Бабушкин рассказАвтор:Крокозябла
Далее буду писать от имени бабушки.
Нас у матери с отцом было 7 детей. Жили мы в Белорусской деревне, или, как тогда называли, "колхоз". Отец мой был председателем, мать работала в коровнике. Жили небогато, но дружно. По возрасту я была второй. И так случилось, что только окончила первый класс и началась война. Никогда не забуду, как в деревню вошли немецкие танки, громя и уничтожая все на своем пути. Но это машины. Страшнее были люди.
Отца моего, как председателя, расстреляли на глазах у всей деревни и оставили лежать, как в страшное назидание тем, кто еще был за Советскую власть. Однако ночью, когда солдат по близости не было, я, мне тогда восьмой год шел, старшая сестра 12 лет и два брата по 6 лет (двойняшки они были) потихоньку пробрались к телу отца и попытались его утащить домой. Но на полпути нам попался сосед, который поднял крик. Мы дико перепугались, когда увидели, что на его крик бегут немецкие солдаты с автоматом наперевес. Послышалась автоматная очередь. Мы в ужасе бросили тело отца и побежали в сторону леса. Очереди раздавались за спиной снова и снова. И, как потом оказалось, до леса добежала я одна. Сестру и братьев убили. Как меня не зацепило, до сих пор понять не могу. Господь уберег. Домой идти страшно, но еще страшнее то, что там осталась мама с малыми.
Собравшись с силами, я потихоньку по краю леса добралась до деревни. Там окольными путями да огородами доползла до дома. В доме горел свет. Украдкой взглянув в окно, я увидела, как двое фрицев бьют мою мать, крича что-то на немецком, а в уголке ревут меньшие две сестры и годовалый братишка. Сердце мое не выдержало, я заскочила в дом и закричала: "Это я! Я! Я ходила за отцом! Они ни при чем! Лучше меня убейте, но маму и детей оставьте в покое!" Солдаты развернулись, что-то прокричали, и один ударил меня прикладом автомата в голову.
Очнулась я уже в каком-то сарае. Было то ли утро, то ли день уже занялся, не понятно. Голова болит ужасно, лицо и волосы в крови. Рядом избитая мама и ревущие ребята. Я прижимаюсь к маме и спрашиваю: "Что с нами будет?" Мать со всхлипами объясняет, что за отца, и за то, что мы пытались вытащить его тело, нас всех на закате живьем сожгут в этом сарае. После ее слов я ударилась в рев вместе со всеми. Не знаю почему, но я вдруг в исступлении начала кричать: "Тятя, родный, помоги! Спаси нас!" И так много раз. Ко мне присоединились сестренки и братик, а потом и мать.
Не знаю, сколь прошло, но за это время занялась жуткая гроза. Гром гремел неистово. Сквозь щели в сарае была видна молния, которая рассекала темное небо. И, хотите верьте, хотите нет, одна из молний угодила прямо-таки в часового, который охранял наш сарай. Мы услышали душераздирающий крик и звук падающего в лужу тела. В ту же секунду дверь в сарае сама собой отворилась. Мать выглянула наружу. Ливень стоял стеной. А возле сарая лежал мертвый часовой с полностью обугленным лицом.
Мать схватила младшего да сестренку на руки, я схватила вторую, и мы выбежали в ливень из сарая. Помню крик матери: "Федос (отец бабушки), родный, спаситель наш!" Так, не встретив ни души на своем пути, добежали до леса. Только там перевели дух. Решено было идти к родственникам в соседнее село, которое находилась верстах в 30 от нас. Путь лежал через лес. К тому времени гроза утихла.
Промокшие, избитые и уставшие, долго мы идти не могли. Ребята постоянно плакали и просили есть. Решили передохнуть и остановились у большой ели. Надрали с мамкой веток, сделали подстилку. Мать сказала мне оставаться с ребятами, а сама пошла искать ягоду или грибов каких, чтоб была какая-никакая еда. Прижав к себе меньших, я не заметила, как задремала. Проснулась от того, что кто-то зовет меня по имени: "Танюшка, Танюша..." Открываю глаза, малые спят. А голос откуда-то сбоку. И тут понимаю - да это ж тятин голос!
Поворачиваю голову на звук голоса и вижу своего папку! Только не ясно, будто в дыму стоит. Улыбается и говорит: "Танюша, дозвалась ты меня. Я проститься. Будете вы жить долго. Петька (младший) пусть глаза бережет, Катька от огня подальше держится, Шурка пусть с ножницами не балуется. А ты, Танюша, намаешься в жизни. Не должна была ты тогда выжить". Я начинаю рыдать: "Тятенька, милый, не уходи! Страшно мне! Кто нас с мамкой защитит?" А он улыбается и говорит: "Господь, Танюша, вас не оставит. Верь!". И тут на меня снова такая дрема навалилась, что только мать, которая вернулась, растолкала. Я ей все рассказала, она заплакала и сказала: "Это отец нас спас. Раз он сказал, так и будет".
У родственников мы прожили без малого полгода, потом разузнали, что деревню нашу освободили. Мы вернулись, только дома нашего не было, сожгли. Отстраивали всем миром заново. И нередко местные мужики видели ночью рядом с домом призраки убитых отца и сестры с братьями.
А случилось так, как и сказал отец. Петька в драке лишился глаза, Катя зимой подкидывала в печь дрова, и у нее загорелся рукав, сильно обгорела рука, остались рубцы, Шура занималась рукоделием и проткнула палец ножницами, палец начал гнить, отрезали.
А у меня жизнь и правда тяжелая сложилась: с малых лет вместе со взрослыми работала, потом пришлось уехать в 16 лет из родной деревни по распределению на Алтай, там встретила вашего деда, поженились, через два года родилась Света, еще через три года - Толька, через два года - Васька. А потом, когда Свете шел восьмой год, ее на Пасху нечаянно отравили соседи, дав вместо соли, чтоб посолить яичко, крысиного яда. Светочка в агонии все говорила про "дядю, который стоит возле двери". Умерла ночью. Странно было то, что умерла она именно в том возрасте, в каком должны были меня убить немцы. А тот "дядя" скорее всего, был моим отцом. После этого случая мы переехали в другую деревню, и там уже родилась Лена...
Бабушка - глубоко верующий человек. Долгое время молитвами лечила людей, пропуская через себя чужую боль и страдания, потом долго болела сама. Деда вот не смогла вылечить. Умер от рака горла. Изредка бабуля и сейчас лечит, только потом очень плохо себя чувствует. Ложится на старенький диванчик и забывается тяжелым, тревожным сном. А проснувшись, с улыбкой и молитвой встречает новый день. Когда ее спрашивают, как у нее так получается, она просто улыбается и всем отвечает: "Не могу отказать, ежели человек просит. А делаю, как отец завещал. Верю!"
------------
Бабушкин рассказ. Новая историяВ истории некоторые слова будут именно в белорусском произношении, как бабушка рассказывала. Далее с ее слов.
Когда мы с мамкой и меньшими сбежали со своей деревни от фашистов в соседнее село, то нас приютила тетка Пистимея (родная тетка моей матери). Мужа ее, дядьку Амальяна и младшего сына Аляксея забрали на фронт, две старшие дочери еще раньше вышли замуж и уехали из родного села. Тетка Пистимея замолвила слово перед местным "начальством", и нас с матерью приняли работать на картофельное поле. Работа тяжелая, но мы терпели. За трудодни нам давали немного картошки, кулек муки, да мешок отрубей. Когда мне с малыми удавалось выбраться в лес, мы приносили в дом ягоды и грибы. Грибы мать с теткой сушили, а ягоды мы все вместе съедали с отрубной кашей. Казалось, что вкуснее этого ничего на свете быть не может.
Как потом оказалось, тетка Пистимея была знахаркой. К ней приходили лечиться люди: кто с зубной болью, кто с грыжей. И никогда тетка никому не отказывала, всех заводила в свою маленькую комнатку, где у ней в углу была старинная икона, украшенная вышитым рушником (полотенцем), перед иконой висела лампадка, а на полочках стояли разные коробочки да кувшинчики. Как потом рассказывала тетка, там у ней травы да настои целебные, что хворь любую победить смогут.
Также жила в той деревне бабка Маура, про которую ходили слухи, что она вядзьмарка (колдунья) и знается с нечистым. Сколь было лет той бабке, никто толком и не знал. Только знали все, ежели ей чем не угодишь, - нашлет напасть какую, а то и со свету сживет. Поэтому лишний раз попадаться бабке на глаза никто не хотел.
И вот случилось однажды, что у одной селянки муж (а он в самом начале войны потерял обе ноги) повесился на дужке кровати. Похоронили, как полагается, за оградой сельского кладбища.
Спустя несколько дней, ближе к вечеру, пришла эта женщина к тетке Пистимее, жалуясь на сильную головную боль, слабость, постоянные боли в животе и временные припадки, после которых ничего не помнит. Ссылалась на горе после смерти мужа. Тетка Пистимея, как и полагается, завела ее в комнатку, долго что-то шептала, как вдруг в доме раздался нечеловеческий вой! Затем крик тетки Пистимеи: "Вяроуку (веревка), тащите скорее вяроуку!" Так как мать осталась работать в ночь на сенокосе, в доме оставалась я с младшенькими. Выскочив в сенки, я схватила висевшую на гвоздике веревку для хвороста и поспешила отдать тетке.
Когда я вошла в комнату, то чуть не лишилась чувств. На полу лежала та женщина с искореженным лицом. Тело ее дико выгибалось, она рычала, кричала мужским голосом. А сверху той женщины сидела тетка Пистимея, прижимая ее руки своими к полу. Увидев меня, тетка крикнула: "Танька, помогай, одна не справлюсь! Вяжи ее!" Кое-как справились вдвоем с этой тщедушной на вид женщиной, связав ей руки-ноги, да еще рушниками привязав к стулу. Глаз ее видно не было - закатились, остались одни белки. От ужаса я не могла вымолвить и слова, только молилась про себя. Тетка сказала, что это колдовство на ней, а не простая падучая болезнь, сама она молитвами да травами не справится, нужно звать деда Никодима.
Дед Никодим - ведьмак. Только в отличие от бабки Мауры, он мог как наслать болезнь, так и снять ее. Тетка говорила, что сильнее его в тех краях никого нет. Только уж если не захочет помогать, то ничем не заставишь. Мы с теткой свели несчастную в сарай да накрепко дверь закрыли. А она поливала нас проклятьями и кричала: "Все равно ее заберу, моя она! Не успеете!" и дико смеялась.
Дед Никодим жил отшельником на берегу речки. Как он оказался в тех местах, никто не знает. Да и сам дед был неразговорчив.
Тетка Пистимея вернулась с ним спустя лишь несколько часов. Глядя на этого старика, сложно было сказать, что он колдун. Единственное, что было в нем необычного, - глаза. Серые, колючие, будто у волка дикого!
Дед зашел в сарай, откуда тут же раздался мерзкий крик: "И ты здесь, старый хрыч! Убирайся! Моя она! Не успел ты!" Дед затворил за собой дверь и начал что-то громко говорить на непонятном языке. Затем спросил: "Кто тебя приселил? Отвечай!" Никогда не забуду эти визжаще-хрипящие слова в ответ: "Бабка. Ведьма! По сговору! Моя жена! Никому не отдам!" И снова дикий смех!
Никодим вышел и покачал головой: "Не смогу ей помочь! Поздно вы меня позвали! Его она. С собой заберет". Тетка спрашивает: "Да кто он-то?" Дед отвечает: "Муж ее, самозабойца (самоубийца). Любил ее очень. Да вот, видать, нечистый верх над душой его взял. Попросил у бабки Мауры, чтоб после своей смерти его жена с ним ушла. Вот ведьма и подселила дух самозабойцы ей. Три дня ему дано было, успеет извести - заберет с собой. Сегодня исход третьего. Успел, подлец! Поздно меня позвали!" Дед достал табакерку, понюхал табачку, чихнул и добавил: "Одно могу для нее сделать - смерть облегчить". С этими словами он зашел в сарай, откуда уже доносились иступленные женские крики. Снова послышались незнакомые слова, и с каждым мгновеньем крики женщины становились тише и тише и, наконец, совсем смолкли. Вскоре вышел и Никодим: "Уснула она. Во сне умирать легче. Похороните ее как подобает, да молитесь за нее. Невиноватая она, что муки такие приняла".
Мы проводили деда Никодима до калитки. Тетка в благодарность дала ему узелок с нехитрыми отрубными лепешками да грибов сушеных. Дед кивнул в ответ и погладил меня по голове. "Вот такие дела, девонька! Не всегда на злобу управа находится". Затем развернулся и пошел к себе в избушку на берегу.
Ту женщину мы похоронили по всем христианским обычаям. А вот на сороковой день после ее похорон у бабки Мауры обвалилась в доме крыша. Ее придавило, но она выжила: ведьма все-таки. Тетка Пистимея говорила, что это дед Никодим ее по-своему наказал.
Понимаю, в подлинность рассказа трудно поверить, но я бабушку знаю, она обманывать не станет.
Ночь на дачеПрежде чем рассказать свою небольшую историю, хочу сразу поставить все точки над «Ё» — я адекватный взрослый человек, композитор и продюсер на одном из лейблов, выпускающих электронную музыку. Никаких психических отклонений не имею, на учёте не состою. Но так уж получилось, что в детстве и юности мне приходилось неоднократно попадать в странные и в некотором роде мистические ситуации, связанные с дачным домом моих родителей. Нельзя сказать, что дом этот очень древний, но шестидесяти— или семидесятилетняя история у него имеется. В нём частенько самопроизвольно открываются дверцы шкафов, иногда непонятным образом тухнет свет без всякой на то технической причины, а чувство присутствия чего-то незримого — вообще обычное дело. Несмотря на всё, это я всегда любил и люблю этот дом; всегда чувствовал, что есть в нём нечто разумное, расположенное к нашей семье позитивно. Но иногда происходили, так скажем, и несколько тревожные случаи. Об одном из них я и хочу рассказать.
Несколько лет назад так случилось, что мать с отцом уехали с дачи, где они до сих пор живут, к друзьям на какой-то праздник, а меня попросили приехать покормить нашу собаку — ротвейлера по имени Кара. Я их просьбу выполнил уже под вечер и, зная, что родители вернутся не раньше следующего дня, решил заночевать на даче. Про вечер сказать особо нечего — прогулялся по улице с собакой, поужинал, немного посидел перед телевизором и устроился спать. Вот тут-то, собственно, и началось самое интересное... Я постелил себе на диване в большой комнате, а Кара улеглась рядом с диваном и быстро затихла — видимо, набегалась на прогулке и притомилась. А вот мне никак не спалось. Не то чтобы в голову лезли какие-то назойливые мысли — просто сон не шёл. Некоторое время я вертелся с боку на бок, и вот, когда я только-только нашёл то самое удобное во всех отношениях положение, я услышал странный хлопок, похожий на звук резко закрытой дверцы шкафа — он донёсся из прихожей. Будучи привычным к звукам старого дома, я не придал этому никакого значения — лишь мелькнул в голове полусознательный вопрос: «Почему это моя псина-защитница никак не отреагировала на шум?». А псина-защитница в это время похрапывала и поскуливала, наблюдая свои чёрно-белые собачьи сны. Прошло не более минуты с того момента хлопка, как до меня донёсся уже совсем другой, куда более настораживающий звук. «Цок-цок» — складывалось ощущение, что нечто не торопясь перемещалось из прихожей в кухню, но шагало это нечто либо на когтистых лапах, либо на небольших копытцах. Сон выветрился моментально — я напрягся и стал вслушиваться. «Цок, цок, цок» — странные шаги уже слышались с кухни и, судя по всему, приближались к двери в комнату, где я расположился. «Цок, цок» — и тишина: нечто остановилось перед дверью в комнату. Дверь была слегка приоткрыта, но лишь слегка. Старые петли негромко скрипнули.
Смотреть в сторону двери мне совсем не хотелось. Я убедился, что полностью, кроме головы, скрыт одеялом — почему-то мне тогда показалось, что одеяло — это какой-никакой, а всё таки щит. Глупо, но и ситуация, согласитесь, не самая адекватная. Собака всё так же мирно посапывала, не обращая ни малейшего внимания на происходящее. А я лежал и слушал, как цокающие шаги приближаются к дивану и пытался в своём перепуганном сознании построить хоть какой-то план действий — к сожалению, всё указывало на то, что лучший план — лежать и притворяться спящим, что я и делал. Но ОНО каким-то образом знало, что я не сплю, и мой ступор и страх, казалось, забавляли ЕГО. Между прочим, надо отметить, что явной угрозы своей жизни я не ощущал, но легче от этого почему-то не было. Существо замерло посреди комнаты — я понял это, потому что цоканье прекратилось. Оно стояло там и смотрело на меня — я уверен, что смотрело. Так прошла минута, максимум две, но как бы избито это ни прозвучало, минуты показались мне вечностью. Неожиданно я услышал высокое скрипучее хихиканье — в нём чувствовалось игривое торжество, будто маленький ребёнок одержал победу над своим сверстником в некой детской игре и искренне этому радовался. Я использовал все свои актёрские способности, чтобы имитировать здоровый крепкий сон, но нервное прерывистое дыхание наверняка меня выдавало. И в тот самый момент, когда я уже собрался вскочить с дивана и попытаться растолкать свою верную охранницу Кару, всё закончилось. Но не так, чтобы РАЗ и НЕТУ — всё произошло в обратном порядке: мне показалось, что после смешка существо что-то пробормотало и зацокало обратно к двери на кухню. Я набрался смелости чуть-чуть приподнять голову от подушки и взглянуть в сторону двери: комната представляла из себя набор разнообразных оттенков тьмы, лишь серп луны за окном слушил ненадёжным источником света. Я не смог разглядеть своего ночного гостя — лишь тёмное движущееся пятно не выше метра ростом... Снова скрипнули петли, и дверь на кухню плотно захлопнулась. Я слышал, как цоканье удалялось через кухню в прихожую, затем снова хлопок дверцы шкафа — и тишина.
Нет, я не провёл остаток ночи без сна в холодном поту — ничего подобного. «Вырубился» практически сразу — быть может, стресс так подействовал. Выспался отлично, без снов. Дождался родителей, но не стал лишний раз пугать их странными историями про дом — им-то ещё жить там
Старуха Автор - Константин Еланцев.
КамАЗ медленно шёл на перевал. Антоха Федотов матерился на чём свет стоит. План, план! Вместо двадцати навалили двадцать пять тонн щебёнки, и бедный движок тянул с надрывом. Извини, мол, хозяин, не могу быстрее! Второй раз по этому перевалу и всё с «перегрузом», благо гаишников на сто вёрст не сыщешь!
За стеклом сплошная чернота. Оно и понятно – час ночи. Задержался на карьере, менял колесо. Да ещё внутреннее, «на выстрел»! Провозился порядочно.
Курил сигареты одну за одной. Так меньше хотелось спать, хотя на серпантине глаз надо держать востро. Ненароком слетишь с дороги, когда ещё помощь придёт!
Вдоль дороги – сплошная тайга. Холодная, осенняя. «Хорошо, хоть вторую печку поставил!» - довольно вздохнул Антоха.
Вдруг что-то ударилось в боковую дверь. Федотов даже отпрянул от неожиданности. Прямо в стекло на него смотрело старушечье лицо! Морщинистое, с большими тёмными глазами. Искривлённый беззубый рот что-то шептал, но Антоха сначала ничего не разобрал. Длинные, даже неестественно длинные, пальцы, как присоски прилипли к окну. Седые космы торчали в разные стороны, что делало это лицо уродливым и страшным.
- Поехали корову искать! – донёсся булькающий утробный голос.
Страх был так велик, что у Антохи онемели руки, и пропал голос. Он в оцепенении смотрел прямо в старушечьи глаза.
- Какую корову?! – наконец вырвалось у негою
Он, скорее всего, по инерции нажал ручку и распахнул дверь. Старуху отбросило в кювет.
Мигом пропал сон. Зубы стучали так, что их цокот звенел на всю кабину. «Господи! – с ужасом повторял Антоха Федотов. - Пронеси, Господи!».
…На автобазе Антоха неделю не рассказывал об этом случае. До тех пор, пока не получил путёвку снова на этот маршрут.
Мужики бывалые, опытные. Слушали, не перебивая, потом курили и молчали.
- Значит, и тебе довелось с ней повстречаться! – наконец буркнул Степаныч и мотнул головой, словно прогоняя наваждение.
- А ты, Василь Степаныч? – спросил Антоха.
- Да она испокон веков по этому перевалу бродит! То на подножку, а то и на капот запрыгнет к кому… Страх нагоняет на шоферню. Ну, я тоже её, конечно, встречал…
- А я подумал вначале, не убил ли! Старуха всё-таки!
- Старуха?! - Степаныч крякнул. - Ведьма это, понял? Как же ты её убьёшь?!
И ещё долго в курилке продолжался этот разговор. Но Антоха Федотов не стал слушать его продолжение. Он пошёл к машине, сел в кабину и долго сидел, обхватив голову руками.
Завтра ждал его на пути этот злосчастный перевал. И так не хотелось ехать!
2
Минула, отшумела затяжными дождями холодная осень. Сковала ледяным панцирем озёра и реки наступившая зима. По знакомому перевалу всё так же сновали машины, и не было больше слухов ни о ведьме, ни о каких-либо других из ряда вон выходящих случаях.
Антоха Федотов стал забывать о своём злоключении. После встречи со старухой уже несколько раз проезжал этот перевал, но ничего необычного не случилось. Боялся, конечно, сначала! Всматривался до боли в глазах в лобовое стекло. Ничего… « Ну и славно!» - радовался Антоха, с каждым разом всё смелее проходя перевал.
Вот и в этот раз, не думая о неприятностях, получил путёвку, уточнил маршрут. Надо было доставить груз в соседний городок, километрах в семидесяти отсюда.
«Это я мигом! – рассуждал Федотов, стоя под погрузкой. - Какое же это расстояние?!».
Выехал по графику - до обеда. Рассчитывая вернуться назад как раз к концу рабочего дня, машину не гнал. Время есть, спешить некуда!
Только в этот раз, поднимаясь на перевал, вспомнилась та ведьма. Где-то подсознательно мелькала мысль, что они ещё обязательно встретятся.
«Чертовщина! – ругал себя Антоха. - И почему я такой впечатлительный?!».
Перед последним подъёмом КамАЗ вдруг дёрнулся, натужено завыл мотор, и Федотов понял, что встал. «Шлифанул!» - сердясь на себя, вскрикнул он.
Как назло, не было мимо проходящих машин. Да ещё повалил крупный густой снег. Начиналась метель. И стало ясно, что вырваться из этой круговерти вряд ли придётся в ближайшие часы.
Антоха выскочил из кабины и снова ругал себя, что ни разу не обратил внимания, есть ли вдоль трассы кучки с песком, которые дорожники обязательно оставляют на каждом подъёме. Немного пометавшись, запрыгнул в машину.
«Ничего, соляры много, трасса не такая уж глухая!» - успокаивал себя, но страх приходящий откуда-то снаружи, становился всё сильнее. «Здесь она, здесь!» - понял Антоха, и противные мурашки побежали по телу, и мелкая дрожь прошла по плечам. А глаза всматривались в метавшуюся за окном непогоду.
Защёлкнул все двери. Теперь только шум двигателя нарушал тишину, да печки нагоняли тепло, внося в кабину уют и спокойствие.
«Действительно, чего это я? Ведь день ещё, да и какая-нибудь машина пройдёт обязательно!» – на Антоху наваливалась дремота. Склонившись к баранке, он почти заснул, как уже знакомое бульканье ударило в уши. Зная, что это значит, ещё не открывая глаз, Антоха боялся оторвать голову от руля. «Ну почему я?!» - сверлило в мозгу.
И всё-таки он увидел её. За стеклом пассажирской двери. Те же седые космы, развевающиеся на ветру, тот же беззубый рот… Она своими чёрными глазами молча смотрела на Федотова. Потом донеслось: «Видел корову?».
«Господи! – закричал Антоха. - Да не видел я твою корову, не видел!».
И забился в истерике.
- Метель сильная прошла. Только закончилась, я дальше поехал. Машину мотает из стороны в сторону, но поднимаюсь потихоньку. Вижу, вроде Антохина машина стоит! Точно, она! – рассказывал в курилке Степаныч шоферам.
- А что же он стоял? – спросил кто-то.
- Да упёрся бампером в кучу песка, ну, в ту, для подсыпки! Как с трассы не слетел, удивительно!
- А дальше, Степаныч? – всех увлёк этот рассказ.
- А дальше я хотел кабину его открыть, да не тут-то было – закрылся изнутри! Я на подножку и в стекло, а там Антоха мечется, орёт благим матом! Меня увидел вдруг, оторопел, а потом… заплакал. Я его долго по голове гладил, словно ребёнка маленького. А он уткнулся в моё плечо и трясётся. Так-то, братцы!
- Ну, и?..
- Что, ну? Отошёл потом, курить попросил. Всё про ведьму эту сказать пытался, да только я и сам понял уже. Снова она его пугала. Бедный парень!
…Когда Антоха зашёл в курилку, все разом замолкли. Кто-то удивительно присвистнул:
- А ведь ты белый весь, Антош!
- Белый… - виновато улыбнулся Федотов.
3
Совсем наладилась Антохина жизнь! Шоферить перестал, в рейсы не ходил. Перевёлся слесарем. Пусть и за меньшую зарплату, зато спокойнее, без нервов.
Опять стал забывать свою старуху. Познакомился с хорошей девушкой и уже подумывал жениться. Люся увлекалась туризмом. Выманивала Антоху из общежития, и они часто бывали на природе. Жгли костёр, ловили рыбу, готовили шашлыки. А то и уезжали подальше с палаткой. Потом она привела Федотова в туристический клуб, где ему очень понравилось.
Так начинался очередной поворот Антохиной судьбы.
Об этом походе на Соболиные озёра они мечтали с Люсей давно. Приятель рассказал о красивейшем Синем водопаде, который замерзает зимой, ниспадая в эти озёра, о замечательной речке Снежной, о ночёвках в зимовье среди гор.
И когда несколько человек из турклуба решили «дикарями» отправиться в эти места, Антоха с Люсей были обязательными участниками этого похода.
Видели и водопад, правда, летний, и речку, и озёра. Они подолгу сидели на берегу и планировали свою семейную жизнь. Ночевали в зимовье, где смолистый запах стен пропитывал насквозь и радовал душу!
Потом Антоха нечаянно подвернул ногу, и лодыжка болела неимоверно. Группа уходила в однодневные маршруты по окрестным горам, а Антоха оставался кашеварить, благо холостяцкая жизнь научила его этому искусству! Люся сначала хотела оставаться с ним, но Антоха объяснил, что не стоит из-за этого отказываться от массы впечатлений и лишать себя удовольствия побыть на свежем воздухе.
Вот и в этот раз группа ушла в поход. Антоха поцеловал Люсю, помахал вслед рукой и, посидев на берегу, ковыляя, зашёл в зимовье.
Оцепенение долго не отпускало его! Онемевшие ноги не хотели сгибаться. Антоху трясло, как когда-то на «гребёнке» в пору шоферской жизни.
Возле окна, облокотившись костлявыми руками об стол, сидела… старуха! Антоха не поверил своим глазам. За столько километров, в таёжном зимовье – и она! Наконец, приложив усилие, он сдвинулся с места и присел на нары.
- Кто ты, бабушка? – еле ворочая языком, спросил Антоха, с трудом унимая дрожь своего тела.
Старуха резко повернулась, долго смотрела, не мигая, своими обжигающими глазами. Сначала клокотание вырывалось из её горла. Потом всё стихло. И вдруг она заговорила. Скрипучим старческим голосом. Но голосом ровным, с чётко произносимыми словами.
- Ты Антон? – спросила ведьма.
- Да! - ничего не понимая ответил он.
- Не барина Костомырского родственник?
- Какого барина? Ты откуда, бабушка? - Антоха совсем осмелел.
Та кое-то время сидела молча. Шевелила своим беззубым ртом и сверлила Федотова своим взглядом.
- Кто я? – наконец произнесла старуха. - Кто я… Я, милок, память из прошлого…
Антоха уже не боялся. Он понимал, что сейчас услышит то, что мучило его все эти годы. Услышит ответы на все вопросы, связанные с этой ведьмой.
- Не ведьмой! – услышал он старухин голос. - И не была ей никогда!
- А как здесь… перевал… корова…
- Услышать хочешь? Слушай. Я тогда молодой была, красивой. Служила барину Костомырскому в прислугах. Ты точно не слыхал о таком? – вдруг опять усомнилась она.
- Точно! Точно не слышал!
- Очень уж ты похож на сынка его. И зовут тоже – Антошей. Я тебя ещё тогда, на перевале, рассмотрела.
Вот этот сынок барский и положил на меня глаз. А я гордая, боевая! Он ко мне и так, и этак – всё впустую. Неприступная! То ли пожаловался батюшке, то ли ещё что, но только отослал князь Костомырский меня на дальнее село, да заставил коров пасти!
Антоха с замиранием сердца слушал этот рассказ. Поглядывал на старуху и удивлялся. Что в ней страшного? Горбатый нос – так это от старости. Сверлящий взгляд? Да мало ли на земле людей с таким взглядом?! Космы торчат? Так где же ей расчёсываться, если всё по тайге да перевалам бродит?!
- А дальше? – уже с интересом спросил он.
- Дальше? А дальше, милок, беда пришла… Сын этот барский даже там меня нашёл! Вот тогда и сказала я, что не пара мы. Мол, отец не позволит. А просто так, для баловства, не отдамся ему. Его убью, себя убью, а не отдамся! Ох, и вспылил барский сынок! Ох, и закричал на меня! Погрозил пальцем и уехал. А потом пропала у меня корова. Чёрная, дорогая. Барин её откуда-то из заграницы привёз. Несколько дней я бегала, всё искала, да всё без толку! Пошла к барину и всё рассказала. Рассвирепел князь Костомырский и повелел меня плетьми для наказания отхлестать. А немой кат его по кличке Говорун от удовольствия руки потирал и подмигивал мне исподтишка!
Антоха представил вдруг юную девушку, привязанную к столбу, дворню, согнанную посмотреть на экзекуцию, чтобы неповадно было барское добро транжирить, и ему стало жалко и эту ведьму, и потерянную корову, и жизнь нескладную дворовых холопов…
- А потом, бабушка?
- А потом, милок, я умерла... Не выдержала. Слишком много плетей наказал барин! Да только знала я, что ту корову барский сынок увёл и продал её за три рубля где-то на стороне. Знала, а промолчала. Нравился он мне всё равно! Вот с тех пор и хожу по земле. Очень уж хочется найти свою бурёнку! Может, и её душа бродит где в этих местах, меня ищет...
- А говорят, покойники не стареют… - Антоха вопросительно посмотрел на старуху.
- Это те говорят, кто никогда не был покойником. Стареют... Ну, ладно, Антошенька! - ведьма встала во весь рост. Маленькая, морщинистая. Как живая! Вот только холодком от неё тянуло, да затхлый запах тлена витал по зимовью. - Больше я тебя не потревожу! А теперь поспи, устал ты...
У Антохи стали слипаться глаза. Он ещё что-то пытался сказать в ответ, но язык перестал повиноваться. Сладостная дремота опустилась на его голову. Антоха откинулся на нары и мгновенно уснул, уже не думая о произошедшей встрече и о несваренном ужине, которым непременно хотел удивить уходящую в маршрут группу.
Антоха Федотов женился на Люсе. Через несколько лет он уже работал механиком на своей родной автобазе. А вечерами, когда зимние сумерки опускались за окнами их с Люсей квартиры, Антоха рассказывал своим сыновьям сказку о ведьме, бродящей по перевалу, о пропавшей двести лет назад корове и о своих напрасных страхах, испытанных в такой уже далёкой молодости...
Да и старуху эту больше никто никогда не встречал.
АппендицитАвтор: IBERIKA
Вспомнился мне рассказ моей подруги. Рассказываю от ее лица:
«В возрасте 7 лет гуляла я недалеко от дома, стандартной хрущевской пятиэтажки. Смотрю — возле одного из подъездов народ собирается, все больше и больше. А я любопытной в ту пору была, шмыг в толпу и разговоры слушаю, вернее, обрывки фраз:
— Эх, жалко Людочку, совсем еще ребенок...
— Точно, точно, и пожить-то не успела, а все врачи...
— Да, они-то Людочку и загубили. Больше месяца ребенок от аппендицита загибался. А врачи: «Женская болезнь, женская болезнь»...
— Угу, и вместо того, чтобы операцию сделать, припарки ей разные назначали, грели ее, грели, пока аппендицит не лопнул и гной по всему телу не растекся...
— Посмотри, посмотри, какое лицо у неё изможденное и губки покусаны. Страдалица...
А я вертела головой во все стороны: кто страдалица? Какой такой аппендицит? И сама потихоньку-потихоньку сквозь толпу пробиралась в гущу событий.
Вскоре меня заметили и расступились:
— Иди, иди, попрощайся с Людочкой.
— Наверное, одноклассница покойной.
И тут меня как током шарахнуло. Гляжу — в гробу девочка лежит моих лет: лицо темное, губы покусаны. А наряжена в белое платье с рюшами, как у невесты. Дурно мне стало от увиденного, аж в глазах потемнело и ком к горлу подкатил. Взгляд отрываю от покойницы и вижу, что рядом с убитой горем матерью женщина стоит, видимо, родственница: вся в черном одеянии, а в руках держит куклу, наряженную, как Людочка — во все свадебное. И нехорошо эта женщина на меня глядит: то ли с завистью, то ли с обидой. Мне бы назад протиснуться, а не получается: люди плотной толпой обступили гроб, и я как в западне оказалась: стою вместе со всеми, ноги ватные... И вдруг та странная родственница умершей девочки протягивает мне куклу:
— Бери, дорогая, Людочке все равно уже не пригодится, а тебе в самый раз. Будешь играть и Люду вспоминать.
Я замотала головой:
— Нет, нет, не надо!
А люди:
— Бери, бери, глупенькая. Нельзя отказываться.
Пересилила я себя, взяла куклу и побежала. Сама по сторонам оглядывалась, куда бы ее выбросить. Такое чувство было, что не куклу на руках несу, а мертвую, холодную Люду. Но кругом все люди, люди... Забежала я в чужой подъезд, куклу на окно поставила, вздохнула с облегчением и бросилась домой, что было сил.
А вечером вдруг такая острая боль в правом боку скрутила, аж дышать больно. Рвота, понос, температура...
— Мама, мамочка, что со мной? Я умираю?
Вызвали скорую, увезли в больницу и прооперировали. Когда очнулась после наркоза, узнала, что вырезали аппендицит...
И вот лежу я такая страдалица: лицо изможденное, губки покусаны и вся в белом: белой сорочке с рюшами, как у невесты, под белой простыней, и горько-горько рыдаю:
— Кто я? Я — это я или Людочка?
Прошло немало лет с тех пор, но нет-нет, да кольнет меня мысль: «Свою ли я жизнь проживаю, а может быть, Людочкину?»
Источник:
интернет
Бабушкин рассказ (Прочитано 1782 раз)