....Я много раз говорила обоим Пороховщиковым: «Разводитесь. Или однажды вы убьете друг друга!» А у них не хватало сил расстаться. И жить вместе не было сил.
Д о сих пор не могу поверить, что Иры больше нет. И пытаюсь понять, что толкнуло ее на отчаянный шаг. Но вот парадокс: для меня, знавшей Ирку чуть ли не с детства, в ее самоубийстве до сих пор заключена тайна, а некоторые, совершенно чужие ей люди, с легкостью рассуждают на эту страшную тему. Хотя, например, Ксения Ларина (Оксана Баршева) вряд ли может о чем-то судить. В Театре имени Пушкина, где все мы когда-то работали, Ларину никто толком и не помнит. Она там и проработала-то всего ничего. Так зачем брать грех на душу, рассказывая такие жуткие вещи в своем блоге про покойную Иру?
Я не собираюсь никого судить, хочу только оправдать свою подругу, о которой не сплетничает разве ленивый. Люди не принимают во внимание, что эта женщина не была безумной истеричкой, что она (редкий случай в наши расчетливые времена) отдала всю свою жизнь бесплодной страсти. Поверьте, и так бывает...
Добровольный уход из жизни — это всегда поступок. И в его основе лежат, как правило, очень серьезные мотивы.
Мы с Ирой дружили больше тридцати лет. Раньше виделись достаточно часто, а после того как я уехала в Швецию, почти каждый день общались по телефону или скайпу. В последний раз — за несколько часов до того, как Ира покончила с собой. В тот вечер я звонила ей с Майорки. У нас с мужем квартира на этом острове, часто ездим туда отдыхать из ставшего мне родным Стокгольма.
А когда-то я жила в Москве, была актрисой и служила в Театре имени Пушкина. Там и познакомилась с Сашей Пороховщиковым и Ирой Жуковой. Впоследствии они стали мужем и женой. В начале девяностых жизнь моя резко переменилась: я вышла замуж за шведского бизнесмена Карла Юнгквиста и покинула Россию. В Швеции снялась в нескольких фильмах, а потом увлеклась педагогикой и режиссурой. Преподаю актерское мастерство, руковожу Сценической
школой при Стокгольмском фолк-университете. Осуществляю образовательные программы совместно со Школой-студией МХАТ. Снимаюсь в кино. На родине бываю достаточно часто и связей со старыми друзьями не теряю.
На Майорку мы с Карлом прилетели седьмого марта, и я сразу позвонила в Москву. До этого Ира два дня не снимала трубку, я беспокоилась о ней и о Саше — ему сделали серьезную операцию. К телефону подходила Ольга Симонова, дочь Сергея Шакурова, с которой Пороховщиковы сдружились в последнее время. Она с пятого на шестое марта ночевала у них в особняке на Арбате. Но шестого вечером трубку никто не брал. Тогда я позвонила Симоновой на мобильный. В Москве было около шести вечера. Ольга ехала домой, к детям, и сказала, что Ира одна не останется, с ней
побудет Оксана. Cпрашиваю:
— А кто это?
— Новая домработница. Вроде хорошая женщина.
Я немного успокоилась: Оксана присмотрит за хозяйкой. Но девятого марта Ира ее отпустит. Специально...
Так вот седьмого я позвонила Ольге на мобильный:
— Как Ира?
— Сейчас вроде нормально. А накануне ей было очень плохо. Она рыдала, кричала. В больнице обещали информировать о состоянии Саши, но еще ни разу не позвонили. Ира в спальне. Лежит, подойти не может.
— Хорошо, пусть отдыхает. Я позже
тебе позвоню.
Восьмого марта звоню Ирине. На этот раз она сразу ответила, но была нервной, уставшей и просила молиться за Сашу:
— Посмотри в Интернете, я там про него кое-что написала в «Комсомолке». Может, добавишь что-нибудь от себя.
— Хорошо, посмотрю. Но ты уж выходи на связь, пожалуйста, знаешь ведь, что я волнуюсь.
— Да-да, конечно, буду держать тебя в курсе. А когда приедешь в Москву в апреле, обо всем подробно поговорим.
— Тогда до завтра.
— Пока.
Девятого марта в половине восьмого
вечера Ира появилась в Сети. И была на удивление спокойной и собранной. Я спросила:
— Из больницы так и не звонили?
— Нет, — ответила она. — Но это, наверное, неплохо. Не звонят — значит, все нормально. Ты не переживай, Светуся, я уверена: все обойдется. Саша попал в надежные руки. Врачам я верю. Позвоню тебе, как только что-то прояснится.
Разговор получился очень коротким, но у меня отлегло от сердца. Ира не плакала, не билась в истерике — впервые с того момента, как Саша попал в больницу. «Неужели все действительно налаживается?» — обрадовалась я. Мысль о том, что подруга что-то задумала, не приходила мне в голову. Я была уверена: она ни за что не бросит своего любимого Сашу. И
собаку. Оден для нее был как ребенок.
Потом корила себя за наивность и доверчивость. Ну почему я ей поверила, почему?! Наверное, устала бояться за Иру и ухватилась за призрачную надежду на благополучный исход. Даже Карлу сказала: «Кажется, с Сашей все будет хорошо».
В ту ночь меня не тревожили никакие предчувствия. Я спала спокойно и не слышала, как бушевало море. У нас случился шторм. Связь вырубилась — и телефоны, и Интернет.
Перед сном я все-таки успела зайти на сайт «Комсомолки» и прочитать, что Ира там написала: «Поставьте свечки за Сашу, помолитесь за него, он после операции нуждается в поддержке...» Оставила свой комментарий: «Ира, я знаю, ты сильная, держись, все будет хорошо». Зажгла перед иконами свечи,
как она просила, помолилась за Сашу. А надо было за нее молиться...
Утром ненастье стихло, но мы все еще сидели без связи. Отправились на рынок. Вернулись домой с полными сумками продуктов, и тут зазвенел мобильный. «Ура, все заработало!» — радостно закричала я, не представляя, что сейчас услышу. Звонила жена моего брата Галина:
— Света, мне оборвали телефон друзья и знакомые, все спрашивают: правда ли, что Ирина Пороховщикова покончила жизнь самоубийством?
— Что?! — закричала я. И осела на пол.
— Как, ты ничего не знаешь? — растерялась она.
— Света! — испугался Карл. — Что случилось?
А я ничего не могла ответить, меня трясло. Немного опомнившись, бросилась к компьютеру. И увидела сообщения о смерти Ирины Пороховщиковой и страшную фотографию с места происшествия, которую в то же утро какие-то мерзавцы выложили в Сети. Я сначала не поняла, что на ней Ира. Думала, тело уже убрали и в комнате сидит какая-то чужая женщина, наверное, сотрудница полиции. А потом разглядела провод и похолодела — господи, это же она! С удавкой на шее! Разве можно обнародовать такие снимки?!
Я была в ужасе — и от самоубийства подруги, и от того, что по этому поводу писали и показывали. Прочитав, что последней с Ирой общалась Ольга Симонова, набрала ее номер. Спросила, почему она не поехала на Арбат, не помешала Ире осуществить
задуманное. Ольга как-то вяло реагировала и даже не пыталась оправдываться. Просто сказала:
— У меня дети, их не с кем было оставить.
— Можно было вызвать такси и взять их с собой.
— Какое такси? Время было позднее, мы находились за городом, на даче. Я сделала что могла, позвонила в полицию, рассказала про звонок...
«При чем тут полиция? — чуть не закричала я. — Ире нужно было человеческое участие!» Но в голову пришла до ужаса простая мысль: «Не слишком ли много я хочу от этой женщины? Она оказалась рядом с Ирой случайно. Я бы, конечно, бросилась спасать подругу, а для Ольги она была чужим человеком».
Не успела попрощаться с Симоновой, как посыпались звонки журналистов. Они узнали о моей дружбе с Пороховщиковыми и хотели разжиться жареными фактами из жизни Иры и Саши. Я не могла разговаривать, меня душили слезы. Ответив на пару вопросов, отключила телефон и зарыдала. А когда выплакалась, впала в какой-то ступор.
В голове не укладывалось, что Ира мертва. Я же с ней говорила накануне, она была спокойной и адекватной. А через четыре часа пошла и удавилась. Что же произошло за это время? В Интернете писали, что ей якобы позвонил какой-то человек и сказал, что Саше стало хуже, до утра ему не дожить. Она впала в отчаяние и покончила с собой. Но люди, выдвигавшие эту версию, очевидно, не знали, что Ира от всех скрывалась и не отвечала на звонки! В крайнем случае,
просила знакомых подежурить у городского телефона — как Ольгу Симонову. Даже со мной не всегда разговаривала. Нет, вряд ли она сняла трубку. А сама, не дождавшись информации от врачей, пожалуй, могла позвонить по мобильному в больницу. И услышать нечто, перевернувшее ее сознание.
Но если это нечто касалось состояния Саши, как решилась Ира бросить его, больного и беспомощного, когда он в ней особенно нуждался? Тем более что мы не один раз обсуждали с ней такую ситуацию. Ира и раньше говорила:
— Я не хочу жить. И если с Сашей что-нибудь случится, жить не буду.
— Что ты хоронишь раньше времени его и себя? — возмущалась я. — Ничего еще не случилось. А если и случится, дождись сначала смерти мужа, а там
уж решай, стоит ли жить дальше.
— Да-да, ты права, — соглашалась она.
Когда Пороховщикова разбил инсульт, я уговаривала Иру не отчаиваться: мол, этот диагноз не приговор. И она очень хотела поставить Сашу на ноги. А потом решила убить? Ирка же понимала, что без нее он не выживет. «Нет, что-то здесь не так, — думала я. — Дороже Саши для Иры никого не было. Уж я-то знаю. История их безумной любви начиналась на моих глазах...»
В Театр имени Пушкина я пришла в 1975 году после окончания Школы-студии МХАТ. Примерно через год на наших спектаклях стали появляться две девочки — подружки Саша Локтева и Ира Жукова. Их «по блату» проводила Сашина мама — актриса Светлана Лощинина. Ее папа, когда-то очень популярный актер Алексей Локтев,
раньше тоже работал у нас. Но я его не застала, он к тому времени уже перешел в Малый театр.
Девчонки были славные. Саша потом стала женой лидера группы «Алиса» Константина Кинчева. А Ира, мечтавшая о театроведческом факультете ГИТИСа, после окончания школы устроилась к нам костюмершей, чтобы заработать трудовой стаж. Его наличие играло очень большую роль при приеме в престижные вузы. Стаж и помог ей поступить. В театр Ира пришла в 1980 году, то есть примерно в семнадцать с половиной лет, а не в четырнадцать, как они с Сашей потом всем рассказывали. В таком возрасте, да еще в советское время, ни один кадровик не взял бы ее на работу. Пороховщикова у нас еще и в помине не было. Он работал у Любимова в Театре на Таганке и у нас появился только через год
Начинал Саша в Театре Сатиры и прославился в спектакле «Доходное место» по Островскому, поставленном совсем еще молодым Марком Захаровым. Как и Захарову, из «Сатиры» ему пришлось уйти. В «Таганке» карьера Пороховщикова не сложилась. Любимов делал ставку на других актеров, и прежде всего на Володю Высоцкого. Сашу это задевало, да и творческий метод Юрия Петровича не был ему близок. Он говорил, что атмосфера «Таганки» его просто убивала.
— Понимаешь, Светка, для меня театр — храм искусства. Я туда привык приходить в костюме. Грязные джинсы и растянутые свитера, которые принято носить в этом коллективе, — не для меня.
— Ну, теперь-то ты в костюме! — говорила я.
— Да, и приходя на работу, чувствую, что нахожусь в театре, а не в какой-то забегаловке! — не без пафоса восклицал он.
Пороховщикова пригласили на роль Вожака в «Оптимистической трагедии». Он в ней смотрелся очень эффектно. И вообще был интересным мужчиной. Я звала его Марлоном Брандо. Он был на него чем-то похож. Пороховщикову льстило сравнение со звездой Голливуда, даже если оно звучало иронично. Когда он играл неважно, я говорила: «Нет, Сань, сегодня ты не Брандо!» И он не обижался.
Несмотря на любовь к костюмам, Сашу нельзя было назвать франтом. Костюм в то время, по-моему, вообще был один-единственный, он его надевал и в пир и в мир. Но даже в самой скромной одежде Пороховщиков нес себя так, что все женщины обращали на него
внимание. Умел себя подать. В сочетании с галантными манерами — никто не целовал дамам ручки, как Саша, — это умение производило ошеломляющее впечатление. Особенно он нравился капельдинершам и пожилым актрисам, рядом с Пороховщиковым они чувствовали себя женщинами.
Он тогда снялся в нескольких прекрасных картинах и стал популярным. Роли сыграл не самые главные, но запомнился зрителям своим скульптурным лицом и умением значительно молчать. С такой внешностью, в принципе, и не надо ничего говорить. Саша это понимал и чертовски талантливо держал паузу. Особенно в кино.
Ему нравилось, когда на него обращали внимание. И сам себе он очень нравился. Я однажды не выдержала и
съязвила в узком кругу: «Сань, ты так себя любишь, что с удовольствием трахнул бы себя, если б мог». Все так ржали! Порох громче всех. У нас с ним были хорошие отношения. Он ценил меня за чувство юмора и острый язык и не обижался на подначки.
В театре у Саши была кличка Порох. Она ему очень шла. Он обычно долго молчал, копил эмоции, а потом вспыхивал как порох, на очень короткое время. Такие вспышки были свойственны ему и на сцене, и в жизни. У нас в театре у многих были клички. Одну актрису звали Синюшная. Другую — Черепок. Третью — Чемодан, поскольку она была женой директора и он пришел в театр со своим «чемоданом».
Если бы не лень, Порох добился бы гораздо большего — и в театре, и в кино. Он был очень ленив. Когда из
нашего суперкассового спектакля «Месье Амилькар платит» ушел актер Юрий Горобец, на его роль хотели ввести Сашу. Он отказался, потому что у этого персонажа было слишком много текста! Порох его бы никогда не выучил. Да и зачем ему было так напрягаться? Он старался поменьше играть в театре, чтобы больше сниматься. Сколько наши главрежи предлагали Саше ролей — и Морозов, и Козак! Он все время отказывался. Особенно в последние годы. Согласился только на господина Йовича в пьесе «Саранча» — роль без слов! Ира еще смеялась: «Сбылась Сашина мечта. Текст учить не надо!»
Поклонниц у Пороховщикова хватало. И любовниц — тоже. А вот о детях Александра Шалвовича, хотя бы внебрачных, я никогда не слышала. Неужели среди его многочисленных пассий не нашлось желающих родить?
Он сам, уже прожив лет двадцать с Ирой, стал рассказывать, что всегда мечтал о ребенке. Непонятно, что же мешало его завести? Я подозревала, что Саша, хоть и нес по жизни образ мачо, по какой-то причине не мог стать отцом.
Одно время он во всем винил маму — она-де долго не позволяла ему жениться. Это неправда. Галя была не в состоянии что-то ему запретить. (Свою мать Пороховщиков звал Галей.) Саша с ней не особенно считался, мог прикрикнуть: «Галя, замолчи!» Он жил в свое удовольствие: играл в бильярд, ходил по ресторанам. По сравнению с некоторыми другими актерами Порох, правда, пил достаточно умеренно. Что интересно — по нему никогда не видно, сколько он выпил. Много раз бывало — сидит вроде трезвый, а потом как отмочит что-нибудь!
Однажды днем, сразу после сбора труппы и открытия сезона, мы небольшой актерской компанией пошли в ресторан ВТО на улице Горького: я, мой бывший муж Александр Старостин, Костя Григорьев, Саша Пороховщиков, Юра Румянцев, Роман Вильдан и Леша Булатов. Начиналось все просто замечательно. Мы сидели в полупустом зале, потихоньку выпивали, закусывали и рассказывали друг другу, как провели отпуск. Я была в красивом белом платье, открытие сезона — это событие.
И вот все смеются, травят анекдоты, и только Порох рядом со мной сидит надувшись и молчит. Я что-то увлеченно рассказываю ребятам, а потом поворачиваюсь к Саше и понимаю, что он набрался. Глаза налились кровью, как у быка. И в этот момент он оживает и — бац! — бьет своей башкой в голову Лешку Булатова. Тот падает на пол. У Саши башка
каменная — он же бывший боксер. Тарелки и бокалы летят в разные стороны. Я вскакиваю на ноги, но поздно — любимое платье безнадежно испорчено. Ребята поднимают Лешку и спрашивают Сашу:
— Ты что, с цепи сорвался? За что его так?
— Он знает, за что, — цедит Порох сквозь зубы. И гордо вскинув голову, уходит.
Мы недоуменно переглядываемся. Что за муха его укусила?
Но я знаю точно: ничего подобного не случилось бы, если бы они с Булатовым выясняли отношения один на один. Пороху нужна публика, чтобы все видели, какой он крутой. Гнев был сыгран как в театре. Саша долго копил его в себе, а потом выплеснул при всех
на бедного Лешку.
Забегая вперед, должна сказать, что он и на свою любимую Ирочку время от времени поднимал руку. Ирина мне не раз говорила об этом. Между ними случались очень бурные сцены, иногда любящих супругов приходилось разнимать. Ира только казалась сущим цыпленком, а на самом деле была достаточно сильной и могла за себя постоять. Так на него налетала! Но об этом позже...
В разное время Ира по-разному рассказывала о том, как у них все началось. По одной из версий, Саша однажды подошел к ней за кулисами во время спектакля и накрыл ее руку своей рукой. По другой версии — попросил купить... капусты. Ира как-то шла по коридору, а навстречу — Пороховщиков. Остановил ее, стал спрашивать, кто она, как зовут. Узнав,
что девушка живет на Комсомольском проспекте, обрадовался: «Здорово! Там в магазине «Дары природы» хорошую капусту квашеную продают. Я тебе банку дам. Принесешь?» Она принесла. И влюбилась. На всю жизнь. Саша стал ее первым и единственным мужчиной.
Ира была очень скромной и интеллигентной девочкой из хорошей семьи. Отец ее приходился племянником маршалу Жукову.
Ирина увлеклась театром. У нас она сначала работала на «женской половине», то есть с актрисами. И со мной в том числе. Я удивлялась: когда она успевала нагладить своими маленькими ручонками все эти бесконечные платья, кофты и юбки? Костюмы были в идеальном состоянии.
К актерам Ира относилась с безграничным уважением. А я еще все
время ее наставляла: «В театре надо соблюдать субординацию. У каждого цеха свой круг общения, у актеров — один, у персонала — другой. Они пересекаются только по работе. Сплетничать об актерах, обсуждать, кто как играет, нельзя ни в коем случае». Ира все правильно понимала и старалась следовать моим советам, я для нее была как старшая сестра. Но как только в ее жизни появился Саша, она забыла о благоразумии. Ирина была одержима этим человеком, хотела получить его любой ценой. Страсть захватила ее целиком, подчинила себе волю и разум. C тех пор Ира жила только Сашей и во имя Саши. Над ней посмеивались, но Иру это нисколько не волновало.
Порох довольно долго не принимал Иру всерьез. Она была совсем девчонкой, а он — взрослым сорокалетним мужиком, известным актером. Встречаться с юной
костюмершей ему было как-то неприлично. Он пытался ей это втолковать — она не слушала. Гнал ее — она все равно возвращалась. Ходила за ним по пивным и бильярдным, терпеливо ожидая в уголке, когда Саша нагуляется и наиграется, и под утро доставляла на такси домой. Порох не стеснялся позвонить Ире среди ночи и сказать: «Я в ресторане. Денег нет. Забери меня». И она мчалась через всю Москву его «спасать».
Однажды Саша в очередной раз где-то завис, а у Иры не нашлось денег на такси. Она пошла к его маме. Пороховщиковы жили рядом с гостиницей «Космос» — любимой «точкой» московских проституток. В ответ на просьбу одолжить трешку Галя подвела Иру к окну и сказала: «Тебе нужны деньги? Вон «Космос». Пойди туда и заработай». Дала понять, кем она ее считает. Галя ревновала Иру к
Шурику. (Она сына Шуриком звала.) Я несколько раз была у Пороховщиковых дома с другими актерами. Ирка, помню, звонила, искала Сашу. А Галя злилась: «Вот привязалась!»
Пройдут годы, и Ира с каким-то непонятным удовольствием станет рассказывать в СМИ, как ее когда-то травили — в Сашиной семье и в театре. Свекровь оскорбляла и не пускала на порог, а коллеги шарахались, как от прокаженной, и не хотели сидеть за одним столиком в буфете. Маленький Сережа Безруков, сын нашего актера Виталия Безрукова, якобы тыкал в Иру пальцем и спрашивал: «Ты что, проститутка?» Я такого не помнила и не понимала, зачем она это пишет.
Однажды мне позвонила наша бывшая гримерша Нина Попова:
— Свет, я тут прочитала Иркино
интервью и до сих пор не могу опомниться. Она говорит, что мы ее гнобили. Но ничего ведь такого не было! Все жили своей жизнью, женились, разводились, никому дела не было до романа Пороховщикова и Жуковой. И если на то пошло, то это Сашка над ней издевался, когда она его доставала. При всех посылал. Ты же помнишь?
— Конечно, помню. Сама присутствовала при такой сцене в Барнауле на гастролях...
Сидим в гостинице у одного нашего актера после спектакля, и вдруг раздается телефонный звонок. Хозяин номера передает трубку Саше. Он говорит «Алло», а потом меняется в лице и со словами «Оставь меня в покое» бросает трубку. Через минуту телефон опять звонит. Пороховщиков раздраженно кричит: «Я же сказал —
отстань!» Думаю: «Интересно, на кого он орет? Наверное, на какую-нибудь поклонницу». А звонки не прекращаются. И Саша уже матом: «Да иди ты на ...! Трам-та-ра-рам!»
Шепотом спрашиваю хозяина:
— Ты не знаешь, кого это он посылает?
— Как кого? Жучку! — громко отвечает он. Это была кличка Ирки Жуковой.
Все теряют дар речи. Господи, и она это терпит? Разве можно так себя не уважать?
А Саша в сердцах бросает:
— Достала! Что она о себе возомнила? Что себе позволяет?
Он опять играл на публику — теперь уже возмущение. Делал вид, что гнал
Иру, а оставшись один, пускал ее к себе в номер.
Если же Саша по какой-то причине отказывал ей в свидании, Ира сходила с ума. Рыдала, звонила среди ночи домой в Москву и кричала: «Мама, он меня гонит, он меня не любит!» С ней в номере одно время жила наша гримерша Таня. Но после нескольких бессонных ночей, вызванных Иркиными истериками, она попросила ее переселить.
Я говорила: «Ир, зачем ты ставишь себя в глупое положение? Перестань унижаться». Она не слушала. Зато в последние годы, когда у них с Сашей отношения ухудшились до такой степени, что это уже трудно было скрыть, часто сокрушалась:
— Ну почему никто мне не объяснил, что не надо нам быть вместе?
— Объясняли, да ты не слушала. Считала, что сама все знаешь лучше других.
Ира жила чувствами. И еще она была большая фантазерка. Сама верила в свои фантазии и заставляла поверить других. Это она придумала и запустила в СМИ историю о любви четырнадцатилетней девочки и сорокалетнего мужчины а-ля набоковская «Лолита» и постепенно убавляла себе возраст. Наверное, надеялась, что это поможет удержать Сашу. Что интересно — он с удовольствием подыгрывал Ире, как будто не знал, сколько на самом деле ей лет. Я это, кстати, допускаю. В молодости она выглядела совсем ребенком, и Саша вряд ли спрашивал у нее паспорт, когда они стали встречаться. Теперь говорят, что у Иры было два паспорта. Один с настоящей датой рождения, другой — с
придуманной, но я ничего такого не слышала.
Иногда Ира забывала, что я сто лет ее знаю и у меня прекрасная актерская память, и начинала рассказывать небылицы:
— А помнишь, как мы... А ты еще...
— Стоп! Этого не было, — останавливала ее я.
Однажды на гастролях во Фрунзе я оставила в номере открытый чемодан. Мы с одной актрисой сходили на рынок, а вернувшись, услышали, что в вещах кто-то скребется, и поняли, что там мышь. Я позвала на помощь нашего актера Сашу Мягченкова, потому что боюсь мышей. Саша вышел на балкон с чемоданом и вывалил его содержимое на пол. Из кучи шмоток выскочила мышь и убежала. А Ира потом всем
рассказывала:
— У Светки Родиной мышь родила в чемодане!
Я ее поправляла:
— Ну почему сразу родила? Она туда просто залезла.
Но Иру не устраивал такой поворот событий, она любила остросюжетные истории, желательно с драматическим, а то и трагическим финалом. У нее было гипертрофированное ощущение трагизма происходящего и достаточно часто случались депрессии и нервные срывы. Даже в молодости, когда она боролась за Сашу. А как только добилась его и они стали жить вместе, Ира на время успокоилась.
Свои отношения Пороховщиковы не регистрировали четырнадцать лет.
Саша, по-моему, надеялся еще кого-нибудь встретить. И Галина Александровна была против Иры. Лишь под конец жизни кое-как смирилась с ее существованием.
Зоя Михайловна, Ирина мама, наоборот, очень неплохо относилась к Саше. Он и жил с Ирой в квартире ее родителей на Комсомольском проспекте, в маленькой комнате крохотной «двушки».
Долгие годы Зоя Михайловна была прикована к постели. Сиделки и домработницы в доме не задерживались. Ира была ими недовольна, все время выгоняла и жаловалась: «Света, я не знаю, что делать. Откуда они только такие берутся? Тупые, ленивые, вороватые, с поддельными медкнижками». Ей было очень трудно работать и ухаживать за мамой, и она обижалась на мужа,
считала, что он ей не помогает. Саша, в принципе, делал что мог: приносил продукты, поднимал тещу, таскал на себе в ванную, но не проявлял к ней и к Ире какой-то особой любви и нежности. Возможно, Порох был на это неспособен. Он и к собственной маме относился достаточно своеобразно, зато после ее смерти клялся в вечной любви. Он и Ире в ней клялся — по телевидению и в прессе. В жизни они к тому моменту уже потеряли способность к диалогу.
Не знаю, были ли они вообще счастливы. Ну разве что очень давно, году в 1995—96-м. Ира с Сашей тогда на один день приезжали в Стокгольм. Путешествовали по Скандинавии и специально так подгадали, чтобы навестить нас с Карлом. Мы и за столом неплохо посидели (я по просьбе гостей угощала их креветками), и покатались по городу. У меня остались чудные
фотографии. Пороховщиковы там такие веселые, счастливые! Хотя Ире всегда чего-то недоставало.
Однажды я спросила:
— Ир, а ты вообще счастлива?
— Ну конечно, счастлива, — как-то очень поспешно ответила она. — Мне кроме Саши никто не нужен.
А она кроме него никого и не знала. Ира была однолюбом и максималисткой по натуре. Но если уж кому-то открывалась, как мне например, — то на всю жизнь. Подруг у нее не было. И я попала в ее ближний круг только потому, что мы вместе работали в театре, и потому, что я дружила с Сашей. Со мной она могла не притворяться — и поплакать, и истерику закатить, и внезапно оборвать разговор: «Все, Свет, я больше не могу,
Светлана Родина. Ирина Пороховщикова: любовь и рок . (Прочитано 3123 раз)
Похожие темы (5)
