Истории о тайных сообществах в Интернете, призывавших детей к суициду, слышал, наверно, каждый родитель. Многие родители после публикации разоблачающих статей в СМИ провели тотальную зачистку детских аккаунтов в социальных сетях. Однако, как утверждает известный российский психолог Людмила Петрановская,
причина суицидов - не столько в действий тайных интернет-сообществ, сколько в потерянной связи родитель-ребенокНе в Интернете дело Любой ребенок гораздо больше зависит от ближайшего окружения в реале, чем от тайных сообществ в Интернете. В подавляющем большинстве случаев суицидальным попыткам предшествуют серьезные конфликты с родителями, учителями или сверстниками, депрессивные эпизоды, эмоциональные потрясения, развивающиеся зависимости и пищевые расстройства. Статистика однозначно указывает, что Интернет не только не является фактором, провоцирующим рост подросткового суицида, но скорее дает обратный эффект. Степень охваченности населения Сетью обратным образом коррелирует с количеством суицидов вообще и подростковых в частности.
Зато прямо с ним коррелирует уровень нищеты, общей неустроенности, семейного насилия, а также низкое качество образования и отсутствие социальных лифтов. Просто о гибели пятнадцатилетнего наркомана из нищего рабочего пригорода никто не напишет в центральных газетах. Попытку повеситься девочки, замученной домогательствами отчима, окружающие ее взрослые назовут «дурью» и не то что к психологам – даже к врачам не побегут, и ей запретят. Это не значит, что в подавленном состоянии не могут быть дети из «хороших семей», не страдающие от насилия и имеющие заботливых и любящих родителей.
Следствие, а не причина Погибшая девочка так переживала из-за фигуры, что давно уже ела только салаты. Это говорит о том, что у ребенка было как минимум устойчивое пищевое расстройство, один из маркеров повышенного суицидального риска. Понятно, что родным погибшего обычно проще смириться с обстоятельством непреодолимой силы – зомбированием через Сеть, — чем с мыслью о том, что ребенку и прежде было плохо. Но в подавляющем большинстве случаев то, что дети состояли в суицидальных сообществах, было следствием их состояния, а не причиной. Да, сегодняшние дети ищут все ответы в Интернете. В том числе и ответ на вопрос «что делать, если хочется сдохнуть?». Но сам вопрос у них появляются в реале.
Манипуляции с цифрами вроде «130 детей из покончивших с собой состояли в группах про китов» – не более чем манипуляции. А еще 200 из них ходили с родителями в церковь, 350 смотрели телевизор и уж точно все 400 ходили в школу. Что ж теперь школу запретить?
Это никак не снимает ответственности Особенно с тех, кто мог в подобных сообществах подталкивать подростков к переходу от суицидальных мыслей (которые почти возрастная норма) к суицидальным намерениям и попыткам. В сообществах на это работают и нормализация, и поэтизация самой идеи, с использованием музыки и визуальных образов, и конкретные ноу-хау, и групповое давление «а давайте все вместе», «кто не струсит». Модераторы-социопаты тоже могут быть весьма искусными манипуляторами. Это серьезно, и привлечение к ответственности тех, кто «шутил» и «флешмобил» подобным образом, очень важно, как и распространение информации о цене подобных методов самопиара.
Не все сводится к «зомбированию в Интернете» Не надо себя обманывать. Это тот случай, когда мистический ужас мешает видеть положение дел. А оно таково, что факторов, повышающих риск суицидального поведения подростков, полно и без всяких китов и бабочек. Статью пообсуждают и забудут, а факторы останутся.
Не будь таким = не будь Подростковый возраст дается человеку, чтобы сформировать идентичность, ответить себе на вопросы «кто я? какой я? чем отличаюсь от других?». При этом самооценка и Я-концепция еще ломки и хрупки, отвержение и критика переживаются крайне болезненно. Поэтому одним из серьезных факторов риска становится любого типа хейтерство – ненависть и травля тех, кто… неважно что. Что-нибудь.
Яркий пример хейтерства, перед которым особенно уязвимы девочки – статьи, сайты и блоги, продвигающие фетиш худого и спортивного тела.
Образ тела играет очень важную роль в общем чувстве удовлетворения жизнью. Подростки с их быстро меняющимся телом и так склонны к дисморфофобии (неприятию своей внешности), а тут еще им из каждого утюга внушают, что «с толстой попой жить нельзя». Подозреваю, что хамоватые похудательные гуру отправили на тот свет намного больше подростков, чем суицидальные сообщества. Анорексия убивает вернее, чем вскрытые вены, а булимия подталкивает к суицидальным попыткам. От мыслей «хочу, чтобы меня было меньше», «я отвратительно выгляжу, на меня противно смотреть, я такой никому не нужен» очень легко перейти к «хочу, чтобы меня не было».
Когда хотели, как лучше... Проблема еще в том, что если от призывов лечь на рельсы родители приходят в ужас, то идея сесть на диету и заняться спортом им кажется вполне здравой. То, что за этим часто стоит неприятие себя – первый шаг к суициду – они не замечают.
Или того хуже – начитавшись мадам-траумелей, с тем же хамством и категоричностью начинают транслировать дочерям ненависть и презрение к их телу: Ну и что ты так вырядилась, с твоей-то жирной задницей? Положи на место печенье, скоро в дверь не пролезешь. Нельзя так распускаться, пора следить за собой! Увы, я точно знаю, что такое день за днем слышат от собственных родителей девочки из самых разных слоев общества. Их родители уверены, что любят и заботятся, что хотят как лучше: Она же сама потом будет расстраиваться; лучше пусть услышит от меня, чем от молодого человека; это мой долг ее предупредить. Хотя вообще-то долг родителей – донести до дочери, что услышав от молодого человека хоть раз требование изменить внешность и унизительную критику, нужно разворачиваться и уходить. Потому что это первые признаки насилия, и скоро можно обнаружить себя с упругой задницей и битой мордой.
Можно привести еще множество примеров, когда семья и социум посылают подросткам мощное жестокое послание: не будь таким, какой ты есть. Если ребенок чувствителен, если поддержки у него мало, он слышит в этом: не будь. Лучше бы тебя – такого – не было.
Смерть как побег из ада? Подросткам предстоит проститься с детством и выйти во взрослую жизнь. А в ней куда-то стремиться, чего-то добиваться, реализовывать безумные идеи, покорять вершины. В теории. На практике огромное число детей выходят в жизнь, понимая, что их не ждет ничего хорошего и интересного. Что они слышат от своих взрослых об этой жизни? Работа достала, начальник идиот, все задолбало, денег нет, бьешься как рыба об лед и все без толку. Наша взрослая жизнь предстает перед ними бессмысленной тоскливой чередой дней, посвященных всякой дурацкой суете. Эта жизнь требует от людей вовсе не борьбы и поиска, а конформизма, прогиба, отказа от самости, от самореализации ради того, чтобы год скоротать и ипотеку выплатить. И вот ради этого им нужно взрослеть, очень много учиться и стараться, чтобы впрячься в эту лямку и почитать за счастье протянуть ее лет 60? Правда, что ли?
Мы сами не замечаем, как наша привычка всегда ныть и жаловаться, никогда ничего не пытаясь изменить, готовность отказываться от своих смыслов и ценностей формирует у детей образ большого мира как филиала ада, бессмысленного и бесконечного.
И что тогда есть смерть, если не побег из этого ада? И что может быть плохого в побеге из ада? Живущему в таком настрое подростку очень сложно что-то противопоставить доморощенной суицидальной философии: Держаться за жизнь глупо, ведь это сплошная серость и скука, посредственный мир для посредственностей Ну да, все так и есть. Сама мама сказала.
Есть старый анекдот Семья пришла в ресторан, официантка обращается к ребенку: – Что для вас, молодой человек? – Гамбургер и мороженое, – отвечает мальчик. Тут вмешивается мама: – Ему салат и куриную котлетку, пожалуйста. Официантка, продолжая смотреть на мальчика: – Мороженое с шоколадом или с карамелью? – Мама, мама! – кричит ребенок, – Тетя думает, что я настоящий!
Мы любим наших детей. До того, что переходим грань Мы хотим для них всего самого лучшего. Мы волнуемся о них. Мы хотим быть уверены, что с ними не случится ничего плохого. Мы заботимся о них. И делаем это так хорошо, что они уже не уверены, что существуют. С начала нынешнего века произошло многократное усиление контроля за детьми. Мы отслеживаем их мобильники. Они выходят из школы строго по пропускам. С ними больше не может пойти в поход учитель – согласование и оформление бумаг займет вечность.
Они больше не могут сами гулять во дворе, почти полностью лишены свободной игры – только перемещаются от кружка до секции в сопровождении бабушки или няни. Любое происшествие, связанное с детьми, вызывает массовую истерику и поиски виноватых. Количество проверок любых детских учреждений растет с каждым годом, количество запретов и предписаний тоже. Дай нам волю, мы бы завернули их в вату и продержали до 20 лет, или – еще лучше – засунули бы в капсулы, как в фильме «Матрица», и чтобы к ним по трубкам шли питательные вещества и знания.
Подросткам это все особенно тягостно В коллективном бессознательном заложено ожидание инициации: испытаний для проверки на право быть взрослым, путешествия в иной мир, диалога со смертью. Ребенок всегда может спрятаться от своих страхов в объятиях родителя, подросток жаждет узнать, чего стоит он сам. Но родители волнуются, педагоги не хотят отвечать, и в качестве инициации мы готовы предоставить им вступительные экзамены. Тема смерти табуирована.
Как думаете, многие ли школьные психологи и учителя решились поговорить с детьми о суицидах, прочитав статью? Я сомневаюсь, потому что если разговаривать всерьез, а не просто нотацию прочесть, нужно начинать со слов вроде: Думаю, многие из вас иногда испытывают желание умереть или сделать что-то очень опасное, и это нормально. Кто на это решится? Подросткам не с кем об этом разговаривать, мы пугаемся, пьем корвалол и напоминаем, что уроки не сделаны. Они идут в зацеперы и стритрейсеры, душат друг друга шарфиками и режут руки.
Не имея свободного детства, они дорываются до свободы В тот момент, когда мы физически теряем возможность их контролировать, и оказываются не готовы к этим возможностям, часто не способны оценить риски и предвидеть опасности. После каждого «эксцесса» мы ищем, что бы еще запретить и ограничить. Сейчас начали отбирать гаджеты и читать профили.
Чем больше мы обрываем телефоны своими тревожными звонками, тем больше им хочется выключить звук вовсе. Чем больше мы упрекаем и проверяем, тем меньше между нами доверия, тем сильнее их желание вырваться из-под колпака. Вплоть до крайних форм бегства от этого всего – в смерть. Мы не слышим, не видим их, считаем их желания и чувства «блажью», не верим, что они настоящие. Их не спрашивают, за них все решено, все ходы расписаны, мы ждем, что они будут соответствовать.
В итоге они чувствуют, что мертвая девочка Рина, которая оторвалась от контроля и ушла жить в Сеть, существует в гораздо большей степени, чем живые они.
Чем благополучнее мы живем, тем меньше хотим страдать «Мы так боимся, что ребенка заберет у нас смерть, что забираем у него жизнь», – сказал сто лет назад Януш Корчак, и за эти сто лет все стало еще серьезнее. Мы все больше контролируем и стелем солому стогами и вату слоями. Мы не хотим иметь ни малейшего риска, перекрываем все лазейки для смерти – а она вдруг оказывается прямо в сердце так рьяно оберегаемого ребенка.
Мы можем защитить ребенка от чего угодно, только не от него самого. Если только мы не готовы сделать ему лоботомию – ради его безопасности. И, мне кажется, именно осознание этой истины лежит в основе того ужаса, в который ввергла родителей статья о китах. Нам придется научиться с этим жить, если мы хотим, чтобы наши дети жили.
ссылка
Мы так боимся, что ребенка заберет у нас смерть, что забираем у него жизнь (Прочитано 1901 раз)