Что то я по москве соскучилась... как я любила приезжать к подруге, мы делали манты, хохотали и пили вечером спотыкач, производства завода Кристалл. Моя Ира была сибирячка. Художница и реставратор.
Сидим мы как то раз, попиваем спотыкач, густо пахнущий черносливом. Нам хорошо. Глубокая московская осень. 12 ночи. Она мне про модерн и ар-деко.
А потом говорит, тут у нас на помойке, недалеко, такое кресло стоит, мягкое, классное. Кто- то выкинул. Там такие колесики классные, чугунные, ручная работа, 19 век!.
Я ей, -ира, на помойке, 19 век?
-Маша, да да!.у москвичей бывает такое, они выбрасывают, не понимая цености истинной! Оно такое, как вольтеровское, просто супер. Но мне с него нужны только колесики...
Она на улице жила, с простым названием "рабочая", это около рогожского вала. Там раньше церковники жили, а после революции построили завод, " серп и молот". Заводские названия, хрущевки, рабочий квартал. Но при раскопках траншей, попадались очень интересные вещицы. Иногда рабочие в те годы, выставляли их просто около разрытых теплотрасс. И их забирали прохожие. Так, у нее появилась медицинская ступка и пестик 18 века.
Я отвлеклась от темы. На улицы тихо шумит дождь. Мы сидим на пятом этаже, пьяненькие, и меня осеняет.
-Пошли! Решительно говорю я.
- Куда, испуганно переспрашивает ирка.
- Как куда , на помойку! Гордо отвечаю я.
- А зачем?
- За колесиками!
- Давай завтра, просит она.
- Ты что, а вдруг скоммуниздят за ночь! Такие колесики всем нужны!
- Маш, оно там уже неделю стоит!
- А завтра не будет!
В пол первого ночи мы бредем на помойку, покачиваясь и пьяно похихикивая. Помойка оказалась не рядом с домами, как я привыкла у себя в городе, а недалеко по московским меркам, кварталах в двух, от иркиного дома.
Оно стояло, светясь в осенней ночи светлой обивкой, рядом с тусклой стенкой гаража. Небольшое, обтянутое бежевой обивкой с рюшей понизу, и низенькими подлокотниками. В раскачивающемся свете фонаря, мне явно представился вольтер, почему то в ночном колпаке и с пером в руке, сидящий на кресле с ногами, и лукаво на меня поглядывающий. Тряхнув кружащейся головой, я подошла к креслу. Ира копошилась позади.
- Ну, взяли, -сказала я бодрым голосом.
- Сейчас, подожди, я колесики сзади проверю,- раздался приглушенный голос.
Наконец иркино лицо показалось из за кресла.
- Все в порядке, - отдуваясь, сказала она.
Мы подошли к креслу с двух сторон, и бойко схватились за подлокотники.
- Взяли, -скомандовала я.
С учетом иркиного роста, через секунду, я посчитала, что она взяла.
- И пошли!. С этими словами я потянула кресло вверх.
Но оно потянулось почему то очень вяло, и со странным хлюпающим звуком. И по весу больше напоминало центнер картошки, с сидящим наверху вольтером.
Причем с иркиной стороны оно не поднялось совсем. Оттуда раздавалось только слабое кряхтение.
- Что за... начала я. И тут меня осенило. Кресло , набитое фиг знает чем, простояло на улице около недели. Осенью. В дождь. Вся московская слякоть впиталась в него и зацементировала в асфальт.
Но алкоголь в моей крови, и врожденное цыганское вожделение к бесхозному добру, требовали довести дело до конца, и ,несмотря на вялое иркино сопротивление, кресло, с хлюпающим внутри аквариумом, было оторвано от асфальта, покрытого желтобурыми листьями, и потащилось во тьму.
Я тянула и толкала вверх проклятое кресло, которое с каждым шагом все тяжелело и тяжелело, злобно оглядываясь на горе реставратора, чья голова еле виднелась из за подлокотника, и начинала подозревать, что вместе с креслом, вольтером и колпаком, я тащу и реставратора.
Все шло так, как и следовало ожидать. В кромешной темноте, с моросящим наискосок осенним дождиком , по московским слякотным улицам брело и бормотало пьяненькое кресло с бежевой обивкой.
Где то через несколько домов, вольтер встретил пару милиционеров, ошарашенно смотрящих на цвет беж, и на всякий случай, схватившихся за кобуру.
-Стой!- Одновременно вскрикнули поедставители правопорядка.
- Что? Вы кто? Куда?
- Мы, это, кресло несем, -покачиваясь вместе с креслом, ответила я.
- Куда? Ночью?
- С помойки, за углом.
-Девушка, зачем оно вам?
- Колесики же, задумчиво ответил ментам задний подлокотник.
Они отпрыгнули подальше, переглянулись, и решили , что говорящее кресло не является приоритетом в списке патрульных обязанностей.
Молча, милиционеры, пповодили взглядом, двинувшийсяя в дальний путь, предмет мечтаний русской и французской буржуазии.
Через час, совершенно вытянув руки, выдохшиеся, мы стояли у крыльца хрущевки и напряженно размышляли о дальнейшей линии поведения. Поскольку алкоголь еще бултыхался в моем организме, как и вода в кресле, я храбро решила затащить его наверх, ибо от иры, с ее 150 см, толку было явно мало.
Еще через 30 минут, десяти перекуров, кресло торжественно воцарилось на площадке 5 этажа. Где и встало, испуская тонкие струйки воды, текущие по ступеням вниз.
- Ну что, тащи отвертку, -гордо сказала я. Логику того, что открутить колесики можно было и на помойке, мой довольный разум отвергал.
- Ой, пискнула реставратор.
- Что, ой, отвертку тащи!
- А у меня нет...
Надо сказать, что ира была девушка разведеная, и в наследство от мужа, ей досталась дочь подросток и квартира, необремененная присутствием мужской руки.
Естественно, такого зверья, как отвертки и молотки , никогда и не водилось в ее доме.
Данная проблема требовала серьезного подхода. И мы решили пойти и подумать, что тут можно сделать. Этот увлекательный процесс затянулся еще на часок, ибо под шумок и обсуждение стульев Тонета, была раскупорена вторая бутылка спотыкача.
Надо сказать, его название вполне себя оправдало. Потому что, пока мы сидели, все было замечательно. Но при любой попытке встать, наши ноги начинали выписывать кренделя, и закручиваться одна вокруг другой.
Пока мы сидели, реставратор вспомнила одну замечательную историю, которая с ней приключилась пару лет назад. Когда ее приятели, столяры -краснодеревщики, при реставрации буфета 18 века, обнаружили за планкой, в задней стенке, небольшой тайник, в котором хранились тщательно спрятанные сокровища. Кольцо, печатка, какие то бусы и пустой флакон с финифтью и золотой пробкой, украшенной рубинами.
Столяры, как люди ушлые, не собирались отдавать такое добро в жадные руки государства, и решили, что их жадные руки ничуть не хуже ...
Проблема заключалась в том, что богатство надо было разделить по возможности пополам, и они пришли к ирке, как к знатоку.
И тут я услышала в голове голос, голос кисы воробьянинова, который шептал мне: кресло, мон шери, кресло!
- Где у тебя ножницы?, - резко перебила я иркины воспоминания о проведенной оценке.
- Какие?
- Обычные!
- А у меня их нет,- растерянно сказала подруга..
- Ну хоть что нибудь у тебя есть? Спросила я.
-Да, у меня есть ножницы для разделки курицы, радостно обьявила она.
Последующие два предрассветных часа пролетели незаметно, для двух куринокресловых потрошителей.
Когда резать и кромсать уже было нечего, мы остановились и огляделись..
Площадка была усеяна клоками мокрого конского волоса, вперемешку с какой то соломой подозрительного вида, кресло состояло из одних дыр. Но бусиков нигде не было.
Грустно вздохнув, и напоследок попрощавшись с духом вольтера, который плавал под потолком и грозился оттуда каким то томиком, мы поплелись спать. С улицы, в грязное подьездное окно, просачивалось очередное московское серое утро.
Говорят, это кресло долго еще стояло, накрытое мешковиной, на площадке, и служило желанным местом отдыха курильщиков подьезда. Курилось на нем как то особенно приятственно и легко. И в голову курильщиков приходили философские мысли...