И не сказать, что бабка Настасья была такой уж шибко набожной, нет. Но иконы в красном углу стояли, сколько я себя помню. Там же постоянно горела маленькая синяя лампадка. Я любил смотреть на неё в сумерках, перед сном. А мать ни в какого бога не верила, а наоборот. В девках имела весёлый задорный характер, была передовой колхозницей, комсомолкой, ударницей и бригадиром комсомольско-молодежной бригады. Через это у них с бабкой организовался затяжной конфликт. Мать требовала убрать иконы с глаз долой. Бабка была категорически против. Мать проводила с ней агитационную работу. Стыдила, пугала партией, правительством, лично товарищем Сталиным, и даже один раз пыталась фальшиво и неудачно заплакать. Бабка за веру стояла твёрдо. Периодически то одна, то другая пытались привлечь на свою сторону деда. Бесполезно. Дед, как Швейцария, сохранял нейтралитет. Только посмеивался в усы. На самом деле, ему было абсолютно пофиг. Ему вообще всё было пофиг, кроме лошадей, бани по субботам, да осколка в правом боку, который ныл к непогоде и мешал ездить верхом. И так бы эта бабья война и тянулась до бесконечности, если бы не одно роковое событие. На очередном комсомольском отчетно-перевыборном собрании мать избрали секретарём комсомольской организации колхоза. Тут ситуация совсем уж получалась некстати. Чтоб у комсомолки, бригадира, секретаря – в доме иконостас? Да это ж курам насмех! И мать поставила вопрос ребром. Дело дошло до скандала. - Да мне из-за тебя людям в глаза глядеть стыдно! – кричала мать. - А мне из-за тебя – нет. – спокойно парировала бабка. И тогда мать в сердцах брякнула: - Ах так?! Я твои иконы ночью возьму и спалю к чертовой матери! - Токо попробуй! – взвилась бабка и погрозила дочери костылём. - А вот посмотришь завтра! – крикнула та и, хлопнув дверью, поскакала заниматься своей комсомольско-молодежной ерундой. Дело было к вечеру. Бабка осталась дома одна. Дед торчал на конюшне, мог прийти заполночь, а то и совсем не прийти. Бабка обиходила скотину и стала собираться ко сну. На душе было неспокойно. Зная вздорный и упрямый характер дочери, она не сомневалась, что та и вправду может ночью сунуть иконы в печь. И бабка решила отстаивать свободу совести и вероисповедания до конца. Шансы у одноногого инвалида против шустрой молодой девки были никакие. Это бабка понимала. Тогда она открыла сундук и достала дедово ружьё. Там же нашла два снаряженных солью патрона. Погасила свет и устроилась в углу на диванчике. Аккурат напротив иконостаса. Брехала где-то собака, вдалеке за околицей смеялись девки и играла гармонь, уютно мерцал огонёк лампады, бабка прикрыла глаза… Очнулась она оттого, что свет лампады метался по комнате. Кто-то стоял на табуретке, снимая иконы. Одну, вторую… Бабка перекрестилась на задницу, которая загораживала ей святые лики, подняла ружьё, сказала: “Прости мя, Господи!”, – и, не целясь, навскидку, шарахнула с двух стволов. Впрочем, расстояние было такое, что промахнуться она не могла. - Уйёоооо!!! – нечеловеческим голосом заорал дед, бросил иконы и схватился за задницу. Бабка выронила ружьё и упала в обморок. Вечером дед выпил с мужиками по маленькой и совсем уж было собрался заночевать в конюшне, но желание закрепить результат стопочкой-другой перебороло лень. Он собрался и пошел домой. Заначку дед держал в самом на его взгляд надёжном и остроумном месте. За иконами. А что? С одной стороны – никто не полезет, с другой – всегда под рукой. Ну, откуда ему было знать, что именно на сегодня его бабы назначат генеральное сражение в своей затяжной идеологической войне. Да ещё и с применением огнестрельного оружия. Дед сидел голой задницей в тазике с водой, тихонько подвывал и периодически анестезировал себя внутрь оказавшейся весьма кстати заначкой. Сделав добрый глоток, он затягивал, стараясь перекричать боль: - …В тёооомную нооочь ты, любимая, знаю не спиииишь. И у детской кроватки… С ружжоооом!!! Ты меня поджидаиииишшш! Он был уже изрядно пьян, дед. Речь его становилась несвязной. Он делал очередной глоток, смахивал набежавшую слезу и затягивал снова:
- Я шол к тебе четыре го-о-ода, я три держа… Три! Три войны! Белые меня хотели убить… Фашысты… Ты хоть знаешь, скоко меня фашыстов хотело убить? Мильён!!! Мильён фашыстов меня хотело убить! Меня! И х..й! Х..я им! А родная жена бац – и… Да куда! Прямо в ёпт воюмать! Я завтра помру, что люди скажут? Напишут – тут покоится Грегорей! Красный командир! Орденоносец! Герой войны! Убитый своёй бабой из свово ружжа в свою жо…ооойййййййй какой позор!
- Да помолчи ты, герой-орденоносец! – махала на него тряпкой проходившая мимо бабка. – Ишь чево удумал?! Бутылку за иконы прятать! Вот Господь-то тебя и наказал!
- Он в двадцать девятом! Уййй!.. В двадцать девятом он меня наказал! В двадцать девятом! Когда я тебя дуру в жены взял! Тёоооомнааая нооочь, тоолько пуули… Больше на бабкины иконы никто не покушался.
К чему привела идеологическая война))) (Прочитано 758 раз)