Собачья старостьДавно уже нет в живых моей бабушки Насти, но время от времени я вспоминаю ее рассказы. Слышала я их в детстве, когда училась в школе. Я тогда любила биологию и физику, ни во что мистическое не верила и отрицала все, что не вписывалось в мир материальных вещей и понятий. Бабушка же была другой: она фанатично верила в Бога и каждый день истово молилась перед святыми иконами. С тех пор прошло много лет, я уже нахожусь на заслуженном отдыхе, но ее рассказы помню до сих пор. Вот один из них.
Медицина бессильнаБабушка была из зажиточной семьи, но замуж вышла за бедного. Муж был моложе ее на тринадцать лет. Грянула революция, супруг примкнул к большевикам. После революции молодая семья поселилась где-то в районе Ярославля. Муж обучался на рабфаке, его карьера шла в гору. Он был руководителем, жена – домохозяйкой. У них родилось трое детей. Все было хорошо. И вдруг Настя заболела.
Она стала сильно худеть, как бы усыхать. Разболелась нога. Спать с мужем в одной постели не могла – все тело ее словно кололо острыми иглами. Она даже из дома выйти была не в состоянии – выходит во двор и падает. Ей часто снилось, будто она проваливается в глубокую яму, где на нее нападают свиньи и терзают тело. Муж показывал Настю врачам, однако те лишь пожимали плечами и не могли найти никаких болезней.
Но муж был человеком, имеющим определенную власть, и смог добиться врачебного консилиума. После врачебного осмотра он не смог сразу отвезти жену домой, так как его срочно вызвали на работу. Он посадил ее на диванчик около врачебного кабинета и попросил немного подождать, а сам уехал. Дверь в кабинет осталась приоткрытой, и Настя слышала все, что за ней говорилось. А говорила одна докторша уже преклонного возраста, цыганка по национальности:
- Мы ничем ей помочь не сможем. Эта болезнь называется сухой ускоп, или попросту собачья старость. Официальная медицина перед ней бессильна!
Настя, не дослушав, что ответили старой докторше, вышла на улицу, села на лавку и горько заплакала – ведь троих детей сиротами оставляла!
Ведьма!Тут подсел к ней какой-то мужчина и стал ее утешать. Настя рассказала ему всю свою печальную историю.
- Пойдем со мной, – сказал он и повел ее куда-то.
Настя шла, совершенно не соображая куда идет и что делает. Шли долго. Начался частный сектор. Вдруг из окна одного домика, выкрашенного в красивый голубой цвет, выглянула старушка и помахала им рукой. Настя, сама не зная почему, остановилась и закричала:
- Ведьма, ведьма!
- Веди ее немедленно сюда, ко мне! – приказала старушка мужчине.
Тот силой потащил отбивающуюся руками и ногами Настю к этому голубому домику. Мужчина со старушкой затолкали ее в чулан и заперли на замок.
Моя бабушка не помнила, сколько времени провела в этом чулане. Помнит лишь, что кричала, оскорбляя хозяйку дома всякими словами, пыталась выломать окна, двери, бросалась на стены. Вероятно, приведший Настю в голубой дом мужчина сообщил о ее местонахождении мужу, так как тот дважды приезжал к старушке. Да только жена его оказалась невменяема. Старушка угощала ее пирогами, но та швыряла эти угощения в хозяйку, стараясь попасть прямо в лицо.
- Хорошо, хорошо, – шептала старушка. – Так оно и должно быть.
Янтарное ожерельеПостепенно буйство оставляло Настю. Она стала принимать пищу из рук хозяйки. Нога ее уже не болела, силы возвращались. И наконец наступил день, когда Настя почувствовала себя совершенно здоровой, засобиралась домой и не знала, как отблагодарить свою спасительницу.
- Не благодари меня, – невесело посмотрела знахарка на свою пациентку. – И прости меня, пожалуйста. Не знала я, что ты вот такая, хорошая. Мне сказали, что ты совсем заела своего мужа, что детей не любишь и хозяйка никакая. Словом, проку от тебя в этой жизни нет, а только вред один. Вот я и сделала это.
Настя не сразу даже поняла, о чем речь.
- Домой придешь, сразу посмотри под порог входной двери, – продолжала старушка. – Там ты найдешь собачью кость, на которую намотаны твои волосы. Сожги все это в печи, читая Иисусову молитву. Затем выпотроши подушку, на которой спишь, там ты найдешь иголки. С ними сделай то же самое. Не переодевайся до заката, а на закате пойди одна на реку, сними платье и брось его в воду. Когда оно утонет, сними с себя рубашку и тоже брось в воду. И ничего не бойся. Выполнишь, что я сказала, – все будет у тебя хорошо.
- Кто же это пожелал мне такого зла? – поразилась Настя.
- Есть у тебя янтарное ожерелье? – спросила старушка.
- Есть.
- Надень его на шею и иди по улице. Напротив чьего дома оно рассыплется, там и виновница.
- Но за что это она мне?
- На мужа твоего глаз положила, да он не отвечает ей. Иди с Богом, да меня, старую дуру, лихом не поминай. Тяжело мне.
Настя все сделала, как сказала старушка. Только вечером на реке ей стало страшновато: брошенное в воду платье вдруг вздулось, как будто в нем был человек (это в безветренный-то вечер!), окрасилось в красный цвет, буквально налилось кровью, а потом смялось и утонуло. То же самое произошло и с рубашкой. Настя только тем и переборола страх, что стала громко читать Иисусову молитву.
Затем моя бабушка надела свое янтарное ожерелье и пошла по улице. Однако далеко ей идти не пришлось - ожерелье лопнуло напротив дома соседки. Та работала уборщицей в подчинении у ее мужа и была своим человеком в их доме. Поистине змея, пригретая на груди!
Перепрыгнуть ЗевсаУ второго пилота ТУ-154 Ухтомского Петра Сергеевича было на редкость хорошее настроение. Что, собственно, было совсем не удивительно. По итогам истекающего месяца экипажу, в состав которого входил Ухтомский, удалось основательно сэкономить горючку. А, следовательно, весь экипаж ждала весьма вкусная премия. Впрочем, с их командиром, Липатовым Дмитрием Сергеевичем, иного ждать и не приходилось. С его-то авантюризмом! Кое-кто, не будем указывать пальцем, конечно, зудел о чрезмерной опасности, которой Липатов, гоняясь за быстрым рублём, подвергал свой экипаж и пассажиров. Однако дальше зудёжа дело не двигалось. Во-первых, командир всегда действовал в рамках инструкций. А, во-вторых, авантюризм авантюризмом, но расчёт у Липатова всегда был максимально точный. И излишне, несмотря на свою репутацию, он никогда не рисковал.
Кстати, а вот и он.
— Ну, что, Дима, подтвердили? — спросил Ухтомский у вышедшего из бухгалтерии начальства. Возраста они с командиром были примерно одного, да и дружили давно — так что никакого официоза в их отношениях не наблюдалось.
— А то! — рассмеялся Липатов. — Бум гулять!
— А то! — вернул Ухтомский, и друзья, рассмеявшись пошли в сторону служебной автостоянки, где дожидались своего часа их личные авто.
Они уже выходили из здания аэропорта, когда откуда-то сбоку появился неприметный мужчина неопределённого возраста и, подойдя к лётчикам, негромко поинтересовался:
— Липатов Дмитрий Сергеевич?
— Был с утра, — подтвердил тот.
— Можно вас буквально на пару слов?
Липатов хмыкнул, после чего произнёс:
— Да, у меня, собственно, от моего экипажа секретов нет. Говорите здесь.
— Извините, но это вопрос личного характера. Обещаю, много времени это у Вас не займёт.
Дмитрий уже хотел послать незнакомца подальше: к подобного рода тайнам Мадридского двора он всегда относился более, чем негативно. Но в тот самый момент, когда он уже собирался произнести первое слово, его будто что-то толкнуло изнутри. Появилась какое-то смутное ощущение, что, если он так поступит, то совершит большую ошибку. Непонятное ощущение…
Переглянувшись с Ухтомским, Липатов пожал плечами и, кивнув, отошел со странным мужчиной на несколько метров в сторону. После этого последний тихо произнёс несколько фраз, которых Ухтомский не расслышал. Но вот Липатов на эти слова отреагировал весьма бурно, воскликнув: «Что за бред?!». Незнакомец в ответ лишь пожал плечами и отчётливо сказав: «Я Вас предупредил. Дальше все в Ваших руках» — пошёл прочь.
— Он что, тебе угрожал? — поинтересовался Петр у подошедшего друга, хмуро глядя в спину неспешно удалявшегося мужчины.
— Да, нет, не угрожал…
— А что тогда?
— Да так… Не бери в голову… Бред какой-то! Блин! Психов в последнее время развелось…
Ухтомский лишь пожал на это плечами, и они продолжили путь к своим машинам. А уже вечером Пётр и думать забыл о странном незнакомце и не менее странной реакции командира на сказанные тем слова…
Месяцем позже…
Это был последний рейс перед выходными. Экипаж Липатова нынешним утром посадил свой ТУ-154 на местный аэродром, а теперь им предстоял обратный путь. Пассажиры уже расселись по своим местам, стюардессы проводили стандартный инструктаж, а в кабине заканчивалась подготовка к рулёжке на ВПП…
— Дим, у нас по курсу, похоже, неслабая гроза намечается… — спустя некоторое время после взлёта задумчиво сказал штурман Денис Савицкий, прослушав запрошенную у метеорологов сводку.
— Откуда?! — удивился командир. — Вроде ещё час назад обещали тишь да благодать…
— Ну, эти ребята далеко не всегда хозяева своего слова, — хмыкнул второй пилот.
— Ну, да. С этим не поспоришь… Обойти-то хоть получится?
— Обогнуть с краю — нет, — покачал головой Савицкий. — Там большая бяка — горючки не хватит.
— А если сверху? — спросил Ухтомский.
— А вот сверху… Сверху должны проскочить без проблем: верхний фронт, говорят, не выше десятки…
— Ну, тогда, давай, све… — начал было Липатов, но вдруг осёкся и побледнел. — Отставить! Возвращаемся.
Все изумлённо уставились на командира. Такой команды в столь, казалось бы, тривиальной ситуации от него по их твёрдому убеждению можно было ожидать в самую последнюю очередь.
— Дим, — осторожно начал Ухтомский. — Пассажиры будут не в восторге. Да и мы без премии останемся…
— Да, клал я на мнение пассажиров и на эту премию! — рявкнул непонятно почему и на что разозлившийся Липатов. — Возвращаемся, я сказал! Запрашивай разрешение на посадку!
Ухтомский лишь пожал плечами и начал вызывать диспетчера аэропорта, с которым не далее, как десяток минут назад, попрощался. Поведение командира было, мягко говоря, непонятным. Тем не менее, при всей лёгкости общения Липатов был не тем человеком, приказы которого можно было обсуждать и уж тем более игнорировать. Впрочем, кое-какая догадка о причинах столь необычной реакции друга у него начала появляться…
Спустя сорок минут самолёт произвёл посадку в том же аэропорту, откуда часом ранее взлетел. Липатов уже завершал рулёжку к стоянке, когда в кабину заглянула старший бортпроводник Самсонова Лидия.
— Бунтуют? — поинтересовался у неё Ухтомский.
— Скорее, волнуются. Хотя, — хмыкнула Лидия. — Некоторые сетуют на… м-м-м… будем дипломатичны: излишнюю осторожность командира.
— Язва, — пробормотал Липатов, который в данный момент чувствовал себя явно не в своей тарелке. Лёгкий адреналиновый шок, который он испытал, услышав пресловутую сводку, уже давно прошёл. И теперь Дмитрий внутренне корил себя за несдержанность и паникёрство. Впрочем, если быть уж совсем откровенным, то не только себя: психов, блин, развелось, да и психические расстройства, как оказалось, — вещь заразная!
— Пассажиров выпускаем? — спросила Самсонова.
Липатов уже хотел было ответить утвердительно, когда внезапно всех, кто находился в этот самый момент в самолёте — от командира до самого маленького пассажира — от макушки до пяток продрал поистине потусторонний холод. И шок, который испытали в этот момент люди, было крайне сложно описать словами. Ибо у всех, без исключения, возникло иррациональное понимание: в этот самый момент они должны были погибнуть. Все, кто находился в самолёте. Одновременно. И погибли, если бы командир воздушного судна внезапно не принял столь непонятное на тот момент решение о возвращении.
— Как… как ты узнал?! — прохрипела через некоторое время вцепившаяся в кресло бортмеханика Самсонова, глядя на Липатова седыми от пережитого ужаса глазами.
— Мне… мне сказали… об этом, — тихо произнёс тот.
— Мужик. Месяц назад. В Питере. — не спрашивая, а утверждая, сказал Ухтомский, на что Липатов лишь молча кивнул. — И что он сказал?
Дмитрий выпустил воздух сквозь сжатые зубы и тихо, но внятно произнёс:
— Он сказал, что салочки с богами ещё не удавались ни одному смертному. И… И что мне не удастся перепрыгнуть Зевса...
Беги, девка, беги...Баба Маша — человек весьма рациональный. Медик по профессии, она не верит в потусторонние силы и всегда готова найти объяснение всем мистическим случаям, о которых услышит. Но есть и у нее в заначке история, которую она любит рассказывать, когда у нее меланхолическое настроение, а обычно бывает оно у нее два раза в год: в День Победы и День медика. Вот эта история...
Сразу после окончания медучилища еще совсем молоденькую фельдшерицу бабу Машу, а тогда еще просто Марию, отправили в далекое село на вакантное место доктора. Село было небольшим, дворов тридцать, а в плане медико-санитарного состояния оно находилась в плачевном состоянии.
Юная комсомолка сразу рьяно взялась за дело. Несмотря на то, что ей чинили препятствия местные повивальная бабка Алевтина Никодимовна и знахарка бабка Чуприха, которую все за глаза именовали ведьмой, дело просвещения аборигенов медленно, но верно катилось в нужном направлении. Пока через три года практики не пришлось Марии столкнуться с неведомой ей раньше заразой. Сначала умер конюх Федор, ему было сорок лет, он был женат, пятеро детей. Болезнь началась внезапно: после ужина Федор пожаловался на то, что у него болит голова. Он пошел прилечь и утром не проснулся.
Следующей жертвой стала 50-летняя Матрена Слепцова — одинокая вдова, жившая поденной работой. Ее хватились только на третий день, когда она не пришла к вдове конюха Федора, Ноне, которой обещала помочь с уборкой картофеля. Так как у Матрены не было родни, то Марии удалось провести вскрытие, которое, однако, не дало никаких результатов. Все внутренние органы были абсолютно на внешний взгляд здоровы, и причину смерти установить не удалось.
После смерти Матрены прошло две недели, и снова смерть унесла новую жертву. Умер маленький мальчик Андрюшка, прямо во дворе дома, где играл в палочки со своей старшей сестрой Настей. Со слов Насти Андрюшка только и успел коснуться рукой головы и сказать: «Болит», — а затем упал и умер. Этот мальчик был внуком Алевтины Никодимовны; когда женщине сообщили о случившемся, ее хватил удар. Позвали Марию, но инсульт, судя по общему состоянию, был обширный, и помочь она ничем не смогла. Через три часа Никодимовна ушла вслед за внуком.
В тот вечер улицы были пустыми, люди попрятались по домам, и только осенний ветер пел свои заунывные песни, торопясь уступить дорогу грядущим зимним буранам. Мария сидела у печки, размышляя о том, что же стало причиной смерти трех разных людей, не имевших ничего общего, кроме места проживания. В дверь постучали, и в дом зашла бабка Чуприха, она буркнула «Здрасьте» и, подвинув табурет к печи, села на него, протянув озябшие руки к огню. Внезапно без предупреждения она заговорила:
— Слышь, девка, надо тебе убираться отсюда. Страшный грех взяла я на душу, не надо было мне слушать Никодимовну. Ну да теперь чего говорить, надо дело делать. Беги, девка, беги.
Она встала и направилась к дверям, на пороге остановилась, немного постояла и сказала, не оборачиваясь:
— Если услышишь шаги за спиной, беги, не оборачивайся и не слушай, беги.
С последним словом за бабкой захлопнулась дверь. Ночью Маша спала плохо, ей снились какие-то кошмары. Утром она проснулась абсолютно разбитая. Выйдя на улицу, глядя на хмурое небо, она побрела в сторону медпункта; что-то было не так, но ей так хотелось дойти уже до работы и прилечь на кушетку, что она махнула на все рукой и побрела дальше. Добрела до домика, где располагался ее медпункт и, только взявшись за ручку двери, она поняла, что не так. Стояла абсолютная тишина, не мычали коровы, не брехали собаки, не раздавался людской говор, даже ветер, кажется, играл в молчанку.
От этой тишины вдруг мурашки поползли по коже у Марии, она знала эту тишину, мертвую тишину покойницкой, где добрейший доктор Антон Исаевич учил их анатомии, препарируя тела и демонстрируя органы, о которых рассказывал. Оставив дверь в медпункт отворенной, Мария зашла в соседнюю ограду, где жила баба Валя, работавшая у нее санитаркой на полставки. Постучавшись и не дождавшись ответа, Мария зашла в избу — баба Валя сидела за столом, уронив голову на грудь и вся как-то обмякнув. Маша сразу поняла, что бабе Вале уже не помочь, но профессионализм взял вверх, и она дотронулась до руки своей бывшей санитарки, но дальше этого дело не пошло, рука была ледяная.
Выйдя на крыльцо, Маша немного пришла в себя. Она окинула взглядом улицу и вдруг поняла, что осталась совсем одна. Взяв себя в руки, она бросилась к колхозной конюшне. Там царила все та же тишина. Лошади лежали в стойлах, в одном из стойл, прислонившись к стене, сидел на корточках конюх дядя Федя. Казалось, он просто прикрыл глаза, чтобы отдохнуть, но Мария понимала, что это неправда. Она попятилась назад к выходу. Выйдя из конюшни, Маша еще раз окинула взглядом село и бросилась бежать.
Единственная дорога из села вела к соседней деревне, по этой дороге и побежала Мария. Она уже миновала околицу, как вдруг услышала позади себя топот копыт, обернулась было, но заметила у придорожной сосны бабку Чуприху — та стояла, опираясь на свой посошок, бледная как смерть, и едва шевелила посиневшими губами, но голос ее прозвенел громко, словно в голове у Маши: «Беги, девка, беги».
Невесть откуда у юной фельдшерицы прорезалось второе дыхание, и она стремглав побежала по дороге. Позади она слышала крики бабки Чуприхи и ее голос звучал уже не в голове: «Помоги мне, помоги!», но, памятуя о словах самой бабки, бежала она, не оглядываясь, до самой соседней деревни, где и пала оземь, едва добежав до околицы.
Ее подобрала местная жительница, которая шла по воду к колодцу и вызвала местного врача Николая Петровича, с которым часто встречалась в райздраве Мария. Николай Петрович внимательно выслушал ее, дал ей успокоительное, устроил на временный постой к местной санитарке бабе Нюсе и вызвал милицию из районного центра. На следующее утро они с милицией отправились в село. Еще издали они почуяли запах гари, у околицы они остановили подводу, взору прибывших открылась ужасающая картина: все село выгорело, не осталось ни одной целой постройки. Огонь был такой силы, что все, что смогли найти в пепле, это несколько косточек от разных людей.
После месяца разбирательств комиссия ОГПУ приняла решение закрыть дело, наложив гриф «Особо секретно». Мария Калашникова получила 15 лет лагерей за «вредительство и шпионаж», отсидела она их от звонка до звонка.
Кот, который жил сам по себеКогда мне было 15 лет, мы с папой отобрали у дворовых пацанов котёнка, которого они чуть не замучили до смерти. Котёнок достался нам в очень плачевном состоянии — один глаз у него был выжжен, передняя лапа сломана. Малолетние негодяи отрезали ему усы ножницами и сломали хвост в нескольких местах.
Состояние у него было близкое к смерти, но спасти нам его удалось. Выхаживали его почти месяц, кормили с ложечки, носили на руках.
Котёнок подрос. Но заслужить его доверие мы не могли. Он был абсолютно диким — не давался на руки, шипел, царапался и всегда норовил удрать. При нас он никогда не ел и никогда не лежал у нас на глазах. Его любимым местом была антресоль на шкафу — там он проводил почти всё время, не удостаивая нас никаким вниманием. Есть он ходил по ночам, когда мы спали. В туалет также. Всем своим видом он давал нам понять, что он в наших услугах не нуждается.
Шли годы. Томас (так мы его назвали) всё так же проводил время на шкафу и коротал дни с завидной стабильностью — спал, иногда спускался попить воды. Ни один из членов нашей семьи не мог с гордостью сказать, что кот его любит. Было ощущение, что он ненавидит нас всех. Томас даже игнорировал природный инстинкт размножения — за 4 года он ни разу не поддался «зову весны». Но при этом всём он никогда не гадил по углам и ходил в строго отведённое ему место. Правда, только по ночам. Застать его за «этим» делом мы за 4 года не смогли.
А потом у нас заболел папа. Заболел очень тяжёлой болезнью — у него был рак пищевода. Папа много времени проводил у врачей, но шансы на выздоровление были ничтожно малы — врачи давали отцу не более 8 месяцев.
В один из дней, когда мы ужинали всей семьёй, Томас соизволил выйти к нам на кухню. Он просто пришёл, запрыгнул на свободный стул и сидел рядом, иногда щурясь от лампы на столе. Мы, если честно, не очень обратили на это внимания, потому что наши мысли были только о папе, который лежал тогда в комнате и не мог кушать совсем... Томас досидел с нами до конца, а потом так же гордо удалился. Но удалился не на антресоль, как прежде, а к папе в комнату. Там он забрался к нему на живот и разлёгся в королевской позе.
Когда мы увидели эту картину, мысли были двоякие. Мама сказала тогда следующее:
— Да он чё, еще с.ука издевается... (фраза относилась к коту)
Мама огрела кота полотенцем и попыталась согнать. Но Томас вжался в одеяло и только шипел на все удары, которые получал от мамы. Проснувшийся отец успокоил её, попросив не сгонять Томаса, потому что ему вдруг стало легче...
Томас с того дня сменил антресоль на кровать отца. Он так же шипел, когда его пытались прогнать, и мотал из стороны в сторону поломанным хвостом.
Так прошло три месяца. Томас очень сильно похудел и почти не ходил есть. Всё время он проводил у отца на кровати. Иногда он давал себя гладить и даже один раз за всю свою жизнь замурлыкал. Но ненадолго, всего секунд на десять. Потом он опять стал шипеть и с надменностью смотреть на окружающих.
Когда отца увезли в больницу, Томас вдруг подошёл ко входной двери и стал протяжно мяукать. Мы очень были удивлены, потому что за пять с лишним лет он ни разу не подавал голоса. Мама выразила своё мнение:
— Ну наконец-то природа позвала!
И отпустила его на улицу. Мы были уверены, что он вернётся. Но Томас не вернулся. Зато вернулся отец. С новым диагнозом «абсолютно здоров».
Томаса нет с нами уже три года. Отец говорит, что это он забрал его болезнь. Может и так. Но с тех пор мы каждый день вспоминаем о нашем «диком» коте и всё ждем, что он вернётся...
По объявлениюИстория от моей знакомой, произошедшая в жизни ее коллеги...
Ирину Станиславовну в нашем коллективе за глаза называли Тётя-Центнер. Что и говорить, в свои сорок с малюсеньким хвостиком дама эта обладала весьма и весьма весомыми достоинствами, коих, впрочем, нисколько не стеснялась. Больше того – старалась их даже подчеркнуть. На наших лицах невольно появлялись улыбки каждый раз, когда этот колобок вкатывался к нам в кабинет в очередных брюках-стрэйч и полупрозрачной кофточке. При всем при этом тёткой Станиславна была добродушной, веселой и невредной, посему коллектив охотно прощал ей эти маленькие странности.
Однажды случилась в жизни нашей Тёти-Центнера неприятность: ушел муж. Этот чудак (правда, сама она, говоря о нем, всякий раз заменяла букву «ч» на другую) отыскал где-то барышню лет на десять старше его самого и, собрав пожитки, срулил к ней.
Но Станиславна долго унывать не собиралась и уж тем более не планировала ставить крест на своем женском счастье. Не откладывая в долгий ящик, решила искать претендента на руку, сердце и все свои сто с лишним килограммов красоты. Способ поиска выбрала весьма своеобразный, уже, можно сказать, дедовский. Тиснула объявление в одну местную газетенку: мол, прекрасная леди с пышными формами ищет спутника жизни.
В качестве контактной информации указала номер мобильного телефона. И что же? Звонки от потенциальных женихов посыпались как из рога изобилия! Большинство кандидатов наша девица на выданье отметала сразу же: кто по возрасту не подходил, кто по материальному благосостоянию. Несколько раз Станиславна, конечно, на свидания сходила, но и те кандидаты не произвели должного впечатления. С момента подачи объявления прошло уже несколько месяцев, а привереда наша до сих пор находилась в поиске…
Все началось со странных снов. Вернее, сна, который в точности повторялся несколько раз.
Снилось Станиславне, что кто-то громко стучит в дверь ее квартиры. Она идет на стук, а открывать отчего-то совсем не хочется.
- Кто там? – робко спрашивает Ирина.
- По объявлению! – отзывается из-за двери грубый мужской голос.
Вот тут бы и послать ей незваного гостя на все четыре, но, будто повинуясь какой-то неведомой силе, она отпирает замок… Далее со слов самой Тётушки-Центнера, лучше нее все равно не расскажешь…
«Открываю, значит, смотрю – батюшки ж мои, мужик! Вернее, по росту и по плечам широким догадываюсь, что мужик, а лица не видать. И весь он с головы до пят в какую-то черную тряпку закутан. Ну, думаю, приплыли, вот так женишок ко мне пожаловал, всю жизнь о таком мечтала!
Тут гость мой дорогой делает шаг вперед и без всякого приглашения в квартиру ко мне заходит. Я на него, вытолкать, значит, пытаюсь, да куда там – мне его и с места сдвинуть не по силам. Страшно делается, аж жуть! Здесь и просыпаюсь…
И вот прошлой ночью, девки, кошмар мой сбылся. Вернее, не совсем сбылся, слава Богу. В общем, с субботы на воскресение ночевала я одна, сына к папашке погостить отправила. Сплю, значит, никого не трогаю. Вдруг слышу, в дверь кто-то барабанит. Сразу скажу, живу я в новом доме, двор у нас металлическим забором огорожен, на территорию можно пройти только минуя домофон, подъезд также с домофоном, а на этаже, помимо квартирных дверей, имеется еще общая дверь в коридор, достаточно прочная, запирающаяся на ключ. К чему я все это? Да к тому, что вот просто взять и попасть с улицы в нашу «крепость» не так-то уж и просто. В общем, я, когда стук среди ночи услышала, сразу на соседей подумала – не случилось ли чего…
Плетусь в прихожку, по дороге пытаясь халат на себе застегнуть. Для порядка спрашиваю: «Кто там?»… А из-за двери как рявкнут: «По объявлению!». Тут-то я и опешила. Вот не поверите, как будто в сон свой жуткий попала.
- Какое еще объявление? – кричу. – Ты, мил человек, на часы смотрел? Иди проспись сперва, а потом уж являйся.
Гость меня будто не слышит, продолжает ломиться. Я в глазок посмотрела, а там – ничего, тьма кромешная. Хотя обычно свет у нас в общем коридоре ни днем, ни ночью не выключается. Тут уж меня совсем в ступор вогнало, стою как окаменевшая, что делать, не знаю: то ли в милицию звонить, то ли соседей на помощь звать. Вдруг слышу – из кухни какой-то шум. Забегаю туда и понимаю: кто-то в окно стучится. Ну, это уж ни в какие ворота! Живу я на десятом этаже, балкон на другую сторону выходит – кто и каким образом может в окошко мое барабанить?
А дверь тем временем уже чуть ли не ходуном ходит. Хорошо, что новая, крепкая, а то бы точно пополам треснула. Я снова в прихожую выскакиваю, и опять грохот до меня доносится, на этот раз - из спальни. Теперь, значит, там по окну кто-то лупит.
В отчаянии рухнула я на колени прямо возле двери входной и давай читать молитвы – все, какие помнила. И что вы думаете? Стихло все. Правда, я так до утра на полу в прихожке и просидела, сил не было встать, вот честное слово. Выглянуть осмелилась только тогда, когда из коридора разговоры соседей послышалась.
Выползаю из квартиры: так, мол, и так, что тут ночью творилось-то? Соседи удивляются: спали, уверяют, спокойно, никакого шума не слышали. Да и коридор на ключ заперт был. Никаких следов пребывания кого-то чужого, естественно, и в помине нет…
Короче, девчонки, собрала я вещи, сынулю попросила у отца пожить какое-то время, и к маме поехала от греха подальше. Кстати говоря, перед уходом дверь обследовала. Сначала показалось, ничего нет, а потом разглядела много тоненьких, коротких таких, еле видных, царапин. Будто кто-то тонким гвоздем поорудовал. Бог его знает, откуда они появились…
Вот так-то, рыбоньки мои, поди теперь знай, что за «жених» такой ко мне наведывался! Одно вам скажу: сегодня же в газету позвоню, попрошу это чертово объявление убрать»…
Ирина Станиславовна еще несколько недель прожила у мамы, боясь возвращаться в свою квартиру. Разумного объяснения событиям той странной ночи она не нашла до сих пор. Кто знает, что бы это могло быть… Посторонние люди – вряд ли, соседи – тоже, ибо коллега моя клянется и божится, что люди они добропорядочные и так шутить не стали бы. Опять же, как объяснить стук в окно десятого этажа? В общем, в этой истории больше вопросов, нежели ответов.
После этого случая зареклась наша Тётя-Центнер давать какие-либо объявления – мало ли, что за «кандидаты» их читают. Решила действовать своими силами. Сейчас она полна надежд. И даже похудела немного: не то от стресса, не то от предвкушения большой любви…
Источник:
интернет
Собачья старость (Прочитано 3511 раз)