть не загнала лошадку, спеша на станцию. Навстречу им шла гурьба стариков-сельчан и детей. Людочка, увидев их, сказала матери по-литовски: «Или до ревиру или до газу повели… Давай скажем, что мы бельгийки. Нас здесь не знают, только не разговаривай по-русски». И не поняла, почему заплакала тетя, когда мать пояснила той слово «до газу».
Два села сбежались поглядеть на них, вернувшихся, можно сказать, с того света. Мать Натальи — Людочкина бабушка, четыре года оплакивала дочку, считая, что уже никогда не увидит ее живой. А Людочка ходила и потихоньку спрашивала своих двоюродных братьев: «Ты поляк или русский?» И на всю жизнь ей запомнилась горсть спелых вишен, протянутая ей ручкой пятилетнего двоюродного братца. Долго еще ей пришлось привыкать к мирной жизни. Быстро выучила русский язык, забыв литовский, немецкий и другие. Только еще очень долго, многие годы кричала во сне и долго еще вздрагивала, услышав в кино или по радио гортанную немецкую речь.
Радость возвращения была омрачена новой бедой, не зря горестно причитала свекровь Натальи. Муж Натальи, Михаил Уютов, тяжело раненный в первые минуты боя на погранзаставе и спасенный в дальнейшем, при освобождении Литвы, на запрос о судьбе жены получил официальный ответ, что она с новорожденной дочкой расстреляна летом 1941 года. Он женился во второй раз и ждал рождения ребенка. «Органы» не ошиблись. Наталья действительно считалась расстрелянной. Когда ее — жену политрука разыскивала полиция, литовец Игаас Каунас сумел убедить немцев из комендатуры, что «она расстреляна еще на той неделе вместе с дочкой». Таким образом «исчезла» Наталья — жена политрука. Велико было горе Михаила Уютова, когда узнал о возвращении своей первой семьи, за одну ночь он поседел от такого поворота судьбы. Но не перешла дорогу Людочкина мама его второй семье. Стала одна поднимать дочку на ноги. Ей помогали сестры, а особенно свекровь. Она-то и выхаживала больную внучку.
Прошли годы. Людмила блестяще окончила школу. Но, когда подала документы для поступления в Московский университет на факультет журналистики, их ей вернули. Война ее «догнала» и годы спустя. Место рождения изменить было нельзя – двери вузов для нее были закрыты. От своей мамы она скрыла, что ее вызывали в «органы» для беседы и велели говорить, что не может учиться по состоянию здоровья.
Пошла Людмила работать цветочным мастером на Куйбышевскую галантерейную фабрику, а потом, в 1961 году перешла на работу на завод им. Масленникова.
История мамы с дочкой.Как они выжили в концлагере. (Прочитано 2097 раз)
Похожие темы (5)
