Популярного телеведущего Бориса Корчевникова можно смело назвать вундеркиндом: в 15 лет он уже окончил школу и поступил одновременно в два лучших вуза страны – МГУ и Школу-студию МХАТ. Однако, по признанию самого Бориса, он недолго раздумывал, что предпочесть – и отнес документы на журфак. «Театра я к пятнадцати годам уже наелся», – говорит Корчевников. Откровенно – о героях ток-шоу «Прямой эфир», о чудесах и о том, как он резко закрыл дверь в свое прошлое, – ведущий рассказал в эксклюзивном интервью.
«Когда отец Фриске рыдает – я ему верю»– Борис, вы человек глубоко верующий, воцерковленный. Вам не кажется странным вести программу, скажем так, не слишком высокоморальную, давайте даже говорить прямо – желтую? У вас никогда не было внутреннего противоречия из-за этого?
– Не было. Почему желтой прессой – причем с какой-то брезгливостью – часто называют просто очень личный, даже исповедальный разговор? Был такой митрополит Антоний Сурожский. Он возглавлял Православную церковь в Англии. Удивительный человек, герой Второй мировой войны, участник Французского Сопротивления, хирург с сорбонновским образованием. Он говорил от сердца и привел огромное количество англичан к православию. Когда-то я прочитал книгу с его беседами «Человек перед Богом» — она меня перевернула. В этой книге митрополит Антоний говорит, что Христос всегда там, где буря, где человеческое горе. И, собственно, это миссия христиан – быть там, где Христос: посреди бури, посреди несчастий. Для меня это главное оправдание того, что я делаю в программе «Прямой эфир», где чаще всего мы оказываемся посреди человеческой беды. Я, бывает, потом долго отхожу. Ношу в себе эти истории. Говорят, надо уметь отгораживаться, но я не могу: ведь тогда грозит моментальное выгорание – очерствение всего внутри.
– Это же психологически тяжело – через себя все пропускать.
– Совсем нет. Таков закон: чем больше отдаешь, тем больше получаешь. А когда ты пытаешься отгородиться от чужой беды, от чужих страстей, ты себя тем больше разрушаешь.
– Наверное, поэтому иногда возникает ощущение, что вы, ведя программу, показываете свое личное отношение как к героям, так и к поднимаемой проблеме?
– Стараюсь поменьше. Считаю, что не очень имею на это право. И ругаю себя, когда меня захватывает какая-то страсть и я занимаю чью-то сторону.
– В последнее время у вас было много выпусков на тему Жанны Фриске. Вот там складывается впечатление, что вы скорее на стороне ее отца, чем Дмитрия Шепелева.
– Я думаю, это потому, что Дмитрий отказывался комментировать ситуацию и в студии был только Владимир Фриске. Если показана только одна сторона, очень высок шанс, что в общественном сознании выиграет именно она. Мы это каждый раз говорим всем, кого приглашаем принять участие в программе: что если они не придут, то они проиграют.
– Лично вы – не как ведущий, а как человек – на чьей стороне в этом конфликте?
– Я просто спрашиваю себя: зачем Владимиру Борисовичу обманывать?..
– А зачем Шепелеву обманывать?
– Я не знаю его мотиваций, он не дал нам и никому, кстати, из журналистов себя понять. Я думаю, что это история с продолжением.
– Ну, от себя могу сказать: я не знаю, что в этой семье произошло, но считаю, что сын Дмитрия и Жанны должен видеться с бабушкой и дедушкой.
– Абсолютно верно. Особенно у кого на руках он рос. Я провел с Владимиром Борисовичем не один час, и когда взрослый, с серьезным опытом, довольно жесткий на самом деле человек рыдает, верю этим слезам. Рыдает от того, что не видит своего внука. И от какой-то уже беспомощности. И я думаю: неужели он это искусственно делает? Да нет. Не может быть.
«Упала на колени и умоляла простить»– Какая из историй в вашей программе произвела на вас сильнейшее впечатление?
– Из программ минувшего года — где жена Ивана Краско встретилась у нас со своей мамой, которую никогда в жизни не видела. И когда эта женщина вошла в студию, упала на колени перед своей дочерью и умоляла простить за то, что бросила ее, за то, что не воспитывала, – это была драма, которая разворачивалась на наших глазах. Это было одно из сильнейших впечатлений для меня.
– То есть вот это коленопреклонение не по сценарию было сделано?
– Нет, конечно. Сценарий — примерный — есть только у ведущего – но я просто знаю, какие будут повороты, какие герои. А то, что происходит – оно живое, оно прямо здесь и сейчас. И когда все начинается на одной эмоции – радость свадьбы Ивана Краско и Натальи Шевель, – а заканчивается слезами, которые льются у матери, у Наташи и у всей студии, – это драматургия самой жизни. Ни один формат на телевидении не дает тебе возможности испытать такую палитру чувств, когда вот оно – живое, неподдельное все.
– То есть, вы верите в искренность чувств Наташи к Ивану Краско, который старше ее на 60 лет?
– Да время покажет… Она, между прочим, пишет очень красивые стихи о любви, посвященные мужу. И они заставляют верить в ее искренность. Я только не знаю, что это за чувство – любовь или что-то другое. Может быть, желание какого-то плеча рядом.
– У вас случаются во время съемок эксцессы: скандалы, драки, врачей приходится вызывать?
– Это страстная арена. Конечно, людей там захлестывают эмоции. И некоторых иногда несет. Но к нам идут те герои, и, часто тот, зритель, который не придёт смотреть конкурентов. Видимо, как-то иначе держим вожжи вот этих страстей.
– Кстати, о коллегах. Вас не раздражает сравнение с Андреем Малаховым?
– Да нет. Оно неизбежно. Наоборот, такой подстегивающий фактор. Это ж интересно – конкурировать.
– У вас есть право выбора темы программы?
– Я участвую, да. Равноправно.
– Вы можете жестко сказать: нет, вот этого я делать не буду?
– Я должен это как-то объяснить. Мотивация «потому что мне это просто претит» – это никакая не мотивация. Я, как и любой член редакции, должен тогда аргументировать: какие риски тут для проекта, для репутации нашей. Или почему мы проиграем у зрителей, если это сделаем.
– Вы как-то отслеживаете судьбу своих героев или то, как они повлияли на ваших зрителей?
– Очень часто. Например, Вика Морозова, жена Антона Макарского, рассказала в «Прямом эфире» о том, как она забеременела после 13 лет бесплодия. Они с Антоном получили такое благословение: ежедневно в 20:30 читать акафист перед иконой Божией Матери «Нечаянная радость»…
– И вы в это верите? Я, честно говоря, нет. Ибо знаю, как люди скрывают, что делают экстракорпоральное оплодотворение, а потом во всеуслышание заявляют: молились и Бог послал ребенка, чудо!
– Верю. Я несколько часов провел с ними в Израиле и очень чувствовал, что они не обманывали. Второе: я знаю миллион таких историй, когда люди вымолили себе детей. Третье: Антон и Вика – искренне верующие люди. И они понимают, что эксплуатировать эту тему, вот так вот обманывая, – это очень серьезный грех, из-за которого могут пострадать и они, и ребенок. Они не будут так рисковать. Я бы не решился… И последнее. Вот после этого к нам в редакцию пришло очень много писем от женщин, которые последовали совету Виктории и смогли забеременеть…
«Не очень складывалась личная жизнь»– А как вы пришли к вере? В детстве или уже в осознанном возрасте?
– Мне был тогда 21 год. Одна знакомая посоветовала поехать к мощам святой Матроны. Мол, для здоровья надо, хуже не будет. Почему я поехал? Сам не знаю. И вот там, у мощей святой Матроны, когда мы стояли в гигантской очереди, что-то произошло, что-то коснулось сердца, правильнее сказать: Кто-то. Это было такое касание сильное, как будто огромный софит осветил всю мою жизнь. Это было откровение настоящее. Момент самой главной истины. Мне очень сложно найти правильные слова для этого, но я совершенно точно понял: что-то происходит в церкви, это тебя касается, там есть какое-то очень сильное присутствие. И у меня тогда потекли слезы, я ими залился.
– 21 год – совсем мальчишка. Чаще в более зрелом возрасте с мужчинами такое происходит.
– В том-то и дело. Обычно приводят к этому какие-то потрясения, неудачи. Я был более чем успешен, у меня было огромное количество сил и энергии, у меня все шло в гору в карьере. Не очень складывалась личная жизнь, но я теперь понимаю, почему, – я был не сильно разборчив в девушках и не очень понимал, как, а самое главное для чего её строить. Что это не только для удовольствия. И это я тоже увидел тогда, все эти неправильности, что я живу, нарушая самые главные законы. Поэтому, в общем, при всей внешней иллюзии успеха я был совершенно несчастен – хоть и не видел этого до поры. Не сразу все изменилось. Я еще несколько лет жил так же, как прежде. И когда мне было 23 года, я познакомился с очень хорошим священником, который сначала стал мне другом.
– Это дорогого стоит. Потому что иногда священники, наоборот, отталкивают человека от веры.
– Очень печально, когда так происходит. И как важно в священнике увидеть друга, которому в первую очередь можно доверять! Мне повезло, я встретил именно такого человека. И через несколько месяцев общения с ним просто ради любопытства я захотел исповедаться и причаститься. И когда я причастился, в меня вошел Бог и я почувствовал: с этой секунды я начну все с чистого листа, и все то прошлое, которое меня давило, разрушало – я сам себя своими поступками разрушал, – его больше нету. Я физически ощутил эту ни с чем не сравнимую легкость – чистоты и освобождения. Вот она – настоящая свобода.
– Вам не кажется, что в последние годы у нас в стране религия стала выходить на государственный уровень?
– Мне кажется, что мы этот период уже прошли, когда церковь была государственным учреждением – ещё до революции. Это привело к дикой формализации веры и в результате к крушению страны. Люди без веры будто озверели… В чем сейчас близость Церкви и государства? Если мэры открывают подворья, а Президент стоит на Пасхальной службе с народом – это ещё никакая не близость. Мой один знакомый батюшка бился за то, чтобы на пустыре на окраине Москвы построить церковь почти 10 лет… На самом деле и страна и Церковь заплатили очень дорого за нынешний покой: ещё вчера священников распинали на Царских вратах, топили в нечистотах и в ледяных прорубях, сажали на кол, пытали раскаленными гвоздями, расстреливали сотнями и тысячами сгнаивали в тифозных концлагерях; когда в храмах устраивали склады и сортиры… И то, что после всего этого, после того, когда вся государственная мощь была направленная на уничтожение веры; — вдруг тысячами вырастают храмы и они полны молодыми людьми – это чудо! Реальное доказательство пророчеств Христа о том, что Церковь всегда будут гнать, но она простоит до конца. Посмотрите, храмы на Западе закрываются и продаются, а в России строятся. У нас в школах стали рассказывать о религиях… Ведь без них правда ничего не понять про историю и культуру. Вся Европа, все её технологии и наука выросли из христианства. Не говоря уже о правах человека. Ведь это Церковь открыла миру понятие о свободной женщине, об уважении личности, до-христианский мир этого не знал, человек почти везде был мусором.
– Но давайте не забывать и инквизицию, когда миллионы людей сожгли на кострах во имя Господа.
– Слава Богу, к православной церкви она не имела никакого отношения. Это было уже чуть другое, западное христианство. За инквизицию, кстати, они покаялись, но есть ошибки, которые не исправить тысячелетиями. Весь мусульманский мир до сих пор уже генетически хранит память о чудовищном христианском фанатизме крестовых походов. Во многом исламский фанатизм был ответом на фанатизм христианский. Но все это плоды католической церкви — которая как раз как никто была близка с государством, она собственно государством сама и была. Причем мощнейшим – Ватикан… Это уже далековато от апостольских заветов. А вот в России они сохранились. И, может быть, сейчас исполняются, как никогда идеально. В конце концов не нефть, не ресурсы, даже не мозги – самое большое сокровище России. А наше Православие, то, что мы смогли сохранить первозданную веру, ту веру, которую оставил Христос и Его апостолы.
– Когда я вспоминаю про фарисейство (лицемерие с показушным следованием высоконравственным и религиозным правилам, за которыми прячутся зачастую жажда наживы и/или прочие грехи. – Авт.) в нашей церкви, мне сложно с вами соглашаться.
– Церковь же из людей состоит. А мы такие какие мы есть – и лицемерные, и впадающие в крайности. Но эту Церковь создал Бог. Со всеми вот этими людьми, и с батюшками не очень всегда совершенными, и с фарисеями, но ведь и со святыми тоже.
«Получить награду от Путина было ужасно радостно»– Кстати, как вы – человек, которому только полгода назад удалили опухоль, – относитесь к мнению, что тяжелые болезни Бог дает людям в качестве наказания за какие-то грехи?
– Бог не может наказывать. Вы можете себе представить, чтобы любящий папа или мама сделали нам больно? А Бог – это и есть родитель, который любит еще сильнее. Это вразумление скорее.
– Даже маленьких детей?
– Через них вразумляются родители. Если понимать, что мы здесь только в утробе матери еще находимся, а рождаемся во время смерти, то тогда все становится на свои места. Тогда ты понимаешь, почему в нашем чудовищно несовершенном мире так часто страдают чистые и невинные души – дети. Они повторяют подвиг Бога.
– Простите, но родителям, у которых страдает и умирает ребенок, очень сложно принять то, что таким образом их пытаются вразумить.
– Они это не принимают, может быть, головой. Но все равно твоя жизнь очень сильно меняется от этого.
– Борис, положа руку на сердце, медаль ордена «За заслуги перед Отечеством», которую вы получили из рук Владимира Путина за освещение событий на Украине, – вы ее заслужили?
– Я делал свое дело не за награду, мне было дико интересно. Я чувствовал себя в эпицентре событий. Это счастье для любого журналиста – работать там, где разворачивается мировая история. Но награда – это очень приятно.
– Обычно в таких случаях принято говорить: «Ах, это так неожиданно, да я толком ничего и не сделал». Для меня в этом есть доля ханжества. И мне странно, что я сейчас от вас этого не услышала.
– Я боюсь показаться каким-то патетичным, но это ужасно радостно – получить награду от государства, от президента страны, которая тебе очень дорога.
– Вам 33 года, и к этому возрасту вы уже достигли очень многого. Вас не пугает будущее? Ведь давайте будем откровенны: у нас не так много известных телеведущих в возрасте, большинство уходит с экранов.
– С недавних пор не пугает. Я за последние 10 лет много раз убеждался в этой евангельской истине: что волос с твоей головы не упадет без воли Бога. Но только в одном случае: если ты свою жизнь Богу поручил. Я понимаю: что бы и случилось, оно случится с каким-то умыслом. Все, что происходило со мной за последние годы – это одно большое чудо, которое я не планировал.
– Бог вас любит, я хочу сказать…
– Как и всех. Просто я доверился. Помню, с какой легкостью я в свое время уходил с СТС – в никуда. Но внутри у меня было сильное желание поработать в ток-шоу. Для меня это был жанр, которым я не владел. 25 апреля 2012 года я, на тот момент уже безработный, сидел в Греции, недалеко от Афонской горы, и писал дневник, в котором пытался сформулировать для себя, чего бы мне еще хотелось. Пунктов там было 11–12. И первым шло: делать ток-шоу. 25 апреля 2013 года, ровно через год, день в день, я ехал на первую съемку «Прямого эфира».
Борис Корчевников: …И у меня тогда потекли слезы, я ими залился (Прочитано 3227 раз)