ШаманАвтор: Любовь Ткачева
Семья сидела у очага, понурив головы. Все молчали, глядя на огонь. Младшая сноха, сжавшись, сидела поодаль и тихо выла, закрыв голову руками. По её хриплому голосу было понятно, что плачет она уже не один час. Мужчины сидели возле самого огня и курили трубки. Лица их были печальны и задумчивы. Горе пришло в их дом, внук пропал, единственный ребёнок младшего сына. Всем стойбищем искали, на гору ходили, к реке, не нашли. Седьмой день пошёл, а на улице сентябрь, ребёнок в минусовую температуру вряд ли выживет, маленький слишком, всего семь лет. Иван и его два сына, глядя на огонь, красными от бессонных ночей глазами, думали что делать. Хоть бы тело найти, похоронить по обычаю, чтоб не мучилась душа между небом и землёй.
Старый Иван глубоко вдохнул дым, медленно выпустил его, обвёл всех мутным взглядом и сказал, обращаясь к жене:
- К шаману пойду, его просить буду. Старик поможет найти. Сразу идти надо было. Теперь, наверно, поздно Васю живым искать, хоть бы тело найти.
Сноха завыла в голос и повалилась на колени, стуча себя по голове и вырывая нечёсаные волосы.
- Цыц, - прикрикнул надтреснувшим голосом Семён, младший сын Ивана отец пропавшего мальчика. И, обращаясь уже к отцу, сказал, - Я с тобой пойду отец.
- Нет, Семён, мне одному идти надо. Я пойду к старому шаману на гору. Он никого кроме меня не примет, да и меня, может, не пустит. Ты здесь оставайся, готовьте всё к похоронам, если вернусь ни с чем, будем обряд делать для души. Похороним куклу, так в старину делали.
Старик стал одеваться. Тихо, не глядя не на кого, коротко сказал жене:
- Приготовь подношение.
Жена принялась собирать еду, складывая всё в вещевой мешок.
Иван натянул торбаса, подпоясал кухлянку и одел малахай. Взяв собранный мешок, молча, вышел на улицу. День клонился к закату, и он поспешил к шаману. Тот жил далеко, в одинокой юрте, почти на вершине сопки покрытой редкими невысокими деревьями. Мало кто посещал его, можно сказать никто, только совсем отчаявшиеся шли к нему с поклоном, но почти все получали отказ. Последний раз, год назад, принял шаман одного старика, сын которого умирал от неизвестной болезни, врачи отказались, даже толком не поставив диагноз. Помог тогда шаман.
Решил Иван к нему обратится, другого выхода не было. С ребёнком что-то очень плохое случилось, иначе бы его нашли.
Дорога к дому шамана была нехоженая, но её Иван знал. Давно ходил он по ней. Там, недалеко от шаманской сопки пас он оленей, и спас шамана от смерти.
Было это лет тридцать назад. Тогда шаман не был отшельником, помогал всем, кто к нему обращался, и тропа была хорошо вытоптанная от многих ног идущих на сопку и спускавшихся с неё.
Один раз услышал Иван крик, жуткий нечеловеческий. Так кричит раненый зверь от сильной боли.
«Медведь раненый умирает»: подумал Иван и решил подкрасться, и, если совсем зверь плох, добить и принести домой. Но когда подполз к месту, откуда рёв был, то увидел лежащего на спине шамана с кровавой раной на груди. Дотащил он раненого до шаманской юрты, и три дня не выходил, делал всё, что шаман говорил, травы заваривал, поил его, перетирал корни с жиром, накладывал на рану. А через три дня встал шаман, как будто и не было той раны. И напоследок сказал Ивану: «Долг за мной. Но не спеши его взимать, только в самый страшный день придёшь забрать». И больше, ничего не говоря, ушёл в юрту.
Тридцать лет прошло, шаман перестал принимать людей, и Иван думал, что забыл тот свой долг. Но всё равно шёл, понимая: больше никто ему не поможет.
Дошёл он до юрты, когда солнце уже прикоснулось к земле на горизонте. В нерешительности встал, топчась на месте и не зная как дальше поступить, входить он боялся. «Буду здесь стоять, пока он сам не появится»: решил про себя Иван. И в тот же миг деревянная дверь отворилась, из юрты вышел шаман. За тридцать лет он сильно изменился, постарел, стал меньше ростом и сильно похудел, но глаза остались прежними, те же черные, с пронзительным взглядом, проникающие в самое сердце.
- Здравствуй Савелий, - снимая шапку, и, склонив голову в поклоне, сказал Иван.
-Проходи, - произнёс шаман и исчез в юрте.
Старик прошёл следом.
В юрте все было так же, как и в тот день, тридцать лет назад, когда принёс сюда он раненого шамана.
Савелий сел у костра и, глядя на огонь, закурил трубку.
Иван протянул гостинцы. Ничего не говоря, шаман кивнул в сторону, и он положил мешок возле круглого стола на маленьких ножках. Немножко замешкавшись, присел напротив. Долго молчали старики, глядя в огонь. Первым заговорил шаман:
- Говори Иван, что привело тебя ко мне. Пришло моё время вернуть тебе долг.
- Пришёл смиренно просить тебя, не откажи в просьбе, внук пропал, уж неделя прошла. Помоги найти. Если нет его в живых, - старик шапкой вытер лицо, стирая дорожки слез покатившихся из потухших глаз, - помоги тело найти. Похоронить по обычаю.
- Хорошо, - сказал шаман. - Собирайся, пойдём на чёрную горку, спрошу у духов, где он.
Иван встал.
- Подожди на улице, - указывая на дверь, сказал Савелий.
Старик вышел. На улице уже было темно, лишь свет полной луны освещал сопку холодным светом. Иван поежился, чувствуя ледяной холод, как будто кто дыхнул в лицо мертвым дыханием. Не по себе стало старику, но поворачивать назад было поздно.
Шаман вышел через полчаса, он был в шаманской одежде с огромным бубном в руках и большим заплечным мешком.
Ничего не говоря, он пошёл, и Иван двинулся вслед за ним.
Пройдя вверх минут двадцать, шаман остановился у кострища. Он опустил мешок на землю и бережно положил рядом бубен. Достав из мешка всё для камлания, он вытащил, откуда-то из-за кустарника, две тонкие деревянные пластины и принялся сгребать золу потухшего костра, перенося её в другое, более маленькое кострище, которое Иван сразу не заметил. В полной тишине, позвякивая многочисленными бубенчиками на одежде, освещённый мертвым светом луны, шаман выглядел страшным ночным чудовищем. Иван, молча, наблюдал, встав в сторонке.
Тем временем Савелий перенёс всю золу, положил сверху домиком свежие дрова, и стал поджигать. Дрова загорелись, задымились, и вскоре тонкая струйка огня заплясала, протягивая вверх чуть живые языки огня. Шаман взял бубен, вытащил из внутренней части колотушку, и принялся ритмично постукивать. Языки заплясали в такт, выкидывая вверх жёлтые искры, которые, издавая треск, исчезали, поднявшись на несколько сантиметров от костра.
Дров было мало и Иван удивился чем питается огонь, но, приглядевшись, он заметил что старые черные головни стали красными и этот неестественный костёр рождался из них. Тем временем старый шаман стучал всё громче и ритмичнее, он танцевал свой странный танец, выкрикивая в костёр гортанные звуки, на которые костёр отзывался пламенем, рождённым мертвыми головешками. Пламя было зловещим, песня шамана жуткой, а звук бубна походил на удары падающих с каменной горы валунов. Пламя взвилось вверх, потом в сторону, и закрутилось в кольцо, охватив шамана. Секунда и всё кончилось. Шаман рухнул и забился в конвульсиях, через мгновение костёр погас, тело старика обмякло. Иван, поражённый всем этим безумием, стоял не шевелись, застыв как камень.
Сколько прошло времени, Иван не знал. Он стоял, не смея пошевелиться. Но вот шаман задвигался и стал подниматься. На лице застыло страдание и дикая усталость. Он встал, подошел к мешку, быстро, насколько позволяли силы, покидал в него свои вещи, и зашагал прочь, лишь махнув Ивану рукой, приказывая идти за ним. Иван, молча, повиновался.
Только зайдя в юрту, сев к костру и закурив трубку Савелий заговорил:
- Твой внук жив. Сам придёт, ты не ищи, духи забрали его. Великий шаман родился в твоей семье. Как придёт, приведёшь ко мне. Со мной поживёт, я ему дела передам. Мне же пора в путь, река зовёт. Долг я свой тебе сполна вернул. Прославится твой род в веках. А сейчас мне отдохнуть надо. Тяжело в нижнем мире живому. Не каждый оттуда возвращается, если бы не твой внук, не вернулся бы я, - старый шаман замолчал, прикрыл глаза и только выходящий из его ноздрей дымок говорил что тот жив.
Иван поднялся и вышел. На улице уже рассвело, солнце, огромное, сияющее золотым светом, поднималось над горизонтом, а над головой Ивана, от края до края, переливалась радуга. Но Иван не удивлялся этому, свет и радость вернулись в его сердце, и он как мальчишка бежал домой, торопясь поделится ими со своей семьёй.
Старуха ПетриАвтор: Людвиг Павельчик
В сгущающейся мгле зимнего вечера я проскочил очередной перекресток на опасно заморгавший желтый свет и, посигналив обиженно заурчавшему в ответ красному грузовику, свернул налево. Большинство поворотов в моей жизни были почему-то левыми, и тут уж ничего нельзя было поделать.
Я спешил, так как позвонивший мне двадцать минут назад коллега Брамс слезно просил сменить его пораньше, по причине какой-то там важной встречи, на которую он непременно желал успеть. Я не очень люблю людей заполошных и не умеющих заранее планировать свой день, но коллегиальность в нашей работе дорогого стоит, а посему рассуждать не приходится.
Я надеялся, что он, по крайней мере, оставит мне больницу без умирающих или требующих реанимации пациентов, иначе это было бы просто свинством с его стороны. Если уж мне выпало дежурство в воскресную ночь, то я предпочел бы провести ее в состоянии сна, наслаждаясь спокойствием и тишиной, столь необычными для нашего лечебного учреждения в дневное время. Суета, беготня, судорожные поиски нужных инструментов и покрикивание на нерасторопных медсестер претили моей мягкой натуре, и я по мере сил старался избегать всего этого.
Как я и предполагал, мой суетливый коллега уже крутился на стоянке для автомобилей, переминаясь с ноги на ногу и с нетерпением поглядывая на единственную ведущую сюда дорогу. Завидев меня, он едва не запрыгал от радости и, показав мне издалека сложенный из большого и указательного пальцев кружок – дескать, все окей – втиснулся в свою старую «Шкоду» и, взвизгнув колесами по гладкому бетону парковки, отбыл с кем-то там встречаться. Я подозревал, что он просто мухлюет, пораженный синдромом избегания работы, но меня это не касалось.
В больнице все было, хвала Создателю, спокойно, и я, ради проформы пройдясь по безлюдным коридорам, с чувством исполненного долга вернулся в комнату дежурного врача, где заварил себе крепкого чаю и, держа кончиками пальцев горячую кружку, откинулся на спинку кресла, в предвкушении удовольствия от начинающегося по второму каналу вестерна.
Через десять минут я выключил телевизор, не в силах более выдерживать эту тошнотворную муть, главными героями которой были кони и прерии, и заскучал. Ложиться спать в полдевятого было совестно, а посему я решил еще раз обойти так называемых «проблемных» пациентов и убедиться, что среди ночи не придется бить тревогу и хвататься за дефибриллятор. Наши больные в этом плане очень ненадежны и требуют пригляда, как малые дети.
Переставив пару капельниц и всласть надышавшись миазмами, коих всегда полны палаты требующих ухода пациентов, я обратил на себя внимание дремлющей перед монитором контроля медсестры и, глядя в ее соловелые сонные глаза, пожелал ей спокойной ночи. Чуть кивнув в ответ, женщина вновь устремила взор в скачущую зеленую линию кардиограммы, демонстрируя занятость, а я подался восвояси.
Чтобы добраться до «дежурки», мне предстояло спуститься по лестнице, преодолеть два перехода и трижды повернуть. Я люблю ночную больницу – полумрак, чуть прореженный приглушенными светильниками в концах коридоров, и какая-то особенная, напоенная истинным спокойствием тишина действовали на меня благодатно и умиротворяюще.
За окном вьюжило, и я, на минуту присев в одно из коричневых кожаных кресел, расставленных полукругом вокруг журнального столика у широкого окна в коридоре, стал задумчиво вглядываться в маленькие белые вихри, стелившиеся, пересекаясь и обгоняя друг друга, по бетону полупустой парковки. Это была еще не медитация, но весьма близкое к ней действие, позволяющее настроиться на «сонную» волну. Минута за минутой проходило время, но я не замечал его, погруженный в какой-то вид транса.
Неизвестно, как долго я бы так просидел, если бы острое ощущение чужого присутствия не отвлекло меня от созерцания природных фокусов. Его источник находился справа и, похоже, совсем рядом со мной. Я повернул голову и, скорее исполнившись удивления, нежели испугавшись, увидел в соседнем кресле пожилую женщину, также молча, как и я, смотрящую в окно, положив подбородок на скрещенные на набалдашнике батога руки. От неожиданности я не сразу узнал ее, но уже через пару секунд расслабился и вновь откинулся на спинку кресла.
- Доброй ночи, Фрау Петри. Как ловко Вы подкрались ко мне, я не слышал ни звука. Должно быть, Вы были очень осторожны, а я настолько ушел в себя, что потерял бдительность,- произнес я с улыбкой, ни в коем случае не желая, чтобы престарелая пациентка почувствовала себя виновной в моем замешательстве. – Вижу, и Вам не спится?
- Ай, доктор, эта метель разбудит кого угодно. Я никогда не любила ее унылое завывание, а теперь и подавно. Возраст! Мысли, понимаете ли, всякие… Хотя, конечно, это не та метель, которую можно встретить в степи на востоке. Там она просто ужасна,- чуть помолчав в задумчивости, старуха изменила тон и продолжила уже более светски: - Вы, похоже, тоже не каждую ночь находите покой? Или плохо было кому-то?
- Да нет, Фрау Петри, всем хорошо. Но и в мои годы, знаете ли, мысли имеются. А когда ж их еще передумаешь, как не ночью? Другой бы, наверно, покурить вышел, я же вот метель наблюдаю… Но вам, я вижу, лучше? Как Ваша температура? Позавчера я назначил Вам антибиотик…
- О да, доктор, спасибо Вам за заботу. Мне гораздо лучше. Как рукой сняло,- женщина улыбнулась, показав два ряда белых ровных зубов отлично сработанной вставной челюсти.
Она казалась довольной, а ее благодарность, которую мы так редко видим от пациентов, искренней. Однако меня не покидало ощущение, что не все было в порядке с моей собеседницей. Что-то неуловимое, неправильное сквозило в ее поведении. Но что?
- Вы знаете, доктор, мы с Вами, пожалуй, долго теперь не увидимся, и мне хотелось бы подарить Вам что-то на память,- с этими словами она протянула мне совсем маленький, со стертыми временем буквами на обложке, томик Нового Завета. – Возьмите, прошу. И напомните больничному священнику, чтобы пришел ко мне. Не то забудет – он такой рассеянный…
- Постойте-постойте, Фрау Петри! Так доктор Брамс скоро выписывает Вас?- официально за эту пациентку отвечал мой коллега, и я мог просто не знать о его планах.
- Да уж, можно сказать, выписал,- махнула рукой старая дама, в то время как я рассматривал ее неожиданный подарок, не зная, что мне с ним делать. В моем контракте был пункт, согласно которому я не смел принимать от пациентов ценных подарков, и я забеспокоился, не принесет ли мне это проблем с руководством. Поразмыслив, однако, я пришел к выводу, что ценной эта книжица является лишь для подарившей мне ее старухи, и успокоился.
- Спасибо Вам, Фрау Петри. Я сохраню. Однако же позвольте и мне дать Вам что-нибудь на память,- не имея ничего более подходящего, я вынул из кармана искусно сделанный брелок в виде креста, купленный мною по случаю где-то в Испании, и, отцепив ключи, вложил его в руку старой женщины, к которой проникся благодарностью за ее теплое ко мне отношение. Она с улыбкой взяла сувенир, рассмотрела, и спрятала где-то у себя на груди.
- Ну, милый доктор, мне пора. И Вы ложитесь, есть еще время отдохнуть,- старуха достаточно резво для ее лет поднялась из кресла и, опираясь на батог, подалась в противоположную от ее отделения сторону.
- Нет-нет, Фрау Петри,- окликнул я ее. – Так Вам придется делать большой крюк. Давайте-ка я провожу Вас в Вашу палату!
Но пациентка быстрым жестом пресекла мою попытку прийти ей на помощь.
- Не беспокойтесь, доктор. Мне вниз!- и стук палки, удаляясь, замер где-то у лестницы. Я пожал плечами. Вниз так вниз. Если старой чудачке угодно пользоваться обходными путями, то я не могу ей этого запретить.
Поднявшись, я пошел к себе и провел остаток ночи спокойно. Никто меня не тревожил. В шесть утра я, по настоянию будильника, проснулся и, выпив чашку кофе без сахара, поднялся в отделение. Короткий утренний обход всегда полезен, причем не только пациентам, но и моей совести.
Завидев медсестру, я подозвал ее к себе и велел передать священнику, что Фрау Петри желает его видеть. Старая дама-де просила меня об этом пару часов назад. Лицо медсестры приобрело выражение, какое бывает у человека, не понявшего смысла рассказанного ему анекдота - недоуменное и чуть виноватое.
- Простите, доктор, но Вы что-то путаете. Разве Ваш коллега Брамс не сообщил Вам, что Фрау Петри умерла вчера от легочной эмболии? Еще днем, часов в двенадцать, наверное… Должно быть, он очень спешил и позабыл поставить Вас в известность.
Я остолбенело уставился на морочащую мне голову девку.
- Что ты несешь? По твоему, я полночи разговаривал с покойницей? Идем-ка со мной!
Однако в палате, где, по моим представлениям, должна была обретаться искомая больная, находилась лишь ее соседка, все еще спавшая. Кровать же Фрау Петри была застелена свежим бельем и приготовлена для нового пациента. Я поймал на себе настороженный взгляд сопровождающей меня медсестры, каким обычно смотрят на внезапно свихнувшихся.
- Где же она, по-Вашему?- я понимал, что выгляжу глупо, но не мог уже остановиться.
- Как где? Где и положено покойникам– в подвале… Но…
- Пойдем!
Спустившись по лестнице, мы оказались перед дверью в так называемое «духовное помещение», в которое помещались умершие больные до приезда катафалка. Порой они оставались здесь сутки или двое, в зависимости от расторопности родственников.
Открыв дверь отдельным ключом, я вошел внутрь. В дальнем правом углу комнаты, за ширмой, располагалась кушетка, на которой умершие дожидались дальнейших событий.
Отдернув занавес, а затем и покрывающую лежащее сейчас здесь тело белую простыню, я, понимая, что теряю рассудок, посмотрел в посеревшее безжизненное лицо Фрау Петри.
- Сколько, ты говоришь, она здесь лежит?
- С обеда вчерашнего дня… Доктор Брамс сам помогал сносить ее сюда. И родственников поставил в известность.
Я достал из кармана томик нового завета и сунул его под нос начинавшей бояться меня медсестре. – Что это такое, как ты думаешь?
- Понятия не имею, доктор.
- Это дала мне Фрау Петри сегодня ночью.
Медсестра затравленно оглянулась в поисках путей отхода. Я же, отдернув простыню еще дальше, пошарил у покойницы за пазухой и, через несколько секунд поисков, достал оттуда испанский брелок в виде креста, который сам подарил мертвой – именно мертвой! – женщине несколько часов назад. В тот же миг я понял, что именно мне показалось ночью странным в пациентке: отсутствие ее всегда громкого сиплого дыхания. Мертвецы не дышат.
- А священника все же позовите,- бросил я почти теряющей сознание от страха медсестре и покинул «духовное помещение» и лежащую в нем старуху Петри.
СундукВсё произошло, когда дедушка был молод и собирался поступать в институт. Его отец собирался ремонтировать печку в старом доме, потому что кирпичи были старыми и начинали рассыпаться по частям. Вызвали они тогда мастера и стали разбирать печь.
Было жаркое лето, отец деда пошёл набрать воды из колодца, когда печник обнаружил заложенный кирпичами сундук-шкатулку. Достав находку, он её отмыл от пыли и грязи и обнаружил надпись, нацарапанную на боку, примерно такую: «В этом коробе заключены несчастья и болезни семьи такой-то, ни в коем случае не открывайте».
Печник был мужиком малограмотным, читать с трудом умел. Он вынес его во двор — показать хозяину, то есть моему прадеду. Прадед махнул рукой и сказал, мол, если хочешь, открывай, а у меня и так забот по хозяйству полно. Ну и начал тут печник голову ломать — прадед иногда выглядывал и видел, как он ковырял тот сундучок.
Потом раздался треск, и печник вскрикнул, потом выматерился. Подбежав к нему, мой прадед увидел, что печник отсёк себе палец, но загадочный сундук открыл. В нём ничего, кроме какого-то пепла, не оказалось, зато пришлось помогать незадачливому открывателю сундука, отвозить его к фельдшеру. Сам сундук прадед потом сжёг в костре.
Естественно, на завтра печник прийти не смог. Работа затягивалась, и прадед стал искать другого мастера, пока его жена с детьми от родителей не вернулись. Мой дед уже уехал поступать в институт и только потом узнал об этой истории от своего отца.
А случилось вот что. Прадед нашёл мужика, и тот быстро ему печку сделал. Вспомнив о прошлом горе-мастере, он пошёл его проведать. Зайдя к нему в дом, он увидел ужасную картину: на кровати весь в бреду и испарине лежал печник, рука его почернела — видимо, там началось заражение крови. В то время медицина была не очень сильной, поэтому мужик, помучившись, вскоре помер. Но несчастья на этом у них не закончились. Через некоторое время там померла старая мать печника. Потом заболели его дети, жена. Мой прадед почувствовал неладное и пришёл к им на разговор — рассказал им, что покойный печник нашёл сундук, на котором нацарапано была предупреждающая надпись. Пришлось запрягать большую телегу и везти их к старой знахарке, которая жила на отшибе.
Когда они приехали к ней и рассказали о ситуации, она начала браниться на них и рассказала, что это она снимала несчастья с семьи, которая жила в том доме до семьи прадеда, и запечатала по своим обрядам все беды в шкатулке и замуровала в печке. Старуха снова провела обряд над вдовой с детьми, заключив их несчастья в какой-то мешок и зарыв его в землю. Семья выздоровела, а мой прадед с тех пор стал верить в сверхъестественное.
Продажная любовьАвтор: Баба Клава
У моей знакомой Марины есть парень Сашка, он дальнобойщик. Много всяких историй он рассказывает своей подруге, а она уж их бабуле по памяти передает. Вот очередная для вас созрела.
Был в Сашкиной бригаде парень один, Валера. Он тоже дальнобойщиком был. И случилась с ним однажды неприятная история. Этот Валера был большой охотник до продажной любви, девчонок постоянно к себе подсаживал. А те и рады, их много вдоль трассы тусуется в поисках заработка. Ну, вот однажды парень этот и подсадил к себе одну, проехалась она, отработала, видать, а Валера ее до остановки рейсового автобуса довез, да и высадил.
А была зима, вечер, мороз, до ближайшего населенного пункта далеко очень, либо по трассе идти, либо через заснеженный лес километра полтора в дачный поселок. Но там только летом дачники живут, зимой там даже сторожа нет, все пусто.
Девчонка, видать, автобуса ждала, а он не пришел, ну и замерзла она. Наутро нашли ее первые проезжающие машины. А подруги-то знали, с кем она укатила, ну и "наехали" на Валеру этого, а он в отказ пошел, типа никого не видел, ничего не знает и за проституток всяких ответственности не несет. И вообще он эту девку типа где-то в городе высадил, а с кем она до остановки этой обратно доехала - не знает. Отмазался, в общем.
Девчонку похоронили, вроде все затихло. И тут летом неожиданно случилось странное происшествие.
Ехал этот Валера по трассе днем, и как-раз у той самой остановки, где девушка замерзла, попал он в ДТП. Он почему-то резко крутанул руль влево и слетел в кювет. Машину разбил, товара попортил на бешеную сумму, а сам в больницу попал с черепно-мозговой травмой и переломами. Долго провалялся в коме, только через неделю в сознание пришел.
Дознаватели пришли к нему, а он знай твердит, что девка перед его машиной дорогу перебегала. На остановке люди стояли, свидетели происшествия были, да и машины в это время проезжали - никто помехи для движения Валеркиной фуры не видел. Все в один голос утверждали, что не было девки. Только он сам кричит, что была и все!
Когда товарищи с работы к нему в больницу пришли, то услышали странные речи. Валерка им стал доказывать, что дорогу ему перебегала та самая Наташка, которая замерзла зимой, он точно ее видел, прямо перед фурой и стояла, он еле вырулить успел.
Ну, ребята решили, что парень головой-то об руль нехило треснулся. Только посочувствовали и ничего не сказали. А Валера-то увидел, что они не смеются над ним и продолжил:
- Эта баба ко мне по ночам приходит. Сядет вон тут (на стул у окна показывает) и сидит. Иногда говорит, что упокоения хочет, типа не по-христиански она похоронена. Отпеть ее надо. А еще говорит про какие-то деньги, денег я ей должен... Ребята, сходите, закопайте ей в могилу 5000 рублей, может, отстанет...
Ну, ребята помялись, пообещали вроде, но никто на кладбище, естественно, не пошел. Дураков зарывать бабло в землю не оказалось.
А еще через месяц Валера вроде вставать начал, подлечили его, переломы вроде не очень сложные были. Только почему-то в дурку его перевели, может, для отмазки от ДТП так надо было, а может, он про Наташку врачу рассказал. Этого никто не знает. Вышел он оттуда только через год. Прав его лишили, оформили инвалидность.
Никто не знает, что было дальше с ним, только очень часто Валера приходил к ребятам дальнобойщикам и просил тех, кому по пути, довести его до той самой остановки. Дальше он все ходил по окраине леса и что-то искал. Многие его там видели и могут подтвердить. А что он искал - неизвестно. Видимо, не все он приятелям рассказал про девку ту. Но, видать, она его хорошо достала, раз он так себя вести начал. Но это уже тайна, покрытая мраком...
НайденышАвтор: Алена Панкова
- Тетенька, накормите меня, пожалуйста, я потерялся и очень устал, - раздался позади Лили жалостливый голосок.
Девушка с раздражением повернулась к попрошайке и замерла: перед ней стоял симпатичный мальчуган лет пяти в дорогой, но перепачканной курточке. По щекам ребенка текли слезы. Мальчишка был явно «домашним». Накормленный и искупанный, он быстро уснул на Лилином диване. Джинсовые штанишки и шапочка после стирки сохли на батарее, и Лиля решила заняться поисками родителей малыша утром.
Лиля проснулась ночью от шума. Малыш стоял на подоконнике, прижав лоб и ладони к стеклу, а за окном, прямо перед его лицом колыхалась огромная черная тень. Лиля хотела вскочить, стащить пацана с окна, но страх сковывал ее и заставил забиться в угол кровати. Малыш тонким голоском выкаркивал звуки какой-то странной неприятной песни. Методично выкрикивая слова в такт мечущейся за окном тени. С улицы доносилось жуткое завывание и скрежет когтей по стеклу. Мальчишка спрыгнул с окна и легкими шагами пошел к Лиле. Его глаза были широко открыты и светились в темноте холодным серебром. Протянув руку, он нащупал Лилино лицо, пальцы ребенка были холодными как лед. Девушка попыталась закричать, но вместо крика из ее горла вырвались какие-то глухие булькающие звуки. Мальчик ухмыльнулся и приблизил к ней свое лицо, его взгляд стал жестким и колючим, он поцеловал ее в лоб, и этот поцелуй пронзил ее колючим холодом. В ту же секунду девушка потеряла сознание.
- Разве так можно… Ты ее сильно напугал… Так нельзя поступать с теми, кто приходит тебе на помощь, - Лиля очнулась от громкого шепота. Голос принадлежал молодому мужчине, тот сидел рядом с ней на диване и держал мальчишку за плечи. Ночь прошла, ярко светило солнце, придавая Лиле смелости.
- Что вы делаете в моей квартире? – возмутилась она.
Мужчина резко повернулся всем корпусом, мальчишка был на него похож как две капли воды. Лиля села и сердито уставилась на худощавого брюнета с ярко-синими глазами. Во все его облике сквозило высокомерие – холодный взгляд, плотно сжатые губы, чуть выдвинутый вперед подбородок, безупречная осанка. Он встал и отошел в дальний конец комнаты.
- Я хотел бы вас отблагодарить за то, что вы помогли моему сыну, - произнес мужчина. – Я в неоплатном долгу и хотел бы вернуть его.
Несмотря на слова благодарности, которые ей говорил этот потрясающе красивый мужчина, Лиле стало нехорошо. Дурное предчувствие накатило холодной удушливой волной. Она вскочила и бросилась в коридор. Мужчина догнал ее в два прыжка, схватил на руки, отнес обратно в комнату и уложил на кровать. Гость смотрел на Лилю с нескрываемым восхищением, его взгляд долго изучал ее лицо, губы, скользнул по нежной шее. Мужчина поднял руку, тонкими длинными пальцами расстегнул несколько пуговиц на ее ночной сорочке. Обнажив плечо девушки, он дотронулся до кожи кончиками ногтей. Лиля хотела оттолкнуть нахала, но этот красавец внушал ей такой ужас, что от страха она не могла пошевелиться.
- Папа, давай ее заберем к нам, - мальчишка тронул мужчину за плечо. – Она мне понравилась, у меня так давно не было новой мамы…
Прищурив глаза, незваный гость секунду подумал и накрыл глаза девушки своей ладонью. В ту же секунду Лиля погрузилась в тяжелое гипнотическое забытье. Ей снилось, что она летит куда-то на крыльях ночи, что кругом нее вьются тяжелые черные тени. Ей снились горы, чужие города, холодные губы синеглазого незнакомца, его нежные ласки, ей нравились его сильные руки. И еще рядом с ней был маленький мальчик. Он не умел улыбаться, звал ее мамой и смотрел на нее глазами, наполненными грозным светящимся серебром. Только рядом с ним от нее отступало наваждение. Только рядом с ним она понимала, что все это не сон…
…В темноте ночи над городом неслись две черные тени, уносящие в своих когтях сверток серого савана. Громкие каркающие крики заставляли одиноких прохожих жаться к кирпичным стенам. Кто-то крестился, кто-то читал молитвы, третьи поминали черта. Лишь священник, глядя на то, как черные пятна рвут надвое звездное небо, встав на колени, стал читать заупокойную молитву по чьей-то загубленной душе.
Шаман (Прочитано 1539 раз)
Похожие темы (5)
