Между жизнью и раемТак уж получилось, что лежала я в онкологии ровно 20 дней. Лежала в буквальном смысле, причем в одиночной палате, потому что так легче не соприкасаться со страданиями других людей. Ведь когда из онкологии выходят, то идут в основном не на поправку, а на «доживание»: у кого орган важный вырезан, у кого три курса химеотерапии впереди с неясными перспективами, у кого метастазы в костях, - а это уже неизлечимо, как ни пыжься. И если из онкологии на своих ногах выходят, то это называется «ещё повезло», а если не повезло, и рак оказался неоперабельным или был прооперирован на слишком поздней стадии, то люди умирают прямо на глазах у других людей в соседних палатах…
У меня в соседней палате за тонкой стенкой, через которую все было слишком хорошо слышно, лежала женщина лет 65-ти. Татьяной звали. К ней по очереди приходили то ее сын, лет 30-ти, то муж, ее ровесник. И оба приглашали ее жить к себе после выписки. Сын говорил:
- У меня там все растет: и свекла, и кабачки, и, - не поверишь, - так много вишни уродилось в этом году! А Мариванну помнишь? Так она приходит, на лавочку садится и вяжет свои носочки длинными спицами! Тебя все время вспоминает. Жду я тебя у себя, в общем. Я твою комнату обустроил, занавесочки ажурные повесил, как ты любишь! И скучаю я без тебя сильно, мам…
Татьяна вроде соглашалась на приглашения сына переехать к нему.
Но на следующий день в ее палату приходил муж и как ни в чем не бывало гнул свое:
- Ты выздоравливай давай поскорей, а то кто еще мне подскажет, как лучше ограду для огурчиков поставить! Я на участке уже лилии высадил, белые, твои любимые! Скоро фото тебе принесу, они уже расцвели почти. Бутоны здоровенные, а раскроются тогда, когда ты ко мне приедешь! И в твоей комнате я кровать уже так поставил, чтобы тебе через окошко наш сад было хорошо видно. Я там птичкам домики на деревьях повесил, чтобы они тебя развлекали, когда телевизор надоест смотреть! Они тебе такое «в мире животных» покажут!..
Татьяна спрашивала, выросла ли клубника сладкой и не бегает ли ласка, живущая в дупле сосны, опять по чердаку дома. Муж ее часами рассказывал о том, как обстоят дела на даче, и еще как обстоят дела у соседей, и в целом, как будет здорово, когда Татьяна оправится немного после операции и всё увидит своими глазами.
Муж Татьяны был водителем рейсового автобуса и уезжал на сутки. В те дни, когда его не было, навестить Татьяну приходил ее сын. Он ласково и нежно рассказывал ей про то, как сварил и уже закатал в банки вишневый компот для нее, и даже припомнил свою детскую лошадку со всадником на спине, которую Татьяна подарила ему в детстве и в которую они вместе играли. Лошадка была цела и невредима и ждала Татьяну в ее комнате, которую сын для нее приготовил с такой любовью, что у меня сердце замирало, когда я слушала их разговоры. Хотя я знала, что можно было бы чужие разговоры не слушать, а закрыть уши подушкой и спокойно спать после уколов обезболивающего и снотворного.
Все эти тёплые беседы я слушала неделю. А когда я почувствовала себя лучше и впервые после операции выползла в коридор – часов в шесть утра, с рассветом, - то первым, кого я увидела, был плачущий пожилой мужчина, который сидел у двери в палату Татьяны. По звуку его голоса, а точнее, тихих рыданий, я поняла, что это был ее муж.
- Умерла Татьяна сегодня ночью, а ты иди, иди обратно в свою палату, зачем тебе лишние расстройства, - начала меня впихивать обратно медсестра.
Но я высвободилась из ее цепких рук и подсела к мужу Татьяны.
- Мои соболезнования. Татьяна, она… чудесный человек. А ваш сын когда придет вас поддержать? – спросила я.
- Сын?.. – он удивленно и даже злобно (или не злобно, а скорее, с отчаянием и обидой) взглянул не меня. – Его нет уже 10 лет, разбился в аварии…
Первые секунды после его слов у меня творился переворот в сознании. Я не нашла ничего другого, кроме как извиниться – мол, обозналась, и наркоз еще у меня не прошел… И теперь, спустя пять лет, я до сих пор не могу понять, наркоз ли сыграл странную шутку с моим разумом, или на самом деле к Татьяне наведывался ее любящий сын, к которому она в конце концов решила «переехать»…
Вне времени и пространства Случилось быть мне однажды в деревне со странным названием Могилицы. Небольшая такая деревенька - дворов на двадцать. Лес кругом. Единственная достопримечательность — лесопилка километрах в трёх. Мужики там и работают. И уж совсем я собрался уезжать. Остановился у сельмага. И вот тут, совершенно случайно, узнал, что лесопилка — это вовсе не единственная, да и никакая ни достопримечательность. Ну заготавливают лес, ну пилят брус, доску, ну отправляют куда-то по железке. Ну и что здесь интересного. Достопримечательность — это дядя Гриша. Бабы, что были в магазине, дружно закивали головами. «Интересно»,— подумал я и поинтересовался, а чем же знаменит дядя Гриша. То, что я услышал, поставило крест на моих планах еще засветло покинуть эту деревеньку с неуютным названием.
Дом дяди Гриши стоял недалеко от магазина. Ничем не выделялся среди других. Добротный, ухоженный. Тесовая крыша над воротами. Просторный двор. Во всём чувствовалась хозяйская рука. Сам хозяин встретил меня на крылечке. На вид - лет шестьдесят. Не богатырь, но плотный. Серые брюки, синяя майка. На ногах - калоши. Мужик, как мужик. Прошли в дом. Обычный деревенский дом. Чисто, уютно, добротно. «Это моя хозяюшка, Мария», — дядя Гриша указал на женщину его лет, которая хлопотала у плиты. Узнав о цели моего приезда, дядя Гриша велел загнать машину в ограду. Потом мы сидели с ним на застекленной веранде за столом. Пили водочку, специально мною купленную для этого случая. Под соленые грибочки и пузатенькие огурчики. На столе дымилась в чугунке картошка. Закурили. Дядя Гриша начал неторопливо рассказывать:
«Было это три года назад, 18 июня. Я точно помню. Сын у меня, Тимка, в соседнем Илюшино живёт. Село побольше нашего. Клуб, школа, три магазина. Если по большаку, то километров двенадцать до него будет. А вот напрямик лесной дорогой, так где-то около пяти. Решил я навестить сына. Баньку помочь ему поставить. Можно было, конечно, на автобусе, но я решил пешком. Лето ведь. Теплынь. Дорога хоть и лесная, а колея набита. Молодёжь в клуб на мотоциклах гоняет. Да и так летом на машинах ездят. Иду я, значит, с сумкой с инструментом, топор там, ножовка, побалтываю. Лес шумит. Птичий гомон. Кузнечики в траве стрекочут. И так захотелось мне посидеть, лес послушать. Присел на упавшую берёзу, закурил. И вот тут то ли я так задумался, то ли задремал... Одним словом, очнулся от того, что сигарета палец обожгла. Притушил я сигарету-то и дальше пошел.
Осталось-то совсем ерунда. Сейчас вот за поворотом по левую руку лесопилка будет, а там еще километра два. Лесопилку-то не видно за лесом, а уж шуму-то хватает. Пилы визжат, вагоны на подъездных путях клацают, трелёвочники надрываются. Вот и поворот. Только почему-то не слышно привычного шума работающей лесопилки. Остановился я. Странно как-то. Страшно даже стало. Столько лет пташек пугала, а сегодня молчит. И решил я заглянуть. Что там такое могло случиться? Сотню метров в сторону. Чего там. Свернул. Только не было там лесопилки. Меня аж холодный пот прошиб. Деревня там стояла. Две небольшие улочки. Почерневшие от времени избы. Странная такая деревня. Никаких столбов электрических, антенн телевизионных. Ребятишки голопузые по улице бегают. Бабы у колодца о чём-то судачат.
Закрыл я глаза. Думаю привиделось всё. Открыл. Нет! На месте деревня. Облокотился я на жердь, что поскотина была загорожена. Ноги дрожат. Вспомнил, как батя рассказывал, что была до войны рядом с Могилицами ещё одна деревня — Карповка. Он и родился в ней. А вскоре после войны, в шестидесятых, решили деревню расселить, как не перспективную. Оно конечно, мужиков-то почти всех на войне поубивало. Только вон дед Пахом и остался. В Могилицах сейчас живёт. А что бабы. Не отстояли они, значит, деревню. Поразъехались кто куда. А на месте деревни лесопилку построили. Так и шумела она с середины прошлого века. А сегодня вот исчезла. Страх-то постепенно прошел. Перелез я, значит, через изгородь. Иду вдоль улицы. Живёт деревня своей жизнью. На меня никакого внимания. Как будто меня и нет.
Свернул я в переулок. По другой улице иду. Навстречу телега. Мужичок лет сорока. Баба с ним. Слышу, что разговаривают, а разобрать не могу. Смеются. Мимо проехали. На меня никто никакого внимания не обращает. Решил я сам проявить себя. Спрошу, думаю, вон у того мужика, что дровишки колет, куда, мол, я попал. И уже шаг в его сторону сделал, как, вдруг, услышал сзади голос: «Заговоришь с кем-нибудь, навеки здесь останешься». Знакомый голос. Повернулся я и... по спине ручейки холодные побежали. Стоит передо мной Варвара Жукова. Наша деревенская. Из Могилиц. Года два назад пошла в лес по ягоды, и больше её никто не видел. Поискали, потом оплакали. Семён-то Жуков — муж Варвары — дом продал и уехал к дочери. «Беги», — прошептала она и пошла в сторону колодца. Только вёдра на коромысле покачиваются.
Вот тут я и струхнул. И откуда только силы взялись. Выбежал за околицу. Сумка-то с инструментом по ногам хлещет. Остановился я на минутку. Отдышался. Сумку-то в овраг толкнул. Дерево там приметное. Всегда отыскать можно. Дальше побежал. Вот уже и Илюшино видно. Добежал до первого дома. Тут силы меня и оставили. Упал. Подняться хочу, а не могу. Очнулся в больнице. Мария у кровати сидит. Тимка в дверях топчется. Мария-то как увидела, что я на неё смотрю, заплакала. Тимка подскочил: «Папка, где ты был? Где ты был, папка?». У самого слёзы. И чего это они так копошатся? Вышел из дома в девятом, сейчас вон на стенке часы показывают одиннадцать. За два часа не торопясь... «Баньку-то будем ставить?» — посмотрел я на Тимку. Тут Марьюшка взяла меня за руку: «Гришенька, где ты был целый год?». Я вспомнил всё.
Получалось, что я шел в соседнюю деревню целый год. Этого я понять никак не мог. Не доходило до меня. Потом начались мои мытарства. Первым делом милиция. Дело они, видите ли, розыскное завели. Искали меня год. Теперь, поскольку я нашелся, дело надо прекращать. Моему рассказу участковый, конечно, не поверил. Хотя добросовестно записал слово в слово. Потом стало еще хуже. Меня увезли в область. Там в больнице я десятки раз рассказывал свою историю. Мне никто не верил. Неделю я лежал весь опутанный проводами. Потом даже дня два в психиатричке. Никаких отклонений в психике у меня не обнаружили. Отпустили домой, но при выписке профессор посматривал на меня загадочно. Вернулся я домой ближе к осени. Хотел сразу сходить за сумкой с инструментом. Топор-то новый прямо с топорищем я купил за два дня до того случая. Марья не пустила.
Поверил моему рассказу только дед Пахом. Когда я описал ему мужичка и бабу, которые встретились мне на телеге в деревне, дед даже подскочил со стула. «Так это ж брат мой, Митька с Алёной своей! И кобыла рыжая его, — дед смотрел на меня, как будто я побывал на том свете, — Только сгинул Митька-то на войне. Убили Митьку в сорок четвертом. А Алёна-то двадцать лет уже как померла». В этот же день мы с дедом Пахомом пошли за инструментом. Дерево около оврага я отыскал быстро. Приметное дерево. Лесопилка гремела рядом. Перекопав почти весь овраг, сумку с инструментом мы не нашли. Нашли кусок ржавого железа. Я хотел кинуть его обратно в овраг, но дед Пахом разглядел в этом куске ржавчины очертания топора. Правда, без топорища. Дед Пахом-то помер в прошлом году. Больше эту историю я никому не рассказывал».
Было уже за полночь, когда дядя Гриша закончил свой рассказ. Пустая бутылка стояла на столе. В пепельнице горой лежали окурки. «Подожди, я сейчас», — сказал он и вышел во двор. Через минуту вернулся, положил на стол пакет. Я вопросительно посмотрел на него. В пакете лежал солидный кусок ржавого металла, в котором безошибочно угадывался топор. Судя по ржавчине, пролежал он в земле или в воде никак не менее века. Не поверить я дяде Грише никак не мог. Поверить - тоже. За окном двадцать первый век. Все чудеса описаны и разоблачены. Топор, точнее то, что от него осталось, тоже - не факт. Мало ли, с каких времён он в овраге валялся. Ну не мог он за год так заржаветь. А вот то, что дяди Гриши год не было в деревне — это факт. Розыскное дело, если таковое имеется — тоже факт.
Утром поднялись рано. Решил я это дело до конца раскопать. Пакет с топором дядя Гриша отдал мне без колебаний. Он и сам не меньше меня хотел докопаться до истины. По приезду в город, я первым делом направился в милицию. Действительно, 18 июня 2005 года Будаков Григорий Павлович утром ушёл из дома в село Илюшино и пропал без вести. Поиски ничего не дали. А вот 18 июня 2006 года около 11 часов утра он был обнаружен в бессознательном состоянии у дома номер два по улице Рябиновой села Илюшино. Теперь я был уверен, что дядя Гриша рассказал мне правду. Начальник милиции, выслушав мой рассказ, предложил помощь. Топор был упакован, опечатан, как положено, и направлен в экспертно-технический отдел Управления. Оставалось только ждать.
Прошел почти месяц. Передо мной на столе лежит заключение экспертов. С подписями, печатями. Читаное перечитанное. Из него следует, что топор пролежал в воде ни много — ни мало, а не менее семидесяти лет. Но это и не так важно. До войны тоже были топоры. Мало ли, как он попал в овраг. Удивительно и не поддаётся осмыслению другое. На топоре было обнаружено клеймо завода — изготовителя. Большое спасибо экспертам. Так вот, такое клеймо нового образца завод начал ставить на товары народного потребления с 1 января 2005 года. Получив документ, я сразу же поехал в Могилицы. Дом дяди Гриши встретил меня аккуратно забитыми досками окнами. Сосед пояснил, что Григорий, примерно через неделю после моего отъезда вместе с Марией ушли в лес. Ни домой, ни к сыну они не пришли. Искали их, но... А я знаю, где они. Я вижу их, идущими по улице деревни. Деревни, живущей вне времени и пространства.
НА ОЩУПЬЗдравствуйте. Меня зовут Саша, я студентка 5го курса. Позвольте рассказать вам мою историю. Дело в том, что мне потребовалась срочная операция на глаза. Что-то связанно с сосудами. Врачи сказали, что зрение полностью восстановится, но неделю придется провести с повязкой. Целую неделю темноты.
Что же, отказываться нельзя, иначе есть риск полностью лишиться зрения. И вот, дело сделано. По больничному коридору, в кресле каталке, меня везут к выходу. Крепко сжимаю руку отца, который подбадривающее что-то говорит. Но мне не до шуток. Мне страшно. Спросите, почему? Возьмите шарф, завяжите себе глаза так, что бы совершенно ничего не видеть. Побудьте в таком состоянии часа 3-4. А потом представьте, что впереди целая неделя. Целая неделя без света. Вот. Но я, слава Богу, оптимистка по жизни. Так что, пытаясь отвлечься изо всех сил, я даже что-то отвечала ему, что-то типа: «ну сейчас в магазин за тростью и домой».
Живем мы в большом двухэтажном частном доме. Я, мама, папа, младший брат, который сейчас в лагере, на весь период моей реабилитации, и бабушка Влада (папина мама). Бабушка, после инсульта, последние 5 лет, почти полностью парализована. Он все дело сидит в своем кресле качалке и смотрит в окно. Не говорит. Не встает. В ее комнату я стараюсь не входить. Причин несколько, начиная с не очень приятного запаха и заканчивая тем, что попросту жутковато. Ее стеклянный взгляд, направленный в одну точку. Она даже не моргает. Иногда, когда хочет кушать, странно мычит или воет. Тогда, мама или папа, идут и кормят ее. Так и живем.
Поскольку и мама и папа работают, целыми днями предстоит быть дома одной. Ну или почти одной… с бабушкой. Ну в виду ее состояния, будем считать что одной. Мама сначала хотела взять отпуск, но я отговорила ее, дав понять, что ничего не случиться. На самом деле мне просто не хотелось быть абузой. Не знаю. Спокойнее будет, если все будет, как и раньше, эта неделя скоро закончится, и я смогу вернуться в университет. Специально для меня был куплен детский сотовый телефон. Кто не знает, это такой аппарат, который позволяет совершить вызов, нажимая всего одну кнопку. Таким образом, даже будучи слепой, я могла всегда позвонить маме или папе.
Первый день моего одиночества. С утра, перед тем как уйти на работу, мама зашла, разбудила меня. Довольно странное ощущение. Ты просыпаешься, но не открываешь глаза. Скажу, осознание, что действительно проснулась – приходит не сразу. Но, тем не менее, приняв сидячее положение, я сказала, что все будет хорошо. Мама оставила стакан с водой на моем столе. Она договорилась на работе, что будет находиться там около четырех часов, а остальную работу доделывать дома. Т.е. мне предстоит провести дома всего 4 часа. Поцеловав меня в лоб, она, громыхнув металлической дверью, покинула дом. Я осталась, предоставленная сама себе.
Чем бы вы занялись? Компьютерные игры, социальные сети, телевизор, газеты, книги? Ну да… только не в моей ситуации. Полежав с пол часика и поняв, что спать больше не хочу, я встала. Встала, подошла к домашнему радиотелефону. На ощупь набрала номер подруги. Никого нет дома. Ну еще бы, все, в отличие от меня, на учебе. Боже! За что мне все это!
Вспомнив, что на шкафу, в моей комнате, стоит старенький магнитофон, я на ощупь добралась до него. Наверное, минут 20 я пыталась заставить его работать и вот… на волнах «Европы+» ведущий, в перерывах между песнями, что-то рассказывал. Счастью моему не было предела! Я завалилась в кровать, и, наконец, смогла немного отвлечься. Интересно, но музыка меня интересовала меньше. Куда увлекательней было послушать какую-нибудь передачу, где ведущие обсуждают что либо. Лежа и слушая, я, кажется, медленно начала проваливаться в сон. Так бы и уснула, если бы не, раздавшийся, скрип пола. Прямо в моей комнате. Прямо в метре от меня. Назвать это испугом – не сказать ничего. Я, вскочив с кровати, тут же замерла. Скажу честно, это не происходит как в классических фильмах ужасов: идеи спросить «кто здесь?» у меня не возникло точно. Только желания свернуться в клубочек, спрятаться, отстраниться. Конечно же, мало ли что это было. Когда видишь – то на такие мелочи попросту не обращаешь никакого внимания. А здесь другое. Здесь: непреодолимое желание убедиться, что ничего страшного сейчас не происходит. Вытянув руку вперед, я медленно встала. Страх наткнуться на что-то, чего здесь быть не должно, подкашивал мои ноги. Не знаю, сколько это продолжалось, пока я просто двигалась вперед, ожидая чего-то. Но в холодную бетонную стену я уперлась гораздо раньше, чем ожидая этого. Можно было выдохнуть. Я прошла всю свою комнату. Под моими ногами никакого скрипа не было, а значит, вызван он явно чем-то другим, нежели чьим-то присутствием.
Скрежет ключа в замочной скважине. Родной голос мамы, зовущей меня. Моему счастью не было предела. Мама, радостным голосом поздоровавшись и чмокнув меня в щеку, пояснила, что сегодня вернулась раньше, так как работы особо не было. Хорошо, когда она дома. Не приходится прислуживаться к окружающим звукам.
День 2. Потихоньку начинаю привыкать к отсутствию зрения. Утро уже не кажется таким непонятным. Мама, вновь оставив свои наставления, по поводу осторожности, налила стакан воды, положила мой новый сотовый телефон на тумбочку, поцеловала меня и покинула дом. Папа уходит много раньше, когда я еще сплю. Что же, делать нечего, уже более умело разобралась с радиоприемником. Улеглась. Под голоса ведущих провалилась в сон. Проснулась от хлопка двери. Мама вернулась. Хороший день, вот бы вся неделя выдалась такой. Странно, но папы практически не бывает дома. Он постоянно, то на работе, то еще где-то. А может мне просто не хватает его внимания. Ну да ладно. Это сейчас не так важно. Скорее бы пробежали оставшиеся дни.
День 3. Сегодня у меня праздник! Мама договорилась на работе, сегодня она дома. Замечательно! Мы весь дней провели с ней, она читала мне вопросы из кроссвордов, мы смотрели телевизор, она подсказывала мне, что происходит на экране, и даже я помогала ей готовить обед. За трапезой, я спросила как там дела у бабушки. Мама, помолчав с пару секунд, спокойным голосом ответила, что все без изменений. Дальше она, шутя, начала говорить, что у меня в тарелке остался кусочек еды и что мне никогда его не найти. Это весело! Люблю маму.
Отец сегодня снова вернулся поздно. Молча поужинав с нами, отправился спать. На вопрос «Все ли хорошо?» - ответил, обычным голосом, что на работе завал, дико устает и, что скоро все наладится. Закончив с ужином, я тоже отправилась спать. За день веселья с мамой – довольно устала.
День 4. Утро. Мамин поцелуй, напутствия, стакан воды, телефон на тумбочке, тишина. Поняла, что слушать радио мне не хочется. Решила пойти исследовать дом. На ощупь. Довольно забавно, чем-то напоминает детство. Вышла из своей комнаты. Ведя рукой по стене, иду на кухню. Чувствую напольные часы. Хорошо, значит, двигаюсь в правильном направлении. Порог двери. Выключатель света. Кухонный стол. Вот он! Моя цель! Холодильник!!! Открываю его. Скажу вам, достаточно любопытно искать что-нибудь вкусное на ощупь. Нащупываю связку бананов. Хочется чего-нибудь еще. Вляпываюсь рукой в салат. Пожалуй, поем бананов =)
Знакомое мычание, донесшееся из другого конца дома, со второго этажа, мигом рассеяло все мое позитивное настроение. Бабушка проголодалась. Но скорее всего дома никого не будет еще часа три. А значит, это мычание не прекратиться. Закрыла холодильник, так же на ощупь пошла к себе в комнату. Ужасные звуки. Как будто ей заклеили рот и делают очень больно. Но я то знаю. Парализованное тело просто хочет есть. На фоне этого, моя временная слепота, кажется лишь детской шалостью. Настроение испортилось вмиг. Ненавижу, когда она начинает это делать. Зайдя к себе в комнату, включила радиоприемник так, что бы перебить доносившиеся звуки, улеглась в кровать. Спустя какое-то время уснула. Проснулась от того, что мама, зайдя в комнату, выключила радио. Она сразу же начала что-то рассказывать, и я благополучно забыла рассказать про бабушку. Все дело в том, что у нее режим и если она просит еды в это время, значит нужно сообщить об этом ее врачу. Это как-то связанно с ее состоянием. Никогда не вдавалась в подробности. Вечером за ужином, папа был уже более весел, рассказывал что-то про работу, подбадривал меня, говоря, что осталось меньше половины всего времени ходить с повязкой.
День 5. Меня разбудил папа, объявив, что на часах 8 утра. Как оказалось это очень кстати. Вы наверное не замечали, но даже в выходной день, проснувшись, первым делом мы смотрим на часы. В случае с мамой, приходилось понимать, что уже утро по ее: «через пол часа я уйду на работу, а ты сиди здесь, никуда не выходи… бла бла бла». Надо тоже попросить, что бы говорила который час.
Сегодня мы с ним поехали в больницу на осмотр и перевязку. Сняв повязку с моих глаз и осмотрев их, доктор сказал, что все очень хорошо и снять бинты можно будет скоро. Когда глаза были открыты, несмотря на то, что в комнате специально создали полумрак (т.к. после 4 дней темноты, даже малейший свет мог доставить жуткую боль), на минуту снова видеть – это был как глоток свежего воздуха.
Вернувшись домой, он, оставив меня, отправился на работу. Мама сегодня снова была дома. Опять весь день с ней. Скучать она мне не давала. Люблю ее. Вечер. Ужин. Сон.
По среди ночи я проснулась от очередного бабушкиного мычания. Каждый раз, когда слышу его, становится дико неприятно. Даже немного стыдно за это. Хорошо, что, спустя пару минут, это прекратилось. Наверное, родители зашли к ней и покормили. Не знаю. Спать.
День 6. Сегодня мой дебют! Последний день на ощупь! Как я рада – не передать словами! Уже завтра утром меня разбудит мама, мы соберемся и поедем в больницу. Мне снимут эти чертовы бинты, выдадут специальные темные очки, в которых я прохожу еще день, но я буду видеть! Это не передаваемо! А сейчас… мама, поцелуй, стакан воды, сотовый телефон, хлопок двери и я одна. Радио? Нет, не хочется. Снова пойду исследовать. На ощупь. Это довольно забавно. Советую попробовать, завяжите глаза платком, и идите. Даже если вы живете в однокомнатной квартире, вам понравится! Точно говорю!
Снова напольные часы, дверной проем на кухню. Нет, есть я не хочу. Пойду исследовать дальше. Картина, висящая в коридоре, дверь в кладовую, тумбочка. Перила. Значит я у лестницы на второй этаж. Там комната брата, бабушкина комната, кладовая и уборная. Хех… пойду, схожу к этому маленькому засранцу. Вспомнила, что у него в комнате есть синтезатор. Жутко захотелось поиграть! Аккуратно вышагивая по ступенькам и держась за поручень, поднимаюсь все выше и выше. И вот лестница кончилась. Делаю шаг по прямой, еще один. Жду, что бы упереться в стену, и от нее пойти на право, до его двери. Странно, стены все нет и нет. Делаю еще несколько шагов. Упираюсь. С первого ощущения непонятно что это, какой-то выступ. Но откуда? Я же должна быть в коридоре! Это… это окно. Вот так поворот! Это даже, на мгновения, доставило экстрима. На мгновение. Если бы не произошло следующее. За моей спиной внезапно раздалось тяжелое дыхание. Я поняла. Дверь в бабушкину комнату была открыта и я, случайно, чуть свернув, очутилась у нее в комнате, в самом конце.
Неприятный резкий запах ударил в нос вместе с осознанием, где я оказалась. И как только я не наткнулась на ее кресло, которое обычно стоит прямо по центру комнаты. Каждый тяжелый вдох отражался мурашками на моем теле. Медленно, обходя источник дыхания, я направлялась к выходу из комнаты. Дыхание было таким громким и четким. Испытываемый ужас было не передать словами. Казалось, по звукам, что она, дыша, поворачивала голову, провожая меня взглядом. Не знаю, плакала ли я, но глаза начало немного щипать.
Знакомое отвратительное мычание раздалось, когда я уже почти добралась до дверного проема. Прямо у меня за спиной. Так громко. Так страшно. Мычание, означавшее голод. Такого жуткого ужаса я не испытывала ни разу в своей жизни. По крайне мере до этого момента. Оно звучало прямо на меня. Хотя я точно знала, что ее кресло было повернуто в сторону окна, т.е. противоположно мне. Я, наконец, нащупав дверной порог, пулей вылетела из ее комнаты, оставляя позади ужасные звуки. Не знаю, как мне удалось, но сбежала вниз по лестнице, я, не упав. Оказавшись в своей комнате, захлопнула за собой дверь. Села на пол, прижавшись к двери спиной. И заскулила. Мне было и стыдно, что я испугалась больную несчастную страху, и я испытывала шок от пережитого. Немного успокоившись, решила позвонить маме и сказать о произошедшем. На привычном месте, на тумбочке, телефона не оказалось. Странно. Не помню, клала ли мама его сегодня утром или нет. Решила не наводить панику. Включила себе радио и улеглась в кровать. Немного полежав – уснула.
«Милая! Милая! - нежный голос отца, доносился издалека, но становился все ближе и ближе. – Просыпайся, сегодня большой день! На часах 8 утра, сейчас ты соберешься, и мы поедем больницу!». «Как в больницу? – сонным голосом я спросила – что, уже утро?». «Да, мы с мамой вернулись поздно, не стал и тебя будить, решили, что тебе надо набраться сил перед таким важным днем! Вставай же! Собирайся!».
От пережитого не осталось и следа. Я даже не вспомнила, что произошло вчера, и снова забыла рассказать родителям, о неспокойном поведении бабушки.
И вот. Торжественный час. Мы в больнице. Я на стуле, за моей спиной стоит доктор. Снимает повязку. Боже, как же это чудесно. Я вижу. В комнате снова полумрак. Прежде чем включить свет, на меня надевают очень темные очки, похожие на сварочные. Просят закрыть глаза. Щелчок выключателя. Я медленно распахиваю веки. Это чудесно. Несмотря на то, что все очень темное – все равно, ориентироваться не по звукам и не по ощущениям, это приятно. Мы за все благодарим врача. Я выхожу из кабинета, родители остаются что-то еще обговорить.
Полчаса дороги и, наконец, мы дома. Как же я соскучилась по этому виду! По этим стенам, потолкам. По этим часам. Иду в свою комнату. На тумбочке лежит розовый детский телефон, с желтыми кнопочками. У родителей есть вкус
Сзади подходит мама: «Ну что, узнаешь?». Смеемся с ней. Она кладет на стол книгу, объяснив, что весь текст написан разным, по величине, шрифтом и доктор велел читать это для тренировки глаз. Что же, придется.
Вечер. На кухне я, мама, папа. «Кот Базилио, вам положить добавки?» - папа, хихикая, стоит у плиты. «Очень смешно» - отвечаю ему, все смеемся. «Ну – обращается мама - расскажи, как ощущения? Ну после этой недели?». Тяжело вдохнув, я вспоминаю, что так и не рассказала им, про бабушку: «Совсем забыла! Несколько раз, пока я была дома одна, бабушка...». Не успеваю договорить, лицо мамы меняется. Папа роняет столовую лопатку. «Бабушка… - не уверенным тоном продолжаю я – она несколько раз снова издавала эти звуки… ну… которые издает, когда голодна». Отец медленно разворачивается, на нем нет лица. Мама, взяв меня за руку, и посмотрев мне прямо в глаза, говорит: «Дорогая. Доктор сказал, на период реабилитации тебя нельзя огорчать и расстраивать. Но… когда ты была в больнице, когда тебе только сделали операцию, бабушка умерла. Это…это был повторный инфаркт». В нутрии у меня все сжалось. Буд-то меня вновь отшвырнуло во вчерашний день, когда я искала выход из ее комнаты. Только на этот раз желание было покинуть не комнату. Дом. По щеке отца пробежала слеза и он, дрожащим голосом, добавил: «Саша, все это время ты была здесь совершенно одна…».
Источник: интернет
Между жизнью и раем (Прочитано 1900 раз)
Похожие темы (5)
