Резко звякнуло ведро. Танька вздрогнула и отступила назад.― Вот, ду-у-ура! Всю ногу отдавила! ― сердитая Аня больно ткнула кулаком в худую Танькину спину.
― Да я же не нарочно! Вдруг, думаю, там она.
― Кто она-то?
― Эта… няня Василина.
― И чо? Подумаешь, прошли бы тихонечко, она и не увидит.
― Страшно!
― Ну и сыкайся тогда в коридоре, бояка! ― Аня решительно направилась к туалету, Танька обречённо поплелась следом.
Вот повезло! В туалете действительно гремела ведром няня, но не страшная Василина, а обычная Света.
Ругать не стала, шикнула только, что, мол, вам ведро поставили и нечего по ночам разгуливать. Ходят только полы пачкают — не намоешьси!
Почему она так боялась няни со странным именем Василина, даже сама Танька понять не могла. Ничего плохого не сделала. Ругала, как всех — ни больше ни меньше. Даже тряпкой не замахивалась, как на мальчишек. А отчего-то было страшно. Может потому, что няня была некрасивая и большая? И никогда не улыбалась.
Ростом няня Василина была выше всех. Даже выше сторожа. Плотная, с широким лицом, испещрённым сеточкой сосудов. От этого лицо казалось красным, словно распаренным. Волосы серого цвета няня зачёсывала назад и перехватывала чёрной резинкой. А руки! Да у Василины ладонь больше, чем Танькино лицо!
Хотя Танька такая худая и маленькая, что даже в своей группе получила прозвище «Малявка». По-честному, у Таньки было ещё одно обидное прозвище — «Сопливенькая».
Танька была настолько незаметной, что воспитатели и няни никогда не могли её запомнить. И как-то, пересчитав детей, Лидия Павловна начала озираться и спрашивать, куда подевалась ещё одна девочка, как её? Ну, маленькая такая, вечно сопливенькая.
А Танька совсем не виновата. Просто с самого рождения, сколько себя помнила, всё время ей холодно. А когда ноги замёрзнут, то и сопли тут как тут. Ноги у Таньки мёрзнут почти всегда. Неудачные ноги достались! Носки рвутся на пальцах, и пятки протираются.
Хорошо Аня научила. Надо надеть колготы — какие ни есть, — а носки уж выбирать внимательно. Если на колготине дырка на пятке, то носок берёшь где только пальцы рваные. И наоборот. И завсегда получится целая одёжа. Дырки-то закрыты.
Тетёха эта Танька! Всего боится, ничего не понимает, даже играть не умеет. И няню Василину боится дразнить. Вот мальчишки из старшей группы смешно придумали. Бегали по коридору и кричали: «Тётя Вася, тётя Вася». Обхохочешься. Главное, вовремя юркнуть под лестницу. Няня низким, хрипловатым голосом ругалась: «Вот сейчас живо-два грязной тряпкой-то хасьну».
Это «хасьну» Таньку тоже пугало. Ну ничего, может, её опять куда-нибудь переведут, а там не будет страшной «тёти Васи».
С самого рождения переводят и переводят. Танька вечно пропадала из списков и всяких взрослых документов.
Это она ещё не знает, как её вообще нашли на белом свете! Зимой дяденька какой-то на остановку пришёл и здрасьте — лежит на лавочке кулёк с Танькой. Дяденька испугался и принёс кулёк в поселковый магазин. А там продавщицы милицию вызвали.
В доме ребёнка вспомнили, что Татьянин день, и с именем мудрить не стали. Да и зима в год Танькиного рождения была суровая. Вот и фамилия готова — Морозкина.
И стала Танька Морозкина переезжать с места на место. Для дома ребёнка подросла, детский дом признали аварийным. И покатилось. Документы на неё теряли два раза. Один раз забыли в списки внести. В другой приписали Таньку в группу, которая и вовсе не по возрасту. Когда спохватились, оказалось, в её группе уже мест нет. Даже лишнюю кровать не впихнешь — некуда.
Сейчас Таньке Морозкиной шесть лет. Живёт в интернате, куда снова попала по недосмотру. Уж больно незаметная. Мышонок какой-то серый.
Она уже привыкла «не привыкать». Зачем? Может, опять что-то напутают и переведут в другое место. Жить можно. Только вот ноги мёрзнут. Таньке кажется, что мёрзнет она всегда, даже летом.
Все к Новому году готовятся. В физкультурном зале уже ёлку нарядили. Приезжали шефы, дяденьки и тётеньки с завода. Хоровод водили, звали дедушку Мороза. Им нарядили завхоза — Семёна Петровича. Потом шефы раздавали подарки в одинаковых кулёчках. Хорошо, хоть Таньку одна тётенька-шеф заметила. Дала подарок, погладила по голове. И со словами «Ой, худышка какая!» сунула Таньке лишний мандаринчик и конфету «Золотой петушок».
Шефы прислали автобусы и всех повезли в зимний лагерь. Нет, Таньку не забыли в списки внести. Просто, когда медсестра осматривала, решили Таньку не брать. Мол, нельзя, там детей немерено, а у Морозкиной сопли по колено! А эпидемия начнётся? Кто виноватым будет? Медсестра. Скажут: не доглядела. И ещё не взяли Витю Расплетаева из средней группы. Он руку сломал, когда с подоконника прыгал. Но Витю забрали дядя с тётей. А вот с Морозкиной что делать?
Танька решила, что одна останется. И даже хорошо! Возьмёт потихоньку Олино одеяло, будет спать под двумя одеялами и греться. Оказалось, одной нельзя. Что же, из-за Таньки столовую открывать? И стены в туалете красить хотели, пока детей нет.
Танька уже приготовилась к переезду. И вдруг выяснилось, что её на все каникулы согласилась забрать няня Василина.
Танька так испугалась, что даже не смогла отказаться. Вдруг она скажет: «Не хочу к Василине», а та рассердится и «живо-два, хасьнет»?
Одевалась медленно, надеялась, что няня передумает. Нет, стоит внизу. Голова повязана серым пуховым платком, на руках — малиновые варежки.
На улице темно, морозно, снег сердито скрипел под ногами. Танька как всегда мёрзла. Особенно руки. Одну рукавицу потеряла ещё дня три тому назад.
Танька семенила за Василиной, стараясь приноровиться к большому шагу, дышала на скрюченные красные пальцы.
Василина остановилась.
― А варежки-то где? Ты чтой-то по морозу голорукая идёшь?
Говорить Танька боялась и только кивала головой.
Василина сняла свои огромные малиновые варежки.
― На-ка, ещё руки поморозишь, отвечай потом.
Нянины варежки Таньке аж до локтя. А тёплые-е-е! От такого тепла даже спать захотелось. Танька начала спотыкаться.
― Чисто курёнок задохлый! Держись крепко, смотри, рукавицы не оброни.
Василина подхватила невесомую Таньку на руки и зашагала быстрее.
Танька ещё ни разу не была дома. Вот это красота! Странно, сама тётя Вася некрасивая, а дом красивый! Над диваном коврик с медведями. Надо будет тайком их потрогать, а то вдруг Василина заругает. Подушек-то на всю девчачью палату хватит! А на лампе, под потолком, бахрома! Как в сказке, которую воспитатель читала. Ой, на тумбочке кукла! Большая! В колготах! В юбке с оборками, тёплой кофте и шапочке!
Танька так и застыла перед нарядной куклой.
― Я, Татьяна, раньше швеёй была, вот… кукляшка от бывших соседей осталась, так шью на неё, когда делать нечего. Ты бери куклу-то, играйся, у меня других игрушек нет.
Танька осторожно взяла нарядную красавицу. Как с ней играть-то? Только любоваться.
Потом на стол собирали. И куда столько еды? Но уж больно вкусно пахнет. Особенно странное, дрожащее, словно от страха, блюдо — холодец. Василина всё подкладывала и подкладывала в Танькину тарелку. Пирожки огромные — так и не осилила до конца. А ещё хотелось попробовать селёдку с розовыми разводами проступающего свекольного сока. Василина сказала «под шубой». А малюсенькие грибочки, скользкие, солёные, убегающие с ложки.
Таньке казалось, что длится какой-то хороший сон, где тепло и вкусно пахнет. Где есть Василина, но не страшная, и на диване сидит красавица кукла.
А потом Танька полетела и погрузилась в тёплую норку. В норке темно и мягко. Тепло ногам и не течёт из носа.
Проснулась Танька поздно. Хотела встать, не вышло. Рубашка на ней оказалась такая длиннющая, что конца краю не видно.
Василина сказала, что, видать, придётся Таньке целый день в кровати сидеть. Её одежка стираная — висит, сохнет. Маленьких вещей в доме нет. А Танька и не расстроилась. Главное, тепло и кукла рядом. Только поесть и в туалет сбегать. Тогда надо надевать Василинины носки, которые Таньке аж до коленок.
Вечером пришла незнакомая бабуся — соседка. Спрашивала Таньку, как её зовут да сколько ей лет. Дала яблоко, погладила по голове. Потом пришла тётенька, бабусина дочка, принесла одежду. Сказала, что её Ариша давно выросла, а Таньке впору будет.
Танька себя даже не узнала в зеркале. Василина каждую вещь одёргивала, приговаривая: «Присобрать надо, вот тут подшить, на юбке резинку сделать, а то по дороге потеряешь. Худая ты, Татьяна, больно. Вон даже колготы не держатся. И волосы не давай стричь. Девочка с косками должна быть, чтобы бантик повязывать. Что это за девчонка без бантиков?
Смотрели фотографии в толстом альбоме. Василина поясняла: «Это вот двоюродный брат мой Юра, это его жена Наташа. Вон видишь, дети в школе? Ну-ка, найди, где я». Танька сразу нашла: вот эта девочка, самая высокая.
― Гляди-ка, узнала! — обрадовалась Василина.
― А вот на стене, в рамочке, это муж мой, Петр Устинович, и сынок Игоряша. Вот… Татьяна… померли они… машина их сбила…
Красная сеточка сосудов на щеках Василины стала фиолетовой, губы размякли и словно поехали в разные стороны.
Таньке стало страшно, даже дышать боялась. Василина опять внушала ей какой-то необъяснимый ужас.
Няня вышла из комнаты. Послышался шум воды в раковине. Василина кашляла, сморкалась, всхлипывала, словно давилась чем-то.
Испуганная Танька забилась в угол дивана, сидела, не шевелясь, прижав к себе куклу.
Вернулась Василина почти прежняя. Лицо вытерла насухо, пригладилаволосы.
― Вот ведь, Татьяна, как бывает в жизни. И не придумаешь. По-разному человек один-то остаётся. И вся жизнь наперекоску. Я вот даже пить начала с горя. Пью и пью, жду, что полегчает. А только хуже стало. С работы выгнали. Да сама на чёрта похожа стала. Ты смотри, Татьяна, вот вырастешь, мало ль, как жизнь повернётся, главное, не пей, поняла?
Танька не поняла, но на всякий случай кивнула.
Странная эта няня Василина, то вроде хорошая, а то страшная. А дяденьку мужа и сына Игоряшу жалко. Им, наверное, больно было, когда их машина переехала.
Через два дня Василине надо было на работу выходить.
― Со мной пойдёшь или посидишь с бабусей?
― С бабусей посижу, только ты приходи скорей.
Танька даже не думала, что так будет скучать по Василине. Всё время бегала в окошко смотреть, не идёт ли.
Василина пришла довольная: ещё свободных дней дали. Сказали, можно дома сидеть, раз у неё Танька. Вот вернутся дети, тогда и на работу выйдет.
Тоскливо стало. Хоть бы не возвращались!
Танька, высунув от усердия язык, клеила открытку. Воспитательница сказала. Скоро женский день — открыточки будем клеить. Надо женщин поздравлять. Очень сложная работа! Вырезать из бумаги лепестки и листики да наклеить аккуратно, чтобы грязи не было. А уж надписать — совсем мука-мученическая. Хотя буквы учили, тут ведь ещё надо в открыточку уместить!
И писать не абы что. Мол, дорогая, такая-то, поздравляю…
У Таньки свело пальцы, и у карандаша грифель сломался. Но зато вышло!
Велели завтра поздравлять. Ага, завтра! Танька лучше придумала. Отпросилась в туалет и сунула открытку в хозяйственный шкафчик.
Василина пришла рано, губы как всегда поджаты. Шуганула мальчишек из туалета: «А ну, водой мне тут баловаться! Ишь, грязь развели! Сейчас живо-два, тряпкой-то хасьну!»
Халат надела. Что-то кололо вкармане.
«ДАРАГАЯ ТЁТЯ ВАСЕЛИНА ПАЗРАВЛЯЮ ТИБЯ С 8 МАРТОМ
ЖИЛАЮ ЩАСТЯ И ЗДОРОВЯ
ТВАЯ ТАТЯНА МАРОСКИНА»
Василина прислонилась к стене. Первый раз за долгое время она заплакала не надрывно и тяжело. Вот глупая! Плакала и улыбалась одновременно.
* * *
Нарядные первоклашки стояли парами. Вот сейчас музыка заиграет — и войдут в школу. Букет мешал смотреть — так, поди, и потеряться недолго. Две тощие Танькины косички украшены огромными белыми бантами. Фартук в оборочках, даже на карманах сборки.
Ладошка Танькиной соседки потная от волнения.
― Боишься? ― шёпотом спросила она.
― А ты?
― Я немножко боюсь. Вдруг там мальчишки за волосы будут дергать или отнимут чего.
Танька привстала на цыпочки, обернулась.
― Пусть попробуют! У меня знаешь какая мама? Она им живо-два хасьнет!
И Танька уверенно двинулась за учительницей по ступенькам школы.
Орлова-Вязовская Алиса
Няня Василина. Рассказ. (Прочитано 763 раз)