"Как только не звали «красного графа»! Степка-растрепка, лихоумец, литературный делец, духовный перевертыш. Бунин окрестил его циником, Ахматова — очаровательным негодяем. Троцкий вообще заклеймил фабрикантом мифов.
С виду был очень породист. «Плотный, бритое полное лицо, — пишет Бунин, — пенсне при слегка откинутой голове... Одет и обут всегда дорого и добротно, ходил носками внутрь, — признак натуры упорной, настойчивой, — говорил на множество ладов... то бормотал, то кричал бабьим голосом... а хохотал чаще всего как-то неожиданно, удивленно, выпучивая глаза и давясь, крякая...»
Ел — как во времена Рабле. Когда в 1933-м принимал у себя Герберта Уэллса, то на столе среди рябчиков в сметане, тешки из белорыбицы, между дымящихся горшков гурьевской каши на огромном блюде лежала, вытянувшись, стерлядь не стерлядь, а, как кто-то сказал, «невинная девушка в семнадцать лет». Пил — как бездонная бочка. И врал, выдумывал, хохмил, разыгрывал, надувал народ. В Москве скупал на барахолках старинные лики в буклях и, развесив их по комнатам, небрежно бросал: «Мои предки...»
В эмиграции, в Париже, где его звали «Нотр хам де Пари», втюхал какому-то лоху-богачу, который верил в скорое падение большевиков, никогда не существовавшее у него в России имение в «деревне Порточки». За 18 тысяч франков втюхал. А в другой раз, на чинном приеме на своей роскошной даче, прорезав карман в брюках и высунув из ширинки указательный палец, быстрыми шагами, склонив голову набок, вышел к гостям и, как пишет Георгий Иванов, кинулся здороваться, целовать ручки дамам и представляться: «Василий Андреич Жуковский...» «Тут уж не до смеха, — заканчивает Иванов. — Тут прямо в обморок...»
Но! Но, как бы не куролесил, не напивался до чертиков, проснувшись «тотчас обматывал голову мокрым полотенцем и садился за работу». Это опять слова Бунина, который, сказав это, добавил: «Работник был... первоклассный»"
худ. П. Кончаловский "А. Толстой"
Как только не называли "красного графа" (Прочитано 667 раз)