Бытовое общение с Иваном Алексеевичем Буниным доставляло собеседникам большую интеллектуальную радость, но с другой стороны таило в себе некий нравственный искус. Дело в том, что наш первый Нобелевский лауреат по литературе был великий мастер не только русского печатного, но и непечатного слова. Сквернословие было его повседневной привычкой, которой он совершенно не стеснялся. Женщины, не падавшие в обморок от его словечек, много выигрывали в его глазах.
Когда ему было присвоено звание почетного академика, Бунин «в благодарность решил поднести Академии «словарь матерных слов» и очень хвастал этим словарем в присутствии своей жены» (Чуковский К.И. Дневник 1901-1929. М., 1991. С. 463). Для создания сего трактата «вывез он из деревни мальчишку, чтобы помогал ему собирать матерные слова и непристойные песни» (Там же. С. 464).
Многолетний друг и помощник Бунина Андрей Седых вспоминает, что как-то они с Буниным ехали на парижском такси. Шофер был русский. Бунин, по своему обыкновению, употребил несколько крепких выражений. «Шофер обернулся к нам, — пишет Седых, — и добродушно, словно вся эта ругань к нему не относилась, сказал:
— А вы, господин, должно быть из моряков? Ловко выражаетесь.
— Я не моряк, — как-то строго и скороговоркой ответил Бунин. — Я — почетный академик по разряду изящной словесности.
Тут шофер просто покатился со смеху и долго потом еще не мог успокоиться:
— Академик!.. Да... Действительно, изящная словесность!
Ему и в голову не пришло, что везет он действительно почетного члена Российской академии по разряду изящной словесности, а не моряка с военного корабля".
Друг Бунина, Н. Д. Телешов писал: «Милый Иван Алексеевич. С удовольствием тебе сообщаю, что один неведомый тебе читатель, ознакомившись с твоей повестью «Деревня», где напечатаны непечатные выражения, воскликнул: «Господин Бунин — известный мáтограф»! Поздравляю тебя с графским достоинством и крепко целую!» (Литературное наследство. М., 1973, т. 84, кн. 1. С. 596).
Перещеголять Бунина в этом отношении могли немногие. Например, Куприн, о котором сам Бунин воспоминал: «Ругался он виртуозно. Как-то пришел он ко мне. Ну, конечно, закусили, выпили. Вы же знаете, какая Вера Николаевна гостеприимная. Он за третьей рюмкой спрашивает: «Дамы-то у тебя приучены?» К ругательству, подразумевается. Отвечаю: «Приучены. Валяй!» Ну и пошел и пошел он валять. Соловьем заливается. Гениально ругался. Бесподобно. Талант и тут проявлялся. Самородок. Я ему даже позавидовал» (Одоевцева И. В. На берегах Невы. М., 1989. С. 289).
И однако же, именно русский мат спас жизнь Бунину осенью 1917 года. Вот как он сам рассказывал об этом случае в "Окаянных днях":
«Как распоясалась деревня в прошлом году летом, как жутко было жить в Васильевском! И вдруг слух: Корнилов ввел смертную казнь — и почти весь июль Васильевское было тише воды, ниже травы. А в мае, в июне по улицам было страшно пройти, каждую ночь то там, то здесь красное зарево пожара на черном горизонте. У нас зажгли однажды на рассвете гумно и, сбежавшись всей деревней, орали, что это мы сами зажгли, чтобы сжечь деревню. А в полдень запылал скотный двор соседа, и опять сбежались со всего села, и хотели бросить меня в огонь, крича, что это я поджег, и меня спасло только бешенство, с которым я кинулся на орущую толпу».
Понятно, что в эту минуту Иван Алексеевич изъяснялся с мужиками отнюдь не высоким штилем.
© Сергей Цветков
"Матограф " Иван Бунин. (Прочитано 702 раз)