“С самой великой в мире виолончелью я встретился в 1956 году, в Америке. По-моему, я был третьим советским артистом, появившимся там после революции. Я играл в Нью-Йорке, в небольшом зале, знали меня мало, было немного народу, зато все виолончелисты Нью-Йорка пришли на этот концерт, а потом – за кулисы.
И пришел с ними один милый человек, Джером Ворбург, банкир и страшный любитель виолончельной музыки. И вот он спросил:“Слава, хочешь взглянуть на Страдивари “Дюпор”?” И тут меня затрясло. Дело в том, что все великие инструменты имеют имена. Обычно это имена великих музыкантов, которым они принадлежали. Однажды Дюпор играл в Тюильри императору Наполеону. И Наполеону так понравилось, что он сказал Дюпору: “Дайте-ка мне вашу виолончель, хочу попробовать сам”. Взял, уселся, и тут раздался истошный крик Дюпора. Дело в том, что у Наполеона на сапогах были шпоры. Но – поздно. Одной шпорой он уже процарапал виолончель. Вот эту легендарную вещь с царапиной Наполеона мне и предлагалось посмотреть. Ночь я не спал. Я думал об этой виолончели. Я понимал, что, поскольку никогда не буду ею обладать, может, не стоит и встречаться, но соблазн был велик, человек слаб.
Наутро я отправился на свидание с ней. И мне ее показали. Я попросил разрешения до нее дотронуться. И мне разрешили, а жена Ворбурга сделала “полароидный” снимок этого касания. Я коснулся мифа. И повез в Москву снимок-доказательство.
Из Москвы меня вышибли 26 мая 1974 года. Все отобрав на таможне. “Это же мои награды”, – сказал я таможеннику, сгребавшему конкурсные медали, значок лауреата Сталинской премии. “Это, гражданин Ростропович, – отвечал таможенник, – награды не ваши, а государственные”. “Но вот и международные награды, и они не из латуни, из золота”. – “А это – ценные металлы, которые вы хотите вывезти за границу!” Мне оставили только собаку Кузю. А в Англии бедного Кузю сразу схватили и бросили за решетку. В карантин. На полгода. И мне, самому оставшемуся без гроша, ничего не оставалось, как страдальца навещать и носить ему передачи. Спасли друзья.
Вдруг позвонил дядя Марк, Марк Шагал, и сказал: “10 сентября открывается моя мозаика в Первом американском банке в Чикаго. Не смог бы ты сыграть на этом открытии Баха?” Ну, я же не мог отказать дяде Марку. Взял аванс, прилетел в Чикаго, зашел в гостиничный номер, услышал телефонный звонок, поднял трубку и услышал женский голос: “Слава, может быть, вы меня не вспомните, я вдова Джерри Ворбурга. Он умер два года назад и перед смертью сказал: “Предложи нашу виолончель Ростроповичу. Если он ее не купит, пусть она навсегда останется в нашей семье”. Я знаю, купить ее вы не сможете, но звоню, выполняя последнюю волю мужа”. Я покрылся мурашками от наглости и сказал: “У вас единственный шанс безукоризненно выполнить волю вашего покойного мужа – немедленно прислать мне эту виолончель”. Вдова глубоко вздохнула: “Хорошо, я сейчас посмотрю расписание самолетов и, если успею, пришлю ее вам”. И перед самым началом концерта распахнулась дверь, за ней стоял человек, держа в руках Страдивари “Дюпор”.
Я взял за горло это сокровище и на подгибающихся ногах отправился играть. В маленьком зале, у камина, я играл Третью сюиту Баха, все плыло у меня перед глазами, в руках моих пела моя виолончель…
Моя, потому что у меня был друг, Пауль Сахер, в Швейцарии. Я поехал к нему на другой же день и сказал: “Ты можешь составить счастье моей жизни?” Он спросил:”Сколько?”
И тут же выписал чек. А оформлена была покупка за один доллар. Так принято, когда продается вещь, не имеющая цены. И даже те деньги, которые я заплатил, – ничто, этот инструмент – достояние человечества. А я на нем играю.
…С некоторых пор я не могу понять, где мы с ней разъединены. У меня есть портрет, сделанный замечательным художником Гликманом, он живет в Германии, ему за восемьдесят сейчас. На портрете виолончель стала таким красным пятном у меня на животе, вроде вскрытой брюшины. И в самом деле, я ощущаю ее теперь так, как певец ощущает свои голосовые связки. Никакого затруднения при воспроизведении звуков. Она перестала быть инструментом”.
… из интервью Мстислава Ростроповича (“ОГОНЕК”, № 34, 20 августа 1996):
– У вас два великолепных инструмента – Страдивари и Сториони. На каком из них предпочитаете играть?
– Сториони это жена, с которой я уже более 30 лет, взял ее еще из Москвы и не расстаюсь. А любовницей я считаю знаменитый инструмент Страдивариуса. Он был заказан примерно в 1709 году неким врачом из Лиона, который хотел иметь лучший в мире инструмент. Мастер ответил: “Не гарантирую, но попробую – у меня есть замечательное дерево”. Когда доктор приехал в 1711 году, Страдивариус сказал ему: готово, причем назвал ошеломительную сумму. Заказчик, сыграв на инструменте, заплатил вдвое больше… Затем эта виолончель была на аукционе продана за 30 тысяч золотых франков, попала в руки виолончелиста и композитора Дюпора. После одного из концертов в Тюильри на ней пожелал сыграть Наполеон Бонапарт. Дюпор не мог ослушаться императора, тот сел с виолончелью, музыкант вскрикнул, но – поздно: шпорой от сапога Наполеон сделал большую царапину на боковине инструмента. Она видна до сих пор.
– В Петербург вы прибыли с верной женой или с поцарапанной любовницей?
– С женой. Понимаете, любовница должна быть красивее жены, если это возможно. В жизни я не имею любовницы: не могу найти женщины красивее Вишневской. А виолончель Страдивари-Дюпора, надо признать, красивее, чем моя жена… Поэтому иногда с ней езжу, когда играю Баха и музыку лирического плана.
(Вишневская: – Любовницу-виолончель я стерплю…) 
“Ростропович и Муза”, Гавриил Гликман.
P. S: Но Галина Вишневская после смерти музыканта “Любовницу” продала за 20 млн долларов Японской музыкальной ассоциации (некогда за “Дюпор” Ростропович заплатил 500 тыс. долларов).
На сегодняшний день виолончель Дюпора считается одним из самых дорогих музыкальных инструментов.
пост памяти Мстислава Леопольдовича Ростроповича (27 марта 1927г. – 27 апреля 2007г.)
Golbis
Любовница Мстислава Ростроповича (Прочитано 1224 раз)