СоседАвтор: vi_violent.
Сию историю нам тоже поведала наша бабушка, а ей в свою очередь наша прабабушка Василиса. Пишу от своего лица.
Прабабушка Василиса и прадед Игнат (теперь уже по бабушкиной линии) были донскими казаками. Жили они в Восточном Казахстане, в глухой деревне под названием Козлушка, тепереча стертой с лица земли временем. Какими судьбами их занесло в Казахстан... видимо, их предки-казаки были кочевым народом, так и вышло. Они жили на краю деревни, где рядом близко к ним располагались еще два соседских дома. Дом прадеда и прабабушки с одного края, а через тропку в двух-трех метрах напротив два соседских. Как от домов по лугу пройти метров под 10, начиналась горная река Хамир. Шириной река была около 15 метров, течение быстрое, вода прозрачная и холодная, как нож (так всегда и говорила бабушка: «Холодная, как нож»), скользкие валуны и камни по дну. Через реку на другой берег можно было переправиться только на лодке.
По соседству с ними в одном доме жил Наум с семьёй, а в другом доме хохол со своей женой Хавроньей, детей у них не было. Все дивились, потому как в то время в деревенских семьях было по шестеро и того больше детей. И этот Хохол (такое прозвище у него в деревне было) был по совместительству не только соседом, но и кумом с нашим прадедом Игнатом. Занимался он рыболовлей и охотой, и лишь у него одного была лодка в деревне. Кому нужна была - никогда не отказывал.
И вот пришел страшный 1941г. Всех мужиков забрали на войну: и Хохла, и нашего прадеда Игната. Остался один сосед Наум и старики. Наум не годен был, потому как инвалид детства. Кисти рук были, а пальца - ни одного. Таким родился. Вскоре прабабушке Василисе пришла похоронка, что муж ее Игнат погиб в бою, это был 1942г. Горевать времени не было, четверо детей нужно растить и кормить. Только ночами наша бабушка (средняя дочь) слушала, как горько всхлипывала в подушку прабабушка Василиса. Соседка Хавронья, жена Хохла, прибегала к прабабушке и читала фронтовые письма от мужа. Обе они ждали его, и наша прабабушка переживала по-кумовски. И вот в 1945 возвращается Хохол, один из немногих, с войны домой. Возвращается к своему прежнему ремеслу. Латает прохудившуюся за долгие 4 года лодку и кормит семью, помогая нашей прабабушке тем, что раздобудет на охоте и рыбалке. Ежели до войны Хохол не пил ни грамма, то сейчас он стал пить так, что на ногах не стоял. Жена жалела его, война оставила след, и оправдывала, как могла.
Да только с каждым разом Хохол все хуже и хуже стал выпивать, пришлось до того, что стал колотить Хавронью. Та его пьяного в хату-то и перестала пускать, иди, говорит, где пил, черт бы тебя покусал, ирод. И вот в одну его такую попойку к сумеркам он приковылял к дому. Наша прабабушка как раз выгоняла кота из сенок, чтоб тот по крынкам не лазил, и стала в окно наблюдать за соседом. Слышимость была хорошая, а в сумерках ее не видно через окно было. И вот Хохол стоит посеред тропки, меж домами и говорит:
- Це хата кумова, - показывая пальцем на дом прабабушки, - це Наумова, а це моя, жинка, видчиняй! (по-украински это значит - жена открывай).
Стоит- стоит и опять давай свое:
- Це хата кумова, це Наумова, а це моя, жинка, видчиняй!
Прабабушка устала смотреть за ним, да и пошла в дом. Детей уложила, а сама пошла проверить, как же там горемычный кум-хохол. Тот сидит на лавке у дома, один-одинешенек, разговаривает, будто с кем-то беседует. Прабабушка прислушалась, и вот что ей довелось услышать. Хохол говорит «собеседнику»:
- Выпить е?
Пауза, будто ответ последовал.
- Хлопцы, та на шо вам крестьянская душа?!
Пауза.
- А куды пойдём?
Пауза.
- Ну пишлы.
И тут прабабушка Василиса обмерла, хохол руки запрокинул, будто кто под руки его взял, и пошел-поплелся. Прабабушка перекрестилась, подумала, что уже до чертей допился, плюнула и пошла спать. Сон не шел. Рассветать стало. А под утро совсем, как все проснулись и стали по своим делам справляться, хохол оказался на другой стороне реки, цел и невредим. Одежа сухая, а лодка его так и стояла привязанная на другом берегу, со стороны деревни. Мужики поплыли за ним да стали спрашивать, как он очутился без лодки на другом берегу. Да только тот молчал... Переплыли назад, да домой хохол подался.
Прабабушка Василиса пошла к куму-хохлу и Хавронье, чтобы узнать, что за чудо-то произошло, каким же лешим его занесло на другой берег Хамира. «В Хамире вода - лед, вмиг утонешь», - дивилась прабабушка. Да вот что им Хохол-то и поведал: сидел он, сидел, Хвеська его не пустила, видит - два вроде как мужика незнакомых рядом сидят, на лавке, темно, не видать спьяну лиц, вроде никого не было, а тут вдруг сидят. Пошел я с ними, тащили они меня, я на ноги свои глядь, а по бокам-то по паре копыт идет. Так они меня через реку-то и перевели. Там мы выпили, а светать начало, так они и пропали. Вот то, что он помнил. Про разговор, который слышала прабабушка Василиса, он, видать, ничего не помнил. Или просто промолчал.
Да только после этого пить он перестал. Совсем. А через некоторое время он утоп, был на рыбалке и пропал. Лодку нашли, а его так больше никто и не видел. Может, в воду упал, может, на камне скользком поскользнулся и головой тюкнулся, да течением его унесло, а там, если тело выбросило на берег, звери дикие подобрали. Только Хавронья, жена его, говорила, что не утоп он, а долг за выпивку отдал.
Деньги здесь повсюдуАвтор : Илья Белов
Дело в том, что Лёша – заядлый охотник. Для него пропустить по весне охоту на глухаря – всё равно что зря прожить год. Живёт человек лесом, а по весне его тянет на Север, словно охотничью собаку. Ведь старые охотники учили, что на добычу токующей птицы надо обязательно успеть до той поры, пока берёзовые листочки не станут размером с пять советских копеек – иначе не получится охота, лес заполонит птичья мелочь, собьёт глухариные песни.
Я пару раз ездил с Лёшкой за компанию на Север, но, честно говоря, не оценил его страсти. Не проняло. Хотя лично видел и слышал токование глухаря на ветке – как он заливался любовной песней в тот момент, когда на него поднималось воронёное дуло. Наверное, это по-своему здорово, но вот не принимает душа такого финала.
– Ничего ты не понимаешь! – ворчал недовольный Лёшка. – На глухаря идти – это самая благородная охота. Это тебе не тупых уток бить.
Ну и ладно.
Одно время Алексей ездил на охоту со своим другом Толей. Тот, правда, больше специализировался по «ликёроводочному отдыху» на природе, но Лёшку всегда поддерживал, никогда ему не перечил и по тайге мог, если требовалось, намотать приличный километраж. За это Лёша им и дорожил.
В тот год Лёха с Анатолием, как всегда, отправились на охоту в двадцатых числах апреля. Пока приехали, пока разместились у знакомых в деревне и разведали обстановку – прошла пара дней. Больше медлить было нельзя.
На этот раз всё как-то не заладилось с самого начала. Снега выпало очень много, и когда он подтаял, лес затопило – дороги превратились в сплошное болото. Только на вездеходе проедешь на заветный ток. А вездеход на Лёхину потеху в деревне никто одалживать не собирался.
– Мать их за ногу! – ругался приятель. – Куркули сельские! Бензин предлагал оплатить, сверху добавить обещал – не дают! Так мы никогда до тока не дойдём.
– Да ладно, расслабься, – улыбался Толя. – Может, припечёт, подсохнет лес.
– Как же, припечёт, – бормотал Лёха, с тревогой поглядывая на зазеленевшую берёзу за окном. – Ой, не нравятся мне все эти листочки!
– А знаете что, – вдруг предложил гостеприимный Лёшкин хозяин Сан Саныч. – Вы можете через Трофимово пройти. Места там, правда, в основном топкие, но на одной стороне земля повыше и лес должен быть сухой. Как раз к току пройдёте, даже путь срежете. Главное – левее держаться, чтобы трясину на болоте обойти.
– Да ну его к лешему, это Трофимово! – вздрогнул Толик, который к тому времени уже поднаторел в местной топографии. – Там же никто не живёт. Вот вы сами туда разве ходите – на охоту или за ягодами?
– Так-то не ходим, – покачал головой Сан Саныч. – Разве что за клюквой иногда рыбаки приплывут с другого берега озера, пошуруют там немножко. Далековато, да и места дикие.
– А что же ты тогда нам их сватаешь, дядь Сань? – недоверчиво переспросил Толя.
– Хозяин – барин, – пожал плечами Сан Саныч. – Я подсказал вам, как можно сейчас добраться до тока, а вы уж думайте сами. В лес с нашей стороны не войдёшь ещё неделю, а то и полторы – это факт. А до Трофимова я вас завтра могу на моторке подбросить.
– Ладно, договорились. Только покажи, как в Воронью Гладь не забрести.
– Ты фильм про доктора Ватсона помнишь? Не сходи с тропинки, пока болото не пройдёшь. Иначе беда, – завершил наставления Сан Саныч.
Воронья Гладь – огромное северное болото. Похоже на то, в котором Лиза Бричкина утонула. Топи, непроходимые трясины, но вокруг места на грибы-ягоды богатые. Местные туда и вправду стараются не ходить – сколько уже людей сгинуло в этой Глади!
Утром дядя Саня доставил охотников на другой берег озера на моторной лодке. Лёша с Толиком подхватили громоздкие рюкзаки, сухо поблагодарили хозяина.
– Через три дня загляну сюда, когда рыбу в Дёмино на лодке повезу, – предупредил Сан Саныч. – Так что будьте на третий день здесь до обеда – или же добирайтесь по берегу озера сами.
Охотники потопали по тропке через нежилую деревню.
– Бр-р-р! – поёжился Толя. – Не хотел бы я здесь остаться на ночёвку.
– Дурак, – констатировал Лёха. – Бояться надо не леса, а людей. А здесь никого нет.
Вскоре по правой стороне показалась Воронья Гладь – топь, расстилающаяся на много километров на восток. Пробираться через неё можно было лишь по западному, высокому берегу.
– А ведь мужики в деревне рассказывали, что есть какая-то тропка прямо через эти топи, – вздохнул Лёха. – И ведёт она в места, где такая охота, что тебе и не снилась. Вот только нам они её никогда не покажут.
– Сан Саныч стопудово знает, – согласился Толя. – Ну и пусть. Перебьёмся и без неё. Чем богаты, тем и рады.
После обеда друзья миновали огромное болото, но дальнейший путь в лес выдался не таким простым: постоянно приходилось преодолевать подтопленные участки, то и дело надо было вытягивать бродни из чавкавшей жижи.
– Лёха, до ночи не успеем, – предупредил Толик. – Надо бы найти место посуше, пока ещё не поздно, – заночуем прямо здесь.
– Сам вижу, – буркнул Лёха. – Где же ты его найдёшь? Кругом одна вода и кочки. Жаль, старая тропинка совсем заросла или сейчас под водой.
Охотники углубились в лес, пытаясь найти полянку посуше, а потом набрать сухостоя для костра. И тут увидели человека за деревьями. Это был невысокий мужичок неопределённых лет в старом камуфляже. В петлицах виднелось что-то вроде потемневших от времени листьев. «Лесник, – тихо шепнул Лёшка другу. – Про охоту – ни слова!». Мужичок стоял в отдалении, глядел на парней исподлобья – не приближался и не удалялся.
– Здравствуйте! – поприветствовал его Лёша. – Мы тут слегка заблудились. Вы не подскажете, как нам на старую лесную дорогу выйти?
– Идите за мной, – глухо пригласил лесник.
Лёха с Толей поправили рюкзаки и потопали вслед за ним. Провожатый, однако, оказался не по годам резвым – он так почесал вглубь леса, что молодые люди едва за ним поспевали.
– А вы здесь работаете? – набравшись наглости, спросил Толик.
Лёша смерил его уничтожающим взглядом. Но мужичок ничего не ответил. Ребята принялись его догонять.
Сапоги застревали в болотине, охотники еле успевали их вытаскивать и бежать за мужиком. На леснике были старенькие стоптанные кирзачи, но они даже не вязли в раскисшей от влаги почве.
– Погодите, мы не успеваем! – крикнул Толя леснику, но тот не обернулся.
– Тихо ты! – шикнул на него Лёха.
Через час с небольшим лесник вывел парней на относительно сухое место и махнул рукой в глубь леса.
– Там дорога. Пошли.
Лёха с Толей поспешили за провожатым. Ноги ныли от усталости, но, даже делая усилие, парни не могли угнаться за проворным мужиком. Вот что значит всю жизнь в лесу прожить!
И тут Лёша понял – хотя, может, ему и почудилось, – что это место они уже проходили и теперь бродят кругами. Но вовсе не это испугало моего знакомого. Сквозь деревья спереди и сбоку на него уставились какие-то мерзкие рожи. Лёха помотал головой – нет, наверное, всё же показалось в сумерках. Просто сплетение веток и сучьев. Поскорее бы выйти на старую дорогу. Через какое-то время рожи снова показались. Лёшка протёр глаза: опять ничего. А потом началось то, что надолго выбило Алексея из колеи. Он увидел на весенней траве сквозь остатки прошлогодней листвы деньги. Много денег. То здесь, то там валялись тысячные купюры, сотки, «пятихатки». Лёшка на секунду остановился, наклонился, чтобы поднять деньги, – но это оказалась старая листва. Пошёл дальше – и через несколько минут снова зарябило в глазах. Вот же они, вот! Ну не настолько же он устал, чтобы такое привиделось. Тысячные, сотенные, даже пятитысячные!
Лёха подумал, что переохладился, а сейчас болотистая водица даёт о себе знать. Но затем произошло то, что мгновенно вернуло моего приятеля в реальность. Он увидел, что Толя остановился и пристально изучает листву.
– Ты тоже их видишь? – спросил Лёха.
– Блин, они здесь кругом! – обалдел Толик. – Офигеть! Хотя нет, это листва…
Приятели переглянулись. Поняли, что им не может одновременно мерещиться одно и то же. Дальнейшие события Лёха помнит плохо. Он сгрёб в охапку Толю, встряхнул его, и они помчались назад что было сил.
Сколько неслись по лесу, Лёша точно не знает.
– Было очень страшно, – рассказывал мой знакомый. – Но тогда сильнее страха было желание убежать как можно дальше от этого лесника, или кто он там на самом деле. Уже в темноте вышли на берег Вороньей Глади. Хотя и было жутко, всё равно рванули через топи. Как не утонули – бог весть. Толян потерял застрявший в тине сапог. Бежали, пока были силы, потом наконец уткнулись в какой-то сухой клочок земли, похожий на огромную кочку. Залезли на неё, так и заснули.
Утром проснулись – оказалось, прошли болото почти до конца. А там и тропка наша. Вышли в лесок – миновали его, а Трофимова-то и нет. Только берег озера. Ну, это нас тоже обрадовало – всё же люди почти рядом, на другом берегу. Потом присмотрелись мы с Толяном: а вроде это не наше озеро, наше гораздо больше. Пошли по берегу туда, где лесок пореже, выбрались на какую-то грунтовку. Там нас какой-то мужик на «уазике» подобрал.
Как оказалось, Лёха с Толяном дошли до соседнего района, граница которого находится в сорока километрах от их деревни. Потом на автобусе с грехом пополам доехали до Сан Саныча. Лёшка до сих пор не может в это поверить.
– Ну не могли мы больше полусотни километров намотать по прямой – уставшие были как лоси. Да и бродни постоянно вязли, скорость не та. А Толян так вообще без сапога.
– Послушай, ну, допустим, у страха глаза велики, – предположил я. – Ещё и не такое бывает. Люди на пределе и не такие расстояния могут осилить. Вдруг вам действительно показалось, а тот мужик – обычный лесник? Всякое может примерещиться в темноте.
– Не показалось, – говорит Лёха. – Толику те же рожи в лесу виделись. Всё то же самое. Так не бывает. Да и нет там никаких лесников – я у деревенских спрашивал. Но даже если это был какой-то пришлый лесник… Я ещё кое-что заметил, и это напугало меня больше, чем все эти чёртовы рожи и деньги в траве. Когда мы шли с этим лесником уже в темноте, то включили фонарики. А он не включил. Не было у него фонарика, понимаешь? По такому бурелому и топям бродить в темноте без фонарика – это верная смерть. Ни один лесник на такое не решится.
МеняющиесяВ моем городе есть место, где люди меняются. Первый раз это случилось в октябре. Я шел с другом по городу, был вечер, солнце садилось. Изредка нам встречались прохожие, но не так часто, чтобы испортить впечатления от прогулки. Очертания улицы тем временем слегка менялись в тенях. Было достаточно необычно наблюдать это после двухмесячного самовольного заточения, когда я не видел ничего, кроме экрана своего монитора. Мы проходили по парку — это недалеко от района, где я живу, напротив стоит недавно отстроенная многоэтажка. И вот тогда-то я впервые заметил это — рука друга изменилась, стала серой (я даже сказал бы, какого-то землистого цвета). Я моргнул, протер глаза. Когда я снова посмотрел на руку, всё было в норме. Тогда я списал это на оптический обман. Мало ли что может в сумерках примерещиться.
А двумя неделями позже я проходил по тем местам со знакомой девушкой и увидел изменение отчетливо и ясно. Был день, солнце светило достаточно ярко, так что на недостаточную видимость списать это у меня не получается, как бы мне того ни хотелось. Ее кожа стала серой, волос на голове не осталось вовсе, череп вытянулся, вместо глаз остались две черные впадины, но самым жутким была её улыбка. Она смотрела на меня, смотрела и улыбалась. Хотя правильней это было бы назвать оскалом. Прошла, наверное, секунда, не больше, и всё стало прежним — е` кожа, симпатичная прическа, глаза... Я споткнулся, упал на землю. Она помогла мне подняться и спросила, в чем дело. Я же ничего не мог понять, но почему-то ее улыбка, хоть и не напоминавшая ту, другую, была мне не столь приятна, как раньше. Под каким-то надуманным предлогом я решил избавиться от ее компании и ушел домой.
Спустя неделю, которую я провел в раздумьях о том, не сошел ли я с ума, я решил снять квартиру в той самой многоэтажке напротив парка. Тут надо сказать, что у меня две квартиры — сдавая одну из них, я вполне неплохо живу, совсем не работая. Снять квартиру оказалось легче, чем я думал — благо, дом был совсем новым, и многие квартиры в нём пустовали. Вооружившись старым биноклем, я стал наблюдать. Окна моей квартиры выходили как раз на парк. Первую неделю всё прошло спокойно — я запоминал лица прохожих, гуляющих по парку, учил их привычки, время, когда они появлялись там. Некоторым начал давать имена.
И когда я уже готов был признать, что у меня случилось какое-то кратковременное помутнение сознания, я снова увидел изменение. На этот раз изменился мужчина, который выгуливал собаку в парке по утрам. Всё тот же эффект, длившийся не более нескольких секунд, возможно, чуть дольше в этот раз. По крайней мере, мне так показалось. В тот день, испугавшись, я закончил наблюдения, завесив окна в комнате шторами. А на следующий день я насчитал еще двоих «меняющихся», как я их про себя назвал. Через неделю их стало четверо, при этом менялись одни и те же люди — мужчина с собакой, какая-то школьница, девушка и парень (наверное, студенты) — они всегда появлялись вместе. Спустя еще несколько дней моих наблюдений меняться стало гораздо больше людей, чем в первое время. И так день за днем — их становилось всё больше. Сейчас я уже не уверен ни в одном из немногих оставшихся у меня друзей. Если честно, я и в родителях не уверен.
А вчера случилось еще кое-что. Была ночь. До этого случая я ни разу не наблюдал за парком по ночам, чересчур страшным мне это занятие казалось. Но в этот раз я выглянул и увидел. В парке стояло шесть человек, меняющиеся, они смотрели на окно моей квартиры (она у меня на пятом этаже), просто смотрели и молчали. Только теперь они не спешили принимать обычный вид. Будто хотели, чтобы я увидел, хотели, чтобы я знал, что они знают обо мне. Один из них поднял руку с каким-то предметом в руке (в темноте даже в бинокль было сложно разобрать детали) и поднес к своей голове, и секунду спустя в моей квартире зазвонил мобильник. Я отскочил от окна, зашторил его и подбежал к телефону. На экране высветился номер друга — того самого, чье изменение я увидел первым.
Сейчас мне очень страшно — так страшно, как не было никогда в жизни. Кто-то звонил мне на мобильный сегодня весь день, пока я не догадался его отключить. Догадываюсь, от кого эти вызовы, но не хочу думать об этом.
Так поступали все пацаныАвтор: Дмитрий Болотников
Мой школьный друг Артём Павленков сейчас выглядит так, как большинство из нас – плотный сорокапятилетний мужик, в меру подверженный вредным привычкам. Но я Артёма помню ещё худеньким четырнадцатилетним пареньком с хмурым взглядом, когда он перешёл в нашу школу. Его отец служил офицером, и семья часто переезжала из одного военного городка в другой. Дольше чем два года на одном месте Павленковы редко где задерживались. Не было у Артёма нормального детства – лишь постоянный калейдоскоп переездов. Как признавался мой товарищ, больше всего на свете он мечтал о том, чтобы очередное жильё стало последним пунктом их скитаний по стране. Исключением из этого списка можно назвать лишь одно место.
– Мне было тогда лет десять, – вспоминал мой товарищ. – Наша семья проживала в городе закрытого типа. Отцу выделили трёхкомнатную квартиру в трёхэтажном домике послевоенной постройки – такие, говорят, строили пленные немцы. Папа, мама, я и сестрёнка поселились на третьем этаже. Дом выглядел очень уютно – после служебных халуп и бараков жить в просторной квартире с высокими потолками и большими окнами считалось роскошью. Ещё в той квартире был знатный деревянный пол. Он хоть и казался местами обшарпанным, но в целом сиял благородной стариной – тёмный, тёплый, основательный. Мы с сестрой Алёнкой любили играть на нём.
В одной комнате пол отливал приятным красноватым оттенком. Отец говорил, что древесина похожа на кедр или даже тис. У окна и дверей доски рассохлись, и в полу зияли небольшие щели. Но они никому не мешали, а после того как мама положила половики, и вовсе перестали бросаться в глаза.
В ту пору я копил карманные деньги, которые родители давали на школьные завтраки, – так поступали почти все пацаны. Но мне приходилось держать их в тайнике, поскольку отец не поощрял такое накопительство. Несколько бумажных рублей я прятал в учебниках, а мелочь хранил в длинном железном фонарике, из которого вынул батарейки. Но в один прекрасный вечер идиллия закончилась. Отцу срочно потребовался фонарик, чтобы полезть в погреб. Свой он найти не смог, тут и вспомнил о моём.
Отцовский разгон был страшным. «Тебя что, плохо кормят? – отчитывал басом отец. – Куркулём хочешь вырасти?». Помню, как от страха вжимался липкой спиной в кухонную стену.
Все мои копейки отец реквизировал. Стало ясно, что тайник надо срочно менять. И тогда у меня родилась идея. В комнате с красными полами была приличная щель у окна, куда вполне можно было загонять копеечки. А когда они понадобятся, достаточно аккуратно вытащить доску гвоздодёром.
Все монеты, которые мне удалось с тех пор скопить, я укладывал в эту щель, словно в прорезь автомата с газировкой. Иногда, если ярко светила луна, я наблюдал, как в тусклом свете сквозь щель поблёскивало моё маленькое богатство.
Так продолжалось до той поры, пока Алёнка, которая ночевала в той комнате, не пожаловалась маме.
– Там под полом кто-то скребётся и бегает, – хныкала сестра. – Мне страшно!
– Дочка, ну что ты плачешь? – утешала Алёнку мама. – Не бойся, это просто мышка пробежала в свою норку к своим малышам-мышатам.
– А они не кусаются? – спросила Алёнка.
– Нет, конечно! Они ведь живут в норках, а под полом бегают, потому что заблудились.
Алёнка шмыгнула носом и отправилась играть с куклами.
Через пару дней в дом по вызову родителей явились работники санэпидемстанции. Правда, следов грызунов они не обнаружили.
– Может, всё-таки какая-нибудь пришлая мыша шалит? – ломали голову дератизаторы. – Вот, держите отраву. Подсыпьте на всякий случай под половицы.
Я боялся, что отец вскроет пол и всем станет известно, где теперь сын строгого советского офицера держит свои денежки. Но неизбежное раскрытие моей маленькой позорной тайны тогда не состоялось. Отец засыпал отраву прямо в щели. Сказал, что обойдёмся пока так, а там видно будет. «Пожелаем подземному царству приятного аппетита!» – хохотнул он и потрепал меня по голове.
Когда я остался дома один, то сразу направился с фонариком к щели. Посветил внутрь, но ни одной монетки почему-то не увидел. Неужели порошок засыпал мелочь? Отец вроде не так много его положил.
Я вернулся в комнату с гвоздодёром и осторожно снял одну доску. На глубине с пол-локтя на каменном полу белели лишь крошки отравы. Я долго шарил под соседними досками, однако так и не нащупал ни одной копейки. По моим подсчётам, там должно было скопиться рублей семь мелочью. Не могли же деньги испариться. Или мышки закатили их в разные стороны?
Через неделю к нам зашла пожилая соседка снизу.
– Что у вас за шум по ночам? – возмутилась старушенция. – Скрежет, лязг! Вы для перестановки мебели лучшего времени не нашли?
– Мы ничего не делали, – удивилась мама. – Мебель точно не переставляли. У нас там дочка спит.
– Всё равно я прошу вас вести себя потише! – отрезала соседка и убежала к себе.
Мы недоумевали – что за лязг услышала старушка? Но через несколько дней сами проснулись в пять часов утра от страшного скрежета и плача Алёнки. Внизу стоял такой скрип, будто полы ходили ходуном.
– Что за чёрт? – изумился папа. – Это у Емельяновой снизу, точно! А ещё жалуется. Вот зараза!
Утром отец спустился к соседке.
– Что у вас происходит? – перешёл он в наступление. – У нас от вашего грохота дочь ночью плачет!
– Какой ещё грохот? – округлила глаза соседка. – У меня всё тихо. Тем более что я сплю очень чутко. Машина за окном проедет – сразу просыпаюсь, даже беруши не спасают. Так что не выдумывайте ерунды!
«Мышиное царство» какое-то время нас больше не беспокоило, пока однажды любимые ножницы мамы, которыми она подрезала побеги цветов, не выскользнули из рук и не провалились в ту самую заветную щель. На следующий день отец с гвоздодёром одну за другой вырвал из пола все доски.
Когда я увидел, что было внутри, мне чуть плохо не стало. Все мои копеечки были выложены ровненько по периметру вдоль стены. Если это были мыши, то они явно увлекались нумизматикой. Но самый большой шок испытала мама. Лезвия прочнейших ножниц фирмы «Золинген» из нержавеющей стали почернели и были словно кем-то изъедены.
…С тех пор в комнате больше никто из Павленковых не жил. А через три месяца отца Артёма перебросили в очередной военный городок.
– Это был тот редкий случай, когда я считал дни до переезда, – вспоминал мой школьный приятель.
Шкаф— Белье постельное возьмите из шкафа.
— У нас свое, не беспокойтесь.
Хозяйка помрачнела, пожевала губы.
— Полотенца тоже все в шкафу...
— Хорошо, возьмем.
Илья с Мариной уже согласны были достать из шкафа все, что угодно, лишь бы хозяйка ушла.
У Марины заболела мама, и уезжать в отпуск за границу Марина отказалась — случись что, обратная дорога не меньше суток займет, а то и больше. А от Шира можно за три часа до дома добраться на машине. Приехали они «на авось», в сумерках, и тут же у автовокзала встретили женщину, сдающую квартиру — и дешево. А им говорили, будет трудно.
Женщина, правда, чуть не передумала, когда увидела, что они с ребенком (Светка спала на заднем сиденье), но все же согласилась.
Светка так и не проснулась, даже когда ее заносили в квартиру. Марина тоже спала на ходу, а хозяйка все не уходила, каждую минуту поминая этот проклятый шкаф. Больше, впрочем, квартире похвастаться было и нечем — не было даже кровати, только два потертых дивана.
Выпроводив хозяйку и уложив поудобнее дочь (белье на диван Марина постелила свое), уснули вповалку. А утром оказалось, что забыли полотенца. Брали же, точно — а в сумке нет.
Логично было бы воспользоваться предложением хозяйки, но мысль о том, чтобы вытираться чужими тряпками, Марине претила, да и хозяйка не вызывала приязни. Полотенца купили по дороге на пляж.
Вечером, когда Илья кормил клюющую носом Свету, Марина зашла на кухню бледная, кусая ноготь:
— Светка, допей молоко сама. Илья, идем со мной, спокойно.
Из по-прежнему закрытой дверцы шкафа выглядывал уголок полотенца. Их домашнего полотенца.
— Не ты?
— Нет...
— Значит — хозяйка? У нее же ключ.
Илья бросился искать сотовый телефон, чтобы позвонить хозяйке, но того нигде не было. Перетряхивая по второму разу карманы брюк, он замер и перевел взгляд на шкаф. Какая-то мутная мысль мелькнула в голове, и Илья двинулся к темным дверцам.
Перехватила его взвизгнувшая Марина:
— Не надо!
— Но телефон...
— Ты на пляже потерял!
— Дай я только проверю.
— Не трогай чужое!
Илья согласился с каким-то облегчением. Телефон так и не нашли. Спали втроем на одном диване, неспокойно. Утром, впрочем, вчерашнее показалось глупыми выдумками. Марина старалась не обращать внимания на уголок полотенца, торчащий из-за дверцы, наводила марафет. Светка, собираясь на пляж, играла с надувным мячом. Стукнув мячом по шкафу, она завопила от восторга: дверца от удара приоткрылась и на пол выпало что-то яркое, блескучее, игрушечное. Марина перехватила дочь уже у самого шкафа. Та захныкала — законная добыча была близка, но Марина коротко сказала — «чужое!» — и отправила дочь обувать шлепки. Илья подошел к жене, посмотрел на лежащую у ее ног игрушку и, обняв за плечи, повел в прихожую. Плечи жены мелко дрожали.
Илья выходил из квартиры последним, поэтому тихий скрип услышал только он: из чуть приоткрытой дверцы шкафа на пол упали две пятитысячные купюры...
Вечером ни игрушки, ни денег на полу не оказалось. Илья позвонил хозяйке с нового сотового телефона и в бешенстве заявил, что они не будут жить в квартире, по которой ходят посторонние. Пусть им вернут деньги. Хозяйка ответила только:
— Деньги в шкафу. Возьмите, сколько нужно.
После этого положила трубку и больше ее не брала. Выслушав серию длинных гудков, Илья сжал в руке телефон, и в этот момент раздался звонок. Высветившийся номер был ему знаком — его собственный прежний номер. Он смотрел на мигающий экран до тех пор, пока звонок не прервался. А потом нажал обратный дозвон. Знакомая мелодия донеслась из шкафа.
— Нашел телефон? — прибежала с кухни Марина. Муж с женой уставились на шкаф, а потом попятились от него — одновременно. И бросились собирать свои вещи.
Света капризничала, не хотела уезжать, но Марина одела ее, сдерживаясь, чтобы не накричать. Наконец сумка была собрана, Илья вынес ее в машину и вернулся за семьей. Марина вышла из ванной с зубными щетками. Они переглянулись, холодея...
— Мамочка, угадай, где я спряталась!
Источник:
интернет
Сосед (Прочитано 2467 раз)